Вильям Козлов - Юрка Гусь
У Юрки гора спала с плеч. Он вернулся в избу, наклонился к Дику и в желтую собачью шерсть прошептал:
— Ушли, Дик. Ты понимаешь, ушли!
Дик улыбнулся, показав клыки и сморщив нос. Он тоже был рад и сыт. Главное — сыт.
Юрка схватил сухой березовый веник и начисто вымел избу. Сбегал в огород, нарвал к завтраку зеленого лука. Бабка удивленно посмотрела на него и сказала:
— Воды нет.
За водой ходить Гусь не любил. Считал это дело не мужским. А тут беспрекословно взял ведра, старое облупленное коромысло и отправился на колонку.
— Эй, Гусь! — окликнул его по дороге Жорка.
— Привет, — весело ответил Юрка.
Жорка озадаченно почесал конопатый нос и сказал:
— А чего это ваши постояльцы ушли к нам?
— У вас же спирт…
— Не-е… — усмехнулся Жорка. — Не из-за этого.
— Говори-говори… — Юрка поставил на траву ведра, подошел к нему. — Из-за чего?
Жорка поглядел в недобрые Юркины глаза и перестал ухмыляться. И зачем он опять задел этого Гуся? Теперь добра не жди.
— У вас тесно, — неуверенно сказал Жорка, опуская взгляд в ведро.
Это было просто смешно. Бабкин дом вдвое больше Ширихиного. Но Юрка охотно согласился.
— Это верно, у нас тесно. Собака и прочее… — миролюбиво сказал он.
— И продукты у вас хранить нельзя…
— Почему?
— Крысы…
Юрка осторожно взял Жорку за ворот рубахи, приблизил к себе:
— Запомни, рыжая жаба, — негромко сказал он. — Капнешь кому-нибудь, придушу!
Подобрал ведра, коромысло и ушел, позванивая дужками. Глядя на его худую, но сильную, спину, Жорка с трудом удержался, чтобы не бросить вслед что-либо обидное. Ядовитые слова так и вертелись на языке, но Жорка пересилил себя. С Гусем надо поосторожнее. И вправду придушит. Отчаянный он человек. И глазищи горят, как у луня.
Юрка, прижав спиной к стволу колонки рычаг, терпеливо дожидался, пока хлипкая струя наполнит ведро. Неужели разболтает Жорка? Опять, скажут, взялся за старое… Ворует. Узнает бабка, Егоров. По мере того, как наполнялось ведро, Юркино настроение падало. Зря, пожалуй, залез он в мешок. Ведь клялся Северову… Проклятая натура — берет свое!..
Вода брызнула на штаны, босые ступни. Юрка отпустил рычаг, поддел коромыслом оба полных ведра и, выделывая ногами замысловатые кренделя, двинулся к дому. Зачем налил он полные ведра? Тяжело. Потом — что ни шаг — вода выплескивается на штаны. И ведет из стороны в сторону. Уж лучше, как бабка, ходить с одним ведром.
— Отдохни, а то упадешь, — услышал он насмешливый голос. Юрка резко повернул голову вправо и увидел Маргаритку. Она стояла на тропинке с ведром в руках.
— Отпусти ведра-то, — улыбнулась она.
Ведра, будто того и ждали, сами шлепнулись на землю. С громом, звоном, плеском. Юрка швырнул под ноги ненавистное коромысло и повернулся к Рите.
— Льет, понимаешь, на штаны, — сказал он, водя ладонью по боку.
— Ты неправильно носишь… Нужно идти не вразвалку, а быстро-быстро… А где Дик?
— Он шпиона поймал.
— Юр, покажи!
— Шпиона?
— Дика, дурачок.
В другой раз Юрка бы обиделся, но тут ничего не сказал.
— Худющий-то какой! — ахнула Маргаритка, увидев Дика. Он ее сразу узнал и принялся прыгать, скакать.
— Чем кормишь?
— Колбасой, — сказал Юрка, — и свиной тушенкой.
— Он умрет…
— А где я возьму жратву? — рассердился Гусь. — Знаешь, сколько ему надо?
— Он голодный… — Рита поставила порожнее ведро и выскочила за калитку.
— Чья это такая прыткая? — спросила бабка.
— Маргаритка… девчонка одна.
— Вижу, что не парень… Не Кольки однорукого дочка?
— Его.
— Хороший мужик, работящий, — сказала бабка. — Уж который год один с ней нянчится…
— У него хоть и руки нет, а знаешь как на тракторе ворочает? — оживился Юрка. — И она… эта Маргаритка ничего… Она нам обеды варила на аэродроме. Вкусные.
— Только бы не в матку… — загадочно сказала бабка и ушла в избу.
Маргаритка притащила полный котелок картофельного супа, накрошила туда хлеба и поставила перед Диком.
— Ешь.
Они глядели на собаку, уплетающую теплую похлебку, и молчали.
— А где твоя мамка? — вдруг спросил Гусь.
— У меня папа, — сказала Рита и погладила Дика.
— Тебя мамка… — начал было Юрка, но Маргаритка перебила:
— Вот пристал!
Ее серые глаза потемнели. Золотистые паутинки задрожали надо лбом, круглый подбородок дрогнул.
— Теперь до вечера сыт, — сказал Юрка.
— Я ему буду каждый день что-нибудь приносить… Ведь он не только твой. Общий?
— Угу, — сказал Юрка.
Дик вылизал котелок, отошел в сторону и улегся в тени, под забором. Разговор иссяк. Маргаритка о чем-то думала, а Юрка не знал, что еще сказать.
— Я пойду, — сказала Рита.
— Ты теперь здесь будешь жить?
— Папе дали работу. В гарнизоне.
— На тракторе?
— Грузовик получил… Я пойду.
— Полуторку? — спросил Юрка.
— Трехтонку.
— А-а, — сказал Гусь. — Ну иди.
Маргаритка ушла. Дик проводил ее до калитки, обидчиво полаял и снова улегся в тени. Юрка вспомнил про книжку «Айвенго», которую ему подарила Рита. Он совсем забыл про нее. Хорошо, что не спросила, читал или нет.
Книжка вместе со скудными Юркиными пожитками лежала в комоде. Она была толстая и без картинок. Юрка тяжело вздохнул и раскрыл первую страницу.
— Никак читать собрался? — удивилась бабка.
— Говорят, интересная.
— Про што хоть?
— Про этих… рыцарей.
— Лыцарей? А кто это такие?
— Были раньше, — сказал Юрка. — Неужто не помнишь? У них еще эти… кольчуги и мечи.
ВЗРЫВ
Стасик изо всей силы стукнул кулаком в дверь и присел: больно!
— Гусь! — крикнул он.
Дверь молчала.
Стасик ничего не понимал: где Юрка? Прячется от него, что ли?
— Юрка-а! — заорал он, пиная дверь ногами.
— Ишь развоевался, — услышал он голос за спиной. — Чего грохочешь?
— Доброе утро, бабушка, — сказал Стасик. — Я Юрку…
Бабка Василиса закрыла калитку в огород и поднялась на крыльцо. Руки у нее были в земле.
— Как твоя тетка-то? — спросила она.
— Спасибо, здоровая.
Бабка окинула взглядом щуплую фигуру мальчика.
— Ничего… выправился.
— Скажите, пожалуйста, где Юра?
— А когда тебя тетка сюда привезла — стоять не мог… Как былинка.
Стасик почувствовал себя неловко. Сколько можно качать головами, жалеть: «Какой ты худенький! Да как тебя ноги держат?» Никакой он не худенький. И ноги у него, как у всех, разве что немного потоньше… И бегает не хуже других.
— Бабушка, у вас гусеница ползет по голове, — сказал Стасик и, приподнявшись на цыпочки, снял с платка зеленую капустницу.
— Не знаю, что делать, — пожаловалась бабка. — Еще и кочнов-то не видать, а эти обжоры уже обглодали все листья.
— Третий раз прихожу — нет дома.
— Спасу нет с ними… Не углядишь — так всю капусту на корню сожрут.
— До свиданья, бабушка, — сказал Стасик.
— Ты к моему озорнику, сынок? — спросила бабка. — Так он на сеновале… Третий день там шебуршит в сене.
Стасик перемахнул через перила крыльца и — бегом к дощатому сеновалу, что стоял неподалеку от дома. Отворил тяжелую скрипучую дверь и захлопал глазами: со света темно, ничего не видно. Сена тут была одна охапка. Юрка лежал у стены на драном тулупе. Одна из досок отошла, и в прореху прямо на раскрытую книгу падал яркий дневной свет. Лежал Гусь на животе, руками обхватив голову. Он не слышал тягучего скрипа двери, не видел Стасика. Юрка витал где-то далеко. Одна нога его была подогнута. К черной пятке прилип зеленый огуречный лист. Дик лежал рядом. Он-то Стасика сразу увидел. Не вставая, приветливо повозил хвостом по пыльному полу.
— Куда запрятался! — удивился Стасик. — На дворе места мало?
— Погоди, — не отрываясь от книги, сказал Гусь. — Я сейчас…
Стасик подождал. Юрка словно забыл про него. Читал и дрыгал ногой.
— Тебя Тимка Груздь ищет, — сказал Стасик.
Юрка дрыгнул ногой и что-то промычал.
— Наверное, опять шпионов ловить.
Юрка с сожалением захлопнул книгу и повернулся к другу.
— Один всех разбойников разогнал… — сказал он.
— Кто?
— Ричард Львиное Сердце… Вот человек был — никого не боялся.
Стасик взял книгу, полистал.
— Интересная?
— Ого! — сказал Юрка.
— Дашь?
— Жалко, что ли…
Солнце нагрело обшитую дранкой крышу сеновала. Стало душно. Запахло старым сеном. В ярких голубоватых столбиках вихрилась пыль.
Юрка все еще находился под впечатлением книги. Вызванные его воображением образы все еще теснились на сеновале… Это не солнечные лучи прорезали сумрак. Это могучие рыцари скрестили копья. И по дороге, мимо бабкиного дома, не телега тарахтит, а мчатся на тонконогих скакунах разбойники Робина Гуда…
Стасик распахнул дверь. Летний день лавиной хлынул на сеновал, развеял образы…
— Смотри, что я достал. — Стасик разжал ладонь, и на ней блеснула короткая белая палочка.
