Сергей Иванов - Тринадцатый год жизни
Она сидела, хмуря лоб. Да нет, не влюбилась она в этого Лёню. Но убивала бессовестность его поведения!
Она вошла в свою комнату, раскрыла форточку. Лился московский холодный воздух, слышался шум дождя.
Бессовестность… Сперва: давай встретимся в музее. А стоило Машке приехать… Да разве люди так поступают?
Сильнее пахнуло из форточки — это в двери, будто сама собой, появилась узкая щель. И в неё тихо проник Ванька. Ну и хорошо, пусть: не думать про всякую гадость. И, сразу став строгой сестрой, спросила:
— Ты что всё-таки делал в том магазине?!
— Сама говорит: «За хлебом», а сама идёт туда, — тихо проворчал Ваня… Так он, выходит…
— Ты зачем за мной следишь?!
— Я за тобой вбежал. Смотрю, а ты стоишь. Я туда смотрел-смотрел, куда ты смотрела. А там никого нет.
— Вань, погоди. Ты зачем следил?
Брат залез к ней на диван:
— Давай ему письмо напишем… Я уже написал. А потом порвал.
Сорок пять минут
Иногда в суровой пустыне школьных дней возникает такой оазис, называется учебное кино. Сидишь, кругом приятная полутемнота, запоминать ничего не надо — это всё не для программы (то есть спрашивать не будут), а чтоб ты умней была. Сиди да смотри, да с Машкой разговаривай.
— Слышь, Романова! А ты, правда, где вчера была?
«Я тебе этого, Машка, не буду говорить. Мой отец, Маш, никого не касается, а только, Маш, меня».
— Ты влюбилась, Романова! Могу спорить! Ну ты же всё равно расскажешь. Ты, Романова, думаешь, ты такая скрытная! А ты, Романова, проще ребёнка. И я, Романова, тебя за это очень люблю!
«Я, Машка, правда влюбилась. Только в собственного отца. Глупо рассказывать… я и не рассказываю! Я как его увидела, чуть от разрыва сердца не умерла. Меня только Ваня спас, понимаешь, что мне приходилось скрываться».
— Промокла вчера, как водолаз. А даже не кашляю, видала! Вот что значит! Он мне чем нравится, Стел… Заметила? Он на наших совершенно не похож, из класса. Он похож на моих, из детдома. Там знаешь какие ребята? Его на пожар забрось — он сразу пожарным будет. А в лесу он сразу грибы найдёт, у него спички за подкладкой припрятаны. Понятно? Да он в любом космосе не пропадёт… Самостоятельные! И Лёня такой же!
«Я, Маш, по лестнице бегу… Ну зачем он мне наврал? На него не похоже! Я уж быстрей поверю, что он шпион и от кого-то скрывается, чем… Не, Маш, я в это совершенно не верю. Как, Маш, я совершенно не верю, что Лёня тебя любит…»
— Ну и вот, Стел. Он спрашивает: ты чего приехала? А я говорю: мне Романова сказала, что тебе надо со мной законтачить. А он говорит: а если б тебе Романова ещё чего-нибудь сказала? А я говорю: смотря чего, а то могла бы и не поверить… А в это, он спрашивает, поверила? А я говорю: решила проверить!
«И я, Маш, не знаю, что мне вообще делать. К Лёне у меня презрение, с отцом — до будущего года, Нина от меня в расстройстве, Гора от меня в ужасе. И ты, Машка, со мной расстанешься, когда увидишь, что Лёня твой на самом деле Лёня мой, хотя мне этого совсем не надо. Но я же не могу, Маш, быть с одним Ваней. Это же, Маш, просто разбегайся и прыгай с высокой вышки в бассейн, а потом проси, чтоб туда воды налили!.. Понимаешь?»
— Мы и по лесу ходили, и по вашему посёлку. Я сейчас, Стел, даже вспомнить не могу, я такая переполненная, как воздушный шар: меня тронь, я лопну. А потом к ним пришли. Очень скромно, между прочим: картошка с грибами и чай с сахаром. Молока — залейся. Но я же молоко не пью…
«И вот я думаю, Маш: зачем мне это всё надо? Что я, не могла, как люди?.. С Лёней чем плохо? Пусть звонит. С Ниной душа в душу жить? Запросто. Из Горы верёвки вить за его поведение — ещё проще. С отца из Якутии разные песцовые шапочки тянуть… можно ведь было бы, скажи? И с тобой бы… Я бы всю жизнь продружила… Но я всё чего-то добиваюсь… Ты можешь мне чего-нибудь объяснить, Маш!»
— И я там видала твоего отца… это… Георгия Георгиевича! Я бы ни за что не догадалась, Стел. А мне Лёня показал. Сидят с его отцом и в шахматы. По стакану молока грохнут и дальше… Я — умираю!
— А он какой, Маш? Он плохо выглядит?
Тут Маша посмотрела на неё, как на чудо чудное:
— Романова! Ты первое слово за весь урок сказала! Я говорю-говорю… думаю: то ли уснула, то ли кино смотришь. Нормально вроде выглядит, — нахмурила лоб, — я же его раньше-то не видала. Курит, как лошадь.
