Финн - Здравствуйте, мистер Бог, это Анна
Ее глаза мигнули, а на губах появилась улыбка. Я кинулся к окну и одним даром распахнул его. На улице была Кори.
— Доктора! Быстро! — крикнул я.
Она кивнула, повернулась на каблуках и ринулась прочь. Я уже знал, что сейчас произойдет. Я вернулся к Анне. Плакать было не время; времени для слез вообще не было. Никогда. Ледяной ужас в сердце напрочь заморозил все мои слезы. Я взял ее за руку. В голове пронеслись слова: «Что бы вы ни попросили во имя Мое…» И я попросил. Я взмолился.
— Финн, — прошептала она, и улыбка осветила ее лицо, — Финн, я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, Кроха.
— Финн, бьюсь об заклад, мистер Бог возьмет меня за это на небо.
— Уж будь уверена. Он ждет тебя.
Мне хотелось сказать больше, гораздо больше, но она уже не слушала меня, а только улыбалась.
Дни сгорали, как огромные дымные свечи, время плавилось, текло и замерзало в ужасные и бесполезные глыбы.
Через два дня после похорон я нашел Аннин мешочек с семенами. Что ж, чем не занятие. Я пошел на кладбище. Там мне стало только еще хуже. Пустота. Если бы только я был рядом в тот момент, если бы только я знал, куда она полезла, если бы только… если бы только… Я вдавил семена в свежевскопанную землю и в приступе горя отшвырнул мешочек.
Я хотел возненавидеть бога, хотел выкинуть его из своего мира, но он не уходил. Он вдруг стал реальнее, да, гораздо реальнее, чем был когда-либо. Ненависть так и не пришла, зато пришло презрение. Бог был идиотом, кретином, болваном. Он мог спасти Анну, но не сделал этого; он просто позволил свершиться этой вопиющей, невероятной глупости. Это дитя, это прекрасное дитя погибло — и когда! Ей не было еще и восьми! Она только-только… Черт! Черт! Черт!
Годы войны унесли меня далеко от Ист-Энда. Война топтала лик земли своими окровавленными сапожищами, пока безумию не пришел конец. Тысячи других детей погибли, тысячи были искалечены или лишились крова. Потом безумие войны стало безумием победы. В ту ночь я напился в стельку. А что, выход, не хуже других.
Некоторое время назад мне передали связку книг, но я даже не почесался их распаковать. Зачем? Это был еще один момент пустоты; я не знал, что мне с собой делать.
За эти годы мои глаза устали смотреть, а уши — слушать. Что-то промелькнуло — знак, видение… всего на секунду, и нет его. Я взял книги. Ничего интересного. Вообще больше ничего интересного. Я пролистал несколько страниц. Они шелестели у меня между пальцами, пока в глаза не бросилось имя: Кольридж.[59] Для меня Кольридж всегда был выше всех. Я начал читать:
«Я принимаю всем сердцем теорию Аристотеля, которая гласит, что поэзия как таковая носит, по сути своей, идеальный характер, что она избегает и исключает из сферы своего внимания все невзгоды, что ее…»
Я перевернул несколько страниц и снова начал читать. И со страниц книги передо мной восстал Старый Вуди.
«Процесс работы поэтического воображения Кольридж иллюстрирует при помощи следующих строк, принадлежащих перу сэра Джона Дэвиса:
Предметам, замыслам, делам — всему,
что Миром называют.
Она названия дает, в идеи, в судьбы облекает.
И так, свободу обретая, не повинуясь никому,
Они украдкой проникают сквозь чувства
к спящему уму.»
Дымные костры «людей ночи» вспыхнули у меня перед глазами. Вокруг огня сидели Старый Вуди, Каторжник Билл, Старуха Лил, Анна и я. Через несколько строчек мои глаза натолкнулись еще на одно слово — «насилие».
«Молодой поэт, — говорил Гете, — должен учинить над собою некое насилие, дабы вырваться за пределы общих мест идей. Нет сомнений, это трудно, но в том-то и состоит искусство жить».
Кусочки мозаики вставали на свои места; картина медленно прояснялась. Что творилось внутри меня, исторгая слезы из глаз. В первый раз за долгое, очень долгое время я плакал. Я вышел в ночь. Казалось, сами облака несутся по небу назад. Что-то ныло на самых задворках ума. Аннина жизнь не оборвалась в расцвете лет; наоборот, она была полной и абсолютно завершенной.
