Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем
И тотчас поплыли, поплыли думы…
Глава вторая
СЕАНСЫ У ГАЙВОРОНСКИХ
Если Юрка и ждал сон, то совсем не такой, какой ему привиделся. А снилась сплошная белиберда. Над их домом прокладывали высоковольтную линию. Монтеры хватались руками без резиновых перчаток за оголенные провода, их дергало и бросало на землю. Но монтеры не убивались. Они вскакивали, снова взбирались на мачты и снова цеплялись за провода. Их опять швыряло вниз. Юрка стоял где-то наверху, чуть ли не на облаке, и тревожно охал, потом начал смеяться и даже сам решил попробовать, как бьет током. Он спрыгнул на землю и быстро, как муравей, вскарабкался на мачту до гирлянд изоляторов. Дул ветер со снегом. Юрка был почему-то в трусах, но не мерз. Раскаленные провода потрескивали. Юрка, закрыв глаза, схватил ближайший провод и повис на нем, как на турнике. Он не почувствовал удара, но почувствовал, что летит, летит, кувыркаясь, видя то землю, то небо. Упал он в сугроб и оказался в пимах и теплых штанах. Рядом с ним в сугробе торчал Валерка и улыбался.
«Я видел, как ты пикировал, — сказал Валерка. — Я тоже пойду сейчас пикировать, только ты смотри, чтобы Галина Владимировна не заметила. Ну, я полетел».
Он действительно, как волшебник, взвился в воздух и пропал в вышине. Юрка хотел позвать его, но вдруг увидел сектанта, который, оглядываясь украдкой, улепетывал куда-то в темноту, держа под мышкой Катьку Поршенникову, а в другой руке — фильмоскоп, блеснувший фиолетовым зайчиком. Юрка крикнул, рванулся из сугроба, но ноги его в чем-то вязли, а бородач уходил все дальше и дальше… Потом, нарастая, возник какой-то странный звон…
От этого звона Юрка проснулся. Трещал будильник. Фильмоскоп стоял на тумбочке.
— Елки! — сказал Юрка, садясь, затем опять откидываясь на подушку и опять садясь.
— Проснулся? — спросил Аркадий, входя со стаканом чая и жуя. — На вот записку, передай Галине Владимировне. Обязательно. Серьезная штука.
— Ладно. Я сон видел.
— Я тоже. Так не забудь. — И ушел на первую электричку.
Когда шагали в школу, Юрка рассказал сон Валерке. Валерка прослушал серьезно и внимательно, потом сказал, что тоже видел сон и тоже страшный: будто Юрка был с ними на экскурсии и будто он толкнул Фомку с плотины, а Фомка, падая, ухватил Юрку за рукав, и оба ухнули в пучину; все закричали, а Галина Владимировна вдруг перепрыгнула через перильца и тоже исчезла в потоке. Больше Валерка ничего не видел — он проснулся от страха.
— Да-а, — сказал Юрка. — Только я бы толкнул Фомку так, чтобы он не сумел за меня зацепиться.
— Фомка тоже ловкий.
— Ерунда.
Валил густой крупный снег. Валил без ветра, медленно, точно каждая снежинка опускалась на парашюте — снежный десант. Он был такой рыхлый, что разлетался, если идти, шлепая ногами. Он даже шевелился, если на него подуешь, не сгибаясь. Удивительная это штука — снег! Вот он падает, падает, будет падать месяц-два, всю зиму, и не надоест ему падать. Он садится на заборы, на провода, на собак, на язык, когда его высунешь. Крыши сливаются с небом, и дома кажутся без крыш некрасивыми, как лысый человек, которого привык видеть с шевелюрой. Снег такой белый, что если уронить чистый лист бумаги, то его не различишь.
Возле школы кипел бой. Воевали все классы. Включились и Валерка с Юркой. Кидали, не целясь, и все равно в кого-нибудь попадали. Юрке кто-то съездил по носу, до слез, и он пасмурный пошел в класс.
Тут Фомка гонял девчонок, натягивая руками нитку с вертящейся пуговицей. Она жужжала и если прикасалась к волосам, то закручивала их и выдергивала.
Девочки пищали, а некоторые уже хныкали, сидя за партами и приговаривая:
— Вот погоди, придет Галина Владимировна.
Юрка подумал, что и ему было бы не худо сделать такую вертушку и погонять девчонок. Тут он встретил взгляд Кати Поршенниковой, подмигнул ей и отметил вдруг про себя, что ее-то он бы не тронул. В это время Фомка подкрался к Поршенниковой сзади и поднес к ее волосам вертушку. Катя порывисто схватилась за голову и сморщилась, не издав ни звука.
Юрка вздрогнул, почти ощутив, как ей больно. Он в два скачка очутился перед Фомкой, который со смехом выпутывал из Катиных волос свою кусучую пуговицу, и толчком сбил его с парты на пол, в проход. Фомка гулко стукнулся и перестал смеяться. Смеялись теперь девчонки.
— Держите его! — крикнул Юрка. — Верхом, верхом на него! Мы ему сейчас самому лысину сделаем.