— Это всегда, — Стелла махнула рукой, потом сказала шёпотом: — Маш, а может, не надо? Чего ж мы его мучаем-мучаем…
— Ведь ты же сама говоришь — он мучается. А если мы перестанем, значит, зря его мучали. Как собаку на опытах. И потом… это… ты чего ж про Ваню совсем не думаешь?
— Ну, из-за одного Вани…
— Почему из-за одного? А из-за тебя?! Видишь, уже двое.
— Да нельзя людей насильно сгонять.
— Они, наоборот, потом тебе спасибо скажут… Они же сами не понимают!
— Ну правильно! Они не понимают, а мы с тобой и с Лёней всё понимаем!
Человек под седлом
Пятый урок — литература, учительница опять не пришла, а физкультурник уехал на соревнование со «Стартами надежд». Вот это субботний подарочек! Отсидели последние сорок пять минут на безопасной биологии. Машка шептала:
— Видишь, Романова, сами небеса на нашей стороне!
Надо же — «небеса»! Лёнино воздействие… Стелла усмехнулась и покачала головой:
— Считаешь, небесам больше и заняться нечем?
— Да не трусь ты!
— Я ж тебе объяснила, Маш! При чём здесь «трусь» или «не трусь»!
Однако поплелась на второй этаж, где учились младшие классы.
— Ваня, пойдём быстрее домой. Или сам поешь. А то у меня дела!
И дальше всё как по нотам: «Какие дела?» — «На дачу с Машей едем». — «А меня?..» — «Ну если уж так просишь…»
Ничего не подозревающая Нина перебирала в овощехранилище картошку вместе со своей работой. А Стелла, Ваня и Маша тем временем были уже на вокзале… в поезде, на полпути. И вот приехали, идут от станции по асфальтовой дорожке. Тополиные опавшие листья сами стали чернее асфальта. Ваня притих, он переживал сейчас то же, что и Стелла в первый приезд: осенняя дача — неведомая страна. А Машка идёт вся раскрасневшаяся — то ли от свежего воздуха, то ли от волнения. А Стелла не знает, какая она идёт… Она идёт тревожная.
— У вас чего, дача пустая сейчас? — спрашивает Машка. — Целый дом пустует?
Вопрос этот задан был исключительно, чтобы начать разговор. А всё равно до того в нём слышалась Машкина хозяйственность: жалко, на самом деле жалко человеку, что дом пустует, а ведь можно бы его жильцам сдать, денег заработать.
Но некогда рассуждать, и Стелла начинает свою роль:
— Не знаю, Маш… Вроде там наш Гора живёт…
— А чегой-то он на даче? — якобы удивляется Машка.
— А у него работа срочная… чтобы никто не мешал…
Сразу Ванины глаза начинают подпольно буравить Стеллу: правда? Правда или нет?!
Машка с видом полной беспечности затевает какой-то совершенно посторонний разговор. Ваня незаметно дёргает сестру за карман: «Да или нет?» Стелла неопределенно перекашивает физиономию. Но Ваня снова дёргает: «Да или нет?!»
На счастье, тема сменилась сама собой. Они были около школы: договаривались вчера с Лёней, что если они, «может быть, приедут, то, наверно, зайдут к нему по пути».
— Может, ты сама сходишь, Стел? — Теперь уж Машка говорила не «понарошку» — боялась.
А вот ни за что она не пошла бы. Но идёт — с Ваней оставаться один на один ещё страшнее. Как же нескладно всё выходит, когда начинаешь неправое дело!
Она открыла дверь, совершенно не представляя, что скажет нянечке, которая сейчас остановит её. Никто не остановил. Была перемена, то есть неразбериха, и Стелла, не раздевшись даже, а лишь расстегнув куртку, поднялась на третий этаж. Теперь надо было искать седьмой «Б» и Лёню Нилегина в нём.
Однако события опередили Стеллу. Она увидела толпу единодушного народа, выведшего под уздцы, а проще говоря за волосы, какого-то человека, согнутого пополам. Остановились. Согнутый стоял вполне смирно. И тогда ему на спину посадили невысокого крепкого парнишку — румяного, курносого, с раскосыми глазами.
— Пошёл! — крикнул кто-то.
Согнутый, всё в том же своём согбенном положении, затопал по коридору. Перед дверью, на которой было написано: 7 «Б», крепыша ссадили. А согнутому дали хорошего пинка:
— Всё теперь понял?
И ушли… Стелла быстро спряталась за угол, потому что согнутый… это был Лёня.
Да как возможно, спросите вы, чтобы Лёня, чтобы такой человек, как Лёня?.. И Стелла подумала о том же. Почти не веря своим глазам!
А на самом деле именно так чаще всего и бывает. На производстве, скажем, человек — мастер золотые руки, а дома его пилят за то, что он частенько заглядывает в кафе-стекляшку с пивными автоматами и что он целые воскресенья проводит во дворе за доминошным столиком. Или ещё пример. Человек сочиняет истории про удивительного сыщика, печатает эти истории в толстых книжках, но, встретившись с обыкновенным хулиганом, теряется и даже более чем теряется: приходит домой без ондатровой шапки, без шарфа, без плаща на подстёжке и без тёплых ботинок.