На следующий день я снова был на кладбище. Искать ее могилу пришлось долго. Она пряталась в самом дальнем его конце. Я помнил, что там нет никакого надгробного камня, только простой деревянный крест с именем — «Анна». Прошел час, прежде чем я ее нашел.
Я пришел сюда с ощущением мира внутри, словно книга была закрыта, словно история завершилась счастливым концом, но такого я не ожидал. Я остановился и открыл рот. Вот и он. Маленький, пьяно покосившийся деревянный крест, краска облупилась, но все еще можно прочитать имя — «АННА».
Мне захотелось засмеяться, но на кладбище вроде как смеяться не положено, да? Мне не просто хотелось хохотать, мне это было настоятельно необходимо. Держать это внутри было больше невозможно. Я хохотал, пока по щекам у меня не потекли слезы. Я выдернул из земли крест и зашвырнул его в кусты.
— О'кей, мистер Бог, — смеялся я, — ты меня убедил. Добрый старый мистер Бог. Временами ты чуток тормозишь, но в конце концов все всегда будет хорошо.
Аннину могилу покрывал сверкающий алый ковер маков. На втором плане вытянулись в почетном карауле люпины. Парочка молодых деревьев перешептывались между собой, а в некошеной траве сновало туда-сюда целое мышиное семейство. Анна была дома. Табличка с адресом ей больше не требовалась. И со сквиллионом тонн отборного мрамора у вас не получится сделать лучше. Я постоял еще немного, а потом попрощался с ней — в первый раз за пять лет.
Я пошел назад, к главным воротам, мимо орд мраморных херувимов, ангелов и райских врат. Остановившись перед двенадцатифутовым[60] ангелом, который после бог его знает скольких лет все еще пытался куда-то положить огромный букет мраморных цветов, я помахал ему рукой.
— Здорово, приятель! — крикнул я. — Знаешь, у тебя все равно не получится.
Я вспрыгнул на створку ворот и покачался на ней, крича назад в сторону кладбища:
— Правильный ответ — «у меня в середине».
Холодок провел пальцем у меня по спине, и я почти услышал ее голос, произнесший:
— А это ответ на какой вопрос, а, Финн?
— Ну, это просто. Вопрос будет: «Где Анна?»
Я снова обрел ее — обрел в середине меня.
И я знаю, что где-то там Анна и мистер Бог смеются.
КОГДА Я УМРУ Написано Анной
Когда мне будет пора умирать, Я сделаю это сама. Никто не сделает этого за меня. Когда я буду готова, Я скажу: «Финн, подними меня», И буду смотреть И весело смеяться И если я упаду То значит, я умерла
·
Примечания
1
Финн — в ирландской традиции герой, мудрец и провидец, отец героя и поэта Ойсина (Оссиана).
2
Почти 1 м 90 см и сто с лишним килограммов.
3
Фэйри, или эльфы, в ирландской фольклорной традиции.
4
Почти пять с половиной килограммов.
5
Чуть больше двенадцати метров.
6
Хонки-тонк пианино — полурасстроенное барное пианино с характерным дребезжащим звуком, на котором обычно играл тапер в ночном клубе. Также соответствующий стиль игры на фортепиано.
7
«Танец Анитры» — часть сюиты «Пер Гюнт» норвежского композитора Эдварда Грига.
8
Осциллограф — прибор, предназначенный для исследования формы электрических сигналов путем их визуального наблюдения, измерения их амплитудных и временных параметров. Однако в описанном Финном режиме осциллограф работать не может, если только к молоточковому механизму пианино не подсоединены вибродатчики.
9
Небольшой приморский городок на восточном побережье Англии.
10
Знаменитый лондонский ботанический сад.
11
Музей изящных искусств, располагающийся в Кенсингтонском дворце, одной из резиденций королевской семьи.
12
Тартан — правильное название клетчатой ткани с определенным рисунком, которую в России принято называть шотландкой.
13
Имеется в виду шотландский боннет — мягкая шапочка без полей, похожая на берет.
14
Имя можно перевести как Венера Майл Энда (Майл Энд восточный район Лондона).
15
По всей вероятности. Финн имеет в виду т. н. вертушку Максвелла — опыт из области физики света, при помощи которого доказывается, что при смешении хроматических цветов отдельные цвета становятся неразличимы и образуется некий суммарный цвет. Исаак Ньютон физикой света не занимался.
