Элинор Портер - Поллианна
— Конечно, нет.
— Тогда скажите ей просто, что миссис Тарбел теперь рада. Да, я знаю, это звучит странно и непонятно. Но… если вы меня извините, я предпочла бы не объяснять. — Печальная складка залегла возле ее губ, а из глаз исчезла улыбка. — Ваша племянница поймет, что я имела в виду. И я чувствую, что должна сказать ей об этом. Спасибо, и извините меня, пожалуйста, за некоторую кажущуюся бестактность моего визита, — попросила она, прощаясь.
Мисс Полли, теперь уже совершенно заинтригованная, поспешила наверх в комнату Поллианны.
— Поллианна, ты знаешь, кто такая миссис Тарбел?
— О, да. Я ее очень люблю. Она больная и ужасно грустная; она живет в гостинице. И много гуляет. Мы вместе гуляем. О, я хочу сказать, гуляли… — Голос Поллианны сорвался, и две огромные слезы скатились по щекам.
Мисс Полли торопливо откашлялась.
— Так вот, она только что заходила, дорогая, и просила передать тебе кое-что, но не объяснила, что это значит. Она просила передать, что теперь она рада.
Поллианна слегка хлопнула в ладоши.
— Она так сказала, правда? О, я так рада!
— Но, Поллианна, что она имела в виду?
— Ну, это игра и… — Поллианна резко остановилась, прижав пальцы к губам.
— Какая игра?
— Н-ничего особенного, тетя Полли… Но я не могу тебе это объяснить, если не упоминать о другом, о чем я не должна говорить.
На языке у мисс Полли уже вертелся очередной вопрос, но явное страдание, изобразившееся на лице девочки, остановило слова, прежде чем они прозвучали.
Вскоре после посещения миссис Тарбел развитие событий достигло своей высшей точки, которой стал визит некоей молодой женщины, чрезмерно нарумяненной, с неестественно желтыми волосами, в туфлях на высоких каблуках и увешанной дешевыми украшениями. Мисс Полли хорошо знала о репутации этой особы со слов соседей и знакомых и отнеслась к ее появлению в своем доме с удивлением и негодованием.
Мисс Полли не подала руки, она даже отступила на шаг, когда вошла в комнату, где ожидала ее посетительница. Молодая женщина сразу поднялась со стула. Глаза у нее были очень красными, как будто от слез. Чуть вызывающим тоном она спросила, нельзя ли ей на минуту повидать маленькую девочку, Поллианну.
Мисс Полли ответила отказом. Сначала она заговорила очень сурово, но что-то в умоляющем взгляде молодой женщины заставило ее добавить к своим словам вежливое объяснение, что никому пока еще не позволяют навещать Поллианну.
Женщина заколебалась, потом несколько резко заговорила. Подбородок ее по-прежнему был с вызовом выдвинут вперед.
— Меня зовут миссис Пейсон. Я полагаю, вы слышали обо мне. Большинство добрых людей слышало. И может быть, кое-что из того, что вы слышали, неправда. Но дело не в том. Я пришла из-за этой девочки. Я слышала о несчастье и… и это меня совершенно сломило. На прошлой неделе мне сказали, что она больше не сможет ходить… И я пожалела, что не могу отдать ей мои здоровые, но бесполезные ноги. Топая на них, она за один час сделала бы больше добра, чем я за сотню лет. Но дело не в том. Я замечаю, что ноги не всегда даются тому, кто может распорядиться ими наилучшим образом.
Она сделала паузу, откашлялась, но, когда заговорила снова, голос ее был по-прежнему хриплым.
— Может быть, вы не знаете об этом, но я много раз встречала вашу девочку. Мы живем у дороги на Пендлетон-Хилл, и она часто по ней проходила. И не всегда она проходила мимо. Она заходила к нам поиграть с детьми, поговорить со мной и с моим мужем, когда он был дома. Ей, казалось, это нравилось, и сами мы ей нравились. Она не знала, я полагаю, что люди ее круга обычно сторонятся людей нашего круга. Может быть, если бы они не держались так отчужденно, мисс Харрингтон, не было бы столько таких, как мы, — добавила она с неожиданной горечью. — Но так или иначе, а она приходила. И ей не было от этого вреда, а нам она принесла пользу… много пользы. Сколько — она не знает и, надеюсь, не узнает, потому что иначе ей пришлось бы узнать и о таком, о чем мне бы не хотелось, чтобы она знала. Но это так… Это был тяжелый год для нас во многих отношениях. Мы оба, мой муж и я, были в полном отчаянии и готовы… почти на все. Мы уже решили развестись и отдать детей… Короче, мы не знали, что делать с детьми. А потом случилось это несчастье, и мы узнали, что эта девочка никогда больше не будет ходить. И мы стали вспоминать, как она заходила к нам, сидела на пороге, играла с ребятишками, смеялась и… и просто радовалась. Она всегда чему-нибудь радовалась и однажды рассказала нам, почему она всегда рада и об игре — вы, конечно, знаете, — и пыталась уговорить нас играть. А теперь мы узнали, что она убивается из-за того, что не может больше играть, потому что нечему радоваться… Поэтому я и пришла, чтобы сказать ей, что, может быть, она немножко порадуется за нас, потому что мы решили остаться вместе и начать играть. Я знаю, что она будет рада, потому что она обычно огорчалась… из-за того, что мы иногда говорили ей прежде. Как нам поможет игра, я не могу сказать; мне самой еще не очень ясно. Но, может быть, и поможет. Так или иначе, а мы попытаемся… потому что она этого хотела. Вы ей передадите?