Он первым оседлал Фомку, свел ему на спине руки. Фомка начал дрыгаться и егозить. Но кто-то из девочек сел на его ноги.
— Давай сюда пуговицу!
Катя выпутала наконец вертушку и отдала Юрке.
— А-а-а! — заорал Фомка, когда нитка, закручиваясь, дернула ему волосы. — А-а-а!
Затрещал звонок, а Юрка снова и снова заводил вертушку в Фомкин чубик. Он все припоминал и приговаривал:
— Вот тебе, вот тебе… Недаром тебя Валерка во сне видел… Вот…
Когда вошла Галина Владимировна, ребята еще суетились, пробираясь к своим партам. Фомка хотел было остаться лежать в проходе, но тоже вскочил и поплелся к последнему ряду, слезливо швыркая носом и утирая глаза пыльным рукавом. Учительница поняла, что была стычка, но вида не подала. Раз Лукин не воет во всеуслышание и не падает ниц на парту, значит, пострадал не зря. Галина Владимировна поискала глазами противника Фомки, но все мальчишки были красными, вспотевшими, точно только что вылезли из общей кучи малы.
— Как здоровье, Теренин? — спросила учительница.
— Хорошо.
— У него вот такие шишки были! — сказал Юра. — Карандаш не проходил.
— Садись, Валера.
— Да, — вспомнил Юрка, — вам записка, Галина Владимировна.
— Какая?
— От брата.
— От брата? — переспросила Галина Владимировна, вдруг смутилась и сделала жест — мол, потом.
Но Юрка уже протянул сложенный вчетверо листок, и она взяла. Она хотела сунуть листок в журнал, но под напором ребячьих взглядов не смогла это сделать и развернула.
— Это вам, ребята, — улыбаясь, проговорила Галина Владимировна. — Слушайте: «Я, Юрий Гайворонский, приглашаю весь третий «б» с учительницей сегодня к себе. Буду показывать кино. Начало в семь часов».
— Там так и написано? — спросил Юрка.
— Именно так… Спасибо! Пойдем, ребята?
— Пойдем! — закричал класс.
— Елки! — тихо сказал Юрка. — Если бы знал, я бы эту записку проглотил бы. Это Аркаша подстроил. На, говорит, отдай… Елки!..
— Да пусть приходят, — ответил Валерка. — Пусть посмотрят. Что тут такого.
— Весь-то класс? Куда же он поместится? И Фомка припрется.
— Ну, хватит, ребята, хватит. — Галина Владимировна постучала карандашом по столу. — Успокойтесь… Урок продолжается.
— Елки! — сказал Юрка, почесывая затылок. — Куда я их всех дену?
Об этом же Юрка думал, придя из школы. Он рассказал о предстоящем сеансе Василисе Андреевне. И они вдвоем принялись планировать, куда повесить простыню-экран, куда поставить фильмоскоп, где рассадить зрителей.
— Тридцать пять человек! — то и дело восклицал Юрка.
— Все не придут. Кого матери не пустят, кто сам побоится плестись в темноте, — сказала Василиса Андреевна.
Петр Иванович, придя с работы и узнав о предстоящем визите, быстро побрился, надел чистую рубаху и представился:
— Как я — ничего?
— Сойдет, — сказал Юрка.
— Люблю грозу… — проговорил Петр Иванович, потирая подбородок перед зеркалом. — Посмотрим твою шпану.
Юрка ходил из горницы в кухню, потом в комнату Аркадия и опять в кухню, смотрел на потолок, на книжную полку, на будильник, точно старался что-то найти или вспомнить. Он сунул Мурку сперва в духовку, затем вытянул ее оттуда и посадил матери на плечо; сосчитал ленты, составленные в киоте, свистнул, посмотрел в окно. Темнело. Начал в третий раз проверять правильность установки и работы фильмоскопа.
Пришел Аркадий.
— Ну как — готовимся?
— Готовимся. Подвел меня, елки… На, говорит, записочку, а сам вон что написал.
— А что я мог написать? — невинно спросил Аркадий.
В половине седьмого прибежал Валерка, а около семи ввалилось сразу человек десять с посиневшими физиономиями. Они, видимо, долго толкались у ворот, поджидая, когда соберется гурьба побольше. Протяжно и разноголосо поздоровавшись, ребятишки замерли в какой-то настороженности, точно ожидали, что их сейчас же турнут, и точно приготовились моментально выскочить.
— Что ж, ребятки, садитесь. Вот сюда, — пригласила Василиса Андреевна. — Одежонку можете сымать, а можете и так… Юра, устраивай давай друзей.
Юрка, смущаясь, подошел к ним и, глядя куда-то в верхний угол кухни, произнес:
— Ну, чего вы стоите? Вот тоже!.. Да проходите вы, елки!
Но ребята молчали и не двигались, словно Юркины слова были не для них и словно Юрку они не знали и не могли с ним быть попросту. Петр Иванович стоял в дверях горницы и, полглаза поверх очков, полглаза в очки, разглядывал нерешительную толпу. Из «кельи» вышел Аркадий и, потирая руки, сказал с улыбкой:
