Елена Соколова - Следы во времени
– Ты один собираешься все выпить? – спросила она, положив руку Павлу на плечо.
– Да, – твердо ответил Павел, – я не люблю делиться.
Девушка сняла руку с плеча Павла и сказала:
– Тогда я налью себе из другой бутылки, и мы с тобой чокнемся. Меня Зоя зовут.
Зоя дотянулась до бутылки, которая стояла на дальнем краю стола. При этом она коснулась бюстом Пашиного плеча и задержалась, чтобы у него была возможность заглянуть ей под расстегнутые пуговки блузки.
Павел следил за рукой Зои, когда она брала бутылку, и заметил:
– Не задень бокалы. Димка любит свою посуду.
Зоя налила себе вина и, заглядывая Паше в глаза, спросила:
– А что любишь ты?
– Надежность и постоянство.
Зоя громко рассмеялась. Смех ее привлек внимание остальных:
– Что, что такое? Расскажите нам, мы тоже хотим посмеяться.
– Этот Паша, ну, очень забавный, – ответила Зоя, – его нужно возить по городу и за деньги показывать. Над ним и смеюсь. Добавить нечего.
Зоя отплыла от Паши, вильнув бедрами.
Павел положил себе в тарелку салат, откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
– Ты спать сюда пришел? – подскочил Дима. – А ну, закусывай быстрее и иди танцевать.
Павел похватал салат, выпил вина и присоединился к танцующим. Димка своими подкрашенными белыми кудрями, уложенными в художественном беспорядке, приводил в восторг девчонок, которые, повизгивая, раскачивали животами.
Димон старался еще больше. Он кривлялся, прыгал, дергался – одним словом, изо всех сил стремился быть самым заметным.
Пашка двигался ритмично, но для себя, для удовольствия, а не для того, чтобы им любовались.
Одна девушка стала пританцовывать перед ним и спросила:
– Ты, Паша, встречаешься с кем-нибудь?
Вопрос этот услышала Зоя и выкрикнула:
– Ему трудно найти пару. Он же из каменного века.
– А все-таки? – ждала ответ девушка, – я не навязываюсь в подружки, мне просто интересно.
– Нет, – ответил Павел, – ни с кем не встречаюсь.
– Неужели такое возможно?
– Оказывается, да, – подтвердил Павел.
– Ты ее бросил или она тебя?
– Она меня.
– Потому что ты зануда? – спросила девушка.
– Не думаю, что поэтому, – ответил Павел и добавил: – Я летать не умею.
– А ты действительно не умеешь? – девушка остановилась и удивленно посмотрела на Павла.
Павел, продолжая танцевать, пожал плечами:
– Не умею…
Музыка кончилась. Павел пошел к своей тарелке с салатом. Девушка не отставала и уже возле стола спросила осторожно:
– Значит, она с летчиком сбежала?
– Ты догадливая, – ответил Павел, – с летчиком. В Хабаровск.
Подошла Зоя и сказала:
– Это, наверное, потому, что дальше просто бежать некуда… А ты найди себе другую.
Павел прожевал маслину и заметил:
– Как микроволновку. Взял да и поменял! Мне кажется, это не так просто.
– А кто много думает, со своими мыслями один на один всю жизнь остается, – раскачивая головой в такт новой мелодии, сказала Зоя. – Любовь – это как в воду войти. Задумался – на берегу остался!
Павел, отпив вина, уточнил:
– Ну да, эмоциями побрызгался – вот тебе и вся любовь.
– А, по-твоему, любовь – это дети и дом?
– Дети и обстановка, конечно, тоже. Но главное – когда цель есть, к которой двигаешься, а любовь вдохновляет, чтобы к этой цели двигаться.
– Спасите! – крикнула Зоя, – я сейчас умру от тоски. Дим! Ты кого к нам в тусу привел?
– Я предупреждал, – крикнул Дима, – Пашка зануда. Его вообще ни о чем спрашивать нельзя, всегда правду ответит. А нужна она нам, правда эта?
Вся компания дружно рассмеялась, а к Паше подошла девушка, которая затеяла весь разговор.
– Слушай, а какая это цель? К чему двигаться?
Павел вздохнул и сказал:
– Этого я еще не знаю.
– Глупо, – сказала девушка, – всю жизнь так и протопчешься на одном месте. Все мимо тебя пройдет.
Павел не сдавался:
– Наоборот, я на пути к цели. А когда пойму, что это, мой путь приобретет смысл, и я стану свободным.
– Свободным от чего? – уточнила девушка.
– От хаоса, от бесцельности…
Девушка сказала:
– Сложно. Не хочешь жить проще?
– Пробовал.
– И что?
– Чувствуешь себя чавкающей свиньей. Что дадут, то и проглатываешь, куда загонят, там и ночь проводишь…
Девушка оскорбилась:
– Это, значит, мы все свиньи, а ты орел горный?