— Да, я передам ей, — пообещала мисс Полли не совсем уверенно. Потом в неожиданном порыве она шагнула вперед и подала женщине руку. — И спасибо, что вы пришли, миссис Пейсон, — сказала она просто.
Вызывающе выдвинутый подбородок опустился, губы над ним сильно задрожали. Несвязно пробормотав что-то, миссис Пейсон, не глядя, пожала протянутую руку, повернулась и быстро вышла. Едва за ней закрылась дверь, как мисс Полли уже стояла в кухне.
— Ненси!
Мисс Полли говорила резко. Череда этих поразительных, приводящих в замешательство визитов, достигшая кульминации в этом последнем, совершенно необыкновенном посещении, привела к тому, что нервы ее были напряжены до последней степени. С момента несчастья, случившегося с Поллианной, Ненси ни разу не слышала, чтобы ее хозяйка говорила так сурово.
— Ненси, не скажешь ли ты мне, что это за нелепая «игра», о которой, кажется, болтает весь городок? И какое, скажи на милость, отношение к этому имеет моя племянница? Почему все, от Милли Сноу до миссис Пейсон, просят передать ей, что они «играют в игру»? Насколько я могу судить, половина городка надевает голубые бантики, прекращает семейные ссоры или начинает любить что-то, чего никогда не любила прежде, — и все благодаря Поллианне. Я пыталась спросить об этом ее саму, но недалеко продвинулась в этом, и я не хочу беспокоить ее… в ее положении. Но, судя по твоему разговору с ней, который я вчера слышала, ты тоже играешь в эту игру. Может быть, ты будешь так любезна и объяснишь мне, что все это значит?
К удивлению и ужасу мисс Полли, Ненси разразилась слезами.
— Это значит, что с самого июня это дорогое дитя учило весь городок радоваться, а теперь они, в свою очередь, пытаются помочь радоваться ей.
— Радоваться? Чему?
— Просто радоваться. Это такая игра.
Мисс Полли даже топнула ногой:
— Ты ничуть не лучше прочих, Ненси! Какая игра?
Ненси подняла голову и взглянула прямо в глаза своей хозяйке.
— Я расскажу вам, мэм. Это игра, которой научил Поллианну ее отец. Однажды она получила пару детских деревянных костылей из церковных пожертвований, когда ей так хотелось иметь куклу. Ну, разумеется, она расплакалась, как и любой ребенок на ее месте. Тогда-то отец и сказал ей, что нет такой вещи, в которой не было бы какого-нибудь повода для радости, и что даже этим костылям можно радоваться.
— Радоваться… костылям! — Мисс Полли подавила рыдание, вспомнив о беспомощных ножках там, наверху, в постели.
— Да, мэм. Так и я ей сказала. И сама она призналась, что так и сказала отцу. Но он ей ответил, что она может радоваться тому, что они ей не нужны.
— О-о-о! — воскликнула мисс Полли.
— И она говорит, что потом это уже вошло у них в обычай — во всем находить что-то, чему можно радоваться. Она говорит, что все так могут и что уже не очень огорчаешься, что нет куклы, потому что радуешься, что тебе не нужны костыли. Они назвали это «игрой в радость». Вот это и есть та самая игра, мэм. Она играет в нее с тех пор.
— Но как… как… — Мисс Полли беспомощно остановилась.
— Вы не поверите, как здорово это действует, мэм, — продолжала Ненси с жаром, вполне достойным самой Поллианны. — Я хотела бы рассказать вам, как много она сделала для моей матери и всех моих домашних. Поллианна дважды ходила со мной повидать моих близких, как вы знаете. Да и сама я благодаря ей легче переношу многие неприятности — и большие и малые. Например, я совсем не огорчаюсь из-за своего имени с тех пор, как она сказала мне, что было бы хуже, если бы меня назвали Хадшиба, И понедельники тоже — я их раньше терпеть не могла. А она заставила меня радоваться даже понедельнику.
— Радоваться… понедельнику?!