– Я, вообще-то, свиньей себя назвал, а если кто-то свое имя услышал, я тут ни при чем.
Девушка посмотрела в глаза Павлу и жестко сказала:
– Шел бы ты отсюда. Не порть людям вечеринку.
Подошел опьяневший Дима:
– Что вы тут не поделили?
Павел поставил бокал на стол и вышел в коридор. Он надел куртку и открыл входную дверь, успев подумать про себя: «Вот ведь вещь какая – дверь: название одно и предмет один, но для кого-то вход, а для кого-то – выход. Очевидно, кто чего ищет».
Дима, провожая Павла, сказал:
– Не обижайся…
Павел не дал ему договорить:
– Дим, ты же знаешь, мне не нужно ничего объяснять.
Дома Павел долго не мог уснуть. Он смотрел в потолок, слушал спокойную музыку и бродил мыслями по лабиринтам своей памяти.
Вспоминались какие-то случайные люди, мальчишка, отнявший любимую машинку, женщина в автобусе, погладившая его по голове, когда он уступил ей место, учитель алгебры, унижавший его на уроках. Вспомнился первый день за рулем…
Но все воспоминания перекрывали ее слова:
– Ты никогда никого не пытаешься понять. Ты не умеешь пользоваться тем, что приходит к тебе в руки, и всех отталкиваешь от себя. Ты можешь считать себя кем угодно, только я не декабристка…
Павел думал о том, было ли это любовью? Если да, то почему ему не больно вспоминать о ней? Он просто помнит, что она была как некий урок, этап жизни.
Что мешало завязать новые отношения? Этот вопрос занимал больше всего, но ответить на него Павел не мог, зная одно: он не умел быть счастливым тем, что предлагала ему жизнь, и он боялся втягивать кого-то еще в поиск того счастья, которое считал настоящим, но о котором не имел никакого представления.
Павел старательно выстроил себя и свой микромир, для того чтобы соответствовать инструкции, предложенной временем, эпохой, веком. Он так боялся сорваться на какой-нибудь мелочи и упасть туда, откуда так настойчиво взывало о помощи его истинное «я».
Работой, дисциплиной, отработанными фразами Павел закупорил окна и двери своей души, запечатал свое сердце, но чувствовал, что никакие замки и щеколды не могут удержать его «я», которое рвалось на волю, стремилось быть понятым, быть прочитанным и названным по имени.
С самого рождения ему дали понять, что оно, это его «я», ничего не стоит. Что самое важное – не шуметь, не устраивать беспорядок, не приносить замечаний с улицы и из школы.
Если его «я» вырывалось на свет в каких-то словах, вопросах, в нытье и слезах, – ему объясняли, что он глупый, разболтанный и инфантильный.
«Быть взрослым, умным и сильным, – объясняли ему, – это, значит, держать свое „я“ под замком и никогда не позволять ему показываться! Потому что твое „я“ не красивое, не сильное и не умное». А еще потому, что родителям и учителям так легче доказывать свой профессионализм и способность удерживать спокойствие и порядок, то есть прятать и маскировать от детей, родителей и соседей свое настоящее «я»: не красивое, не умное и не сильное.
Что же это за порочный круг, в котором каждый боится быть настоящим?
– Да, Христос принес много беспорядка в общество, – вздохнул Павел, вспомнив почему-то Екатерину Михайловну.
Павлу стало страшно, он чувствовал, что неудержимо скользит в ту область фактов и размышлений, от которых убегал и прятался, и ему хотелось крикнуть: «Помогите!»
Павел включил телевизор. Хотелось чем-нибудь отвлечься. Шла ночная программа, и неожиданно вспомнились слова из когда-то прочитанного Евангелия: «Блудники не войдут в небесное царство…»
Павел выключил телевизор и подошел к окну:
– Не страшно, когда больно, – повторил он слова Екатерины Михайловны, а вслух сказал: – Ох как страшно!
Павел понял, что именно Екатерина Михайловна там, в своей бедной квартирке, имела в виду, напомнив ему о его сердце.
– Столько лет кропотливого труда, – вздохнул Павел, – и какое, вообще, ее дело, живой я или мертвый? А ведь Христос пришел к тем, для которых эта человеческая игра в прятки была тяжким бременем. Когда человек находит покой? Когда понимает, что не нужно скрываться и приукрашивать себя, что тебя любят таким, какой ты есть. Вот оно что! Христос – Спаситель! Боже мой, спасение этого самого «я» – и есть цель. Я, принимая протянутую Им руку, имею право быть самим собой и не прикрываться добрыми делами, ответственностью, благородством и щедростью. Мое «я» такое, какое есть, имеет ценность. За это умер Христос, а не за мои декорации, изображающие порядочность. Я могу быть спокоен. Но каким неудобным я становлюсь для тех, кто не вышел из игры и выходить не собирается?!
