Альфред Вельм - Пуговица, или серебряные часы с ключиком
И вот теперь он ехал по этим местам на машине… Близился вечер, и было очень тепло. Дорога выскочила из леса и стала спускаться вниз. Справа посреди обработанных полей стоял огромный старый дуб.
Комендант вспоминал о том, что ему надо уладить еще одно дело, и так он его слишком часто откладывал. Да, пожалуй, это было ошибкой — назначить такого старика бургомистром! Пора его сменить. Но в ту же минуту комендант подумал и о мальчике, жившем вместе с этим стариком.
В конце концов, он все же решил заехать сначала в другую деревню. Пожалуй, лучше будет провести это без мальчонки, а значит, в Пельцкулен надо ехать позднее, решил он.
Новиков назвал место, куда надо заехать прежде всего, солдату, сидевшему за рулем.
Машина свернула с шоссе на песчаную дорогу, которая, обогнув холм, пересекала поле.
Когда впереди показались черные крыши домов, Новиков приказал остановиться. Он вылез из машины и потянулся. Глядя на усыпанное звездами небо, он слышал вдали монотонный гул молотилки. «Странно, — подумал он, — почему ты в этой деревне ни разу днем не бывал?»
Сказав водителю, чтобы он ждал его под двумя придорожными соснами, Новиков зашагал к домам.
На току, где шла молотьба, он спросил Комарека.
Немного позднее он уже стучал в окно бургомистерской. И сразу же услышал, как внутри кто-то поспешно вскочил. Зажегся свет.
Неожиданно в дверном проеме показался мальчонка.
— Salud, — сказал Новиков.
— Salud, — ответил Генрих.
Увидев, что Генрих один, офицер вошел в бургомистерскую, снял портупею и положил на стол. Потом достал из кармана пять яблок, спички и пачку сигарет — все это он тоже положил на стол. Затем сел.
Сейчас он изобразил дело так, как будто случайно заехал в Гросс-Пельцкулен, и пригласил Генриха отведать яблок. Разговор не клеился. Мальчонка отвечал односложно.
— А мы ходим иногда купаться.
— Разве здесь есть озеро? — спросил Новиков, никогда раньше не представлявший себе, что эта деревня стоит на берегу озера. Однако он тут же вспомнил карту: действительно, здесь было обозначено озеро.
Он спросил, где бургомистр. Мальчонка ответил, что Комарек ушел из дому со скатанным одеялом. Неожиданно он уронил голову на столешницу и заплакал.
Новиков никогда и не думал всерьез о том, чтобы арестовать старика, и теперь не знал, как это растолковать мальчонке.
— Да, — согласился он, — я это говорил. — Он видел, как мальчик спрятал лицо и как, словно ему в укор, дергались худенькие плечи. — Да, да, — еще раз сказал он, — это я говорил по телефону, но, понимаешь, телефон — это мертвая машина, — пытался он объяснить, расстегивая ворот гимнастерки и закуривая. — И машина полезная, но тем не менее машина. — Наглядности ради он положил руку на телефонную трубку и снял ее.
Затем он стал проклинать эту машину.
— Я тоже не люблю эту машину, — сказал Генрих, хотя на самом деле он очень любил разговаривать по телефону.
Оба они молчали и время от времени с презрением поглядывали на черный аппарат.
— Значит, ему не надо в бункер? — спросил Генрих.
— Никакой бункер!
— Тогда все это ошибка?
— Никакой бункер! — повторил Новиков.
— А я-то думал, господин комендант, — сказал Генрих, — я-то думал, что… — И он рассказал о хозяевах, о сепараторах. И при этом очень хвалил дедушку Комарека, бургомистра. — Ночь за ночью он стоит у молотилки, потому как мы не доверяем этому Киткевитцу, господин Новиков.
Поднявшись, Генрих подошел к шкафу и достал большую пачку списков.
— Понимаете, господин Новиков, дедушка Готлиб — настоящий пролетарий…
Генрих разложил на столе списки и стал объяснять офицеру. Сто раз они думали и передумывали, как устроить все по справедливости в Гросс-Пельцкулене. И про матушку Грипш рассказал. И про фрау Пувалевски.
— А Готлиб, господин комендант, он пашет и пашет, а у него даже садика своего нет. — Они и такой список составили: всех тех, у кого в Гросс-Пельцкулене нет своего сада.
Новиков слушал рассказ Генриха о том, как они намереваются осуществить свои мечты в Гросс-Пельцкулене, и чувствовал, что этот рассказ трогает его. А мальчишка раскладывал все новые списки, возносясь в своих мечтах все выше.
Наконец комендант встал и прошелся по комнате.
— Нам надо иметь продукты, — сказал он, расхаживая по комнате, заложив руки за спину. — Да, да, необходимы продукты, и немедленно. И списки эти совсем не плохие. Но сейчас нужны продукты!
Снова сев за стол, он наконец сказал Генриху, зачем он приехал.
Комарек уже старый человек, говорил он, должно быть желая как-то утешить мальчонку. Так вот, он и приехал, чтобы снять бургомистра. Не хотелось Новикову разрушать мечты мальчика, однако он считал себя обязанным сказать ему всю правду и, сказав ее, остался очень доволен.
Стоя посреди комнаты, он надевал портупею.
— Да, Комарек уже старый человек, — повторил он, превосходно понимая, что утешить этим мальчонку никак нельзя.
При этом он думал, не взять ли ему Генриха к себе. «Да, если тебя отпустят домой и ты поедешь к родителям, ты обязательно возьмешь его с собой. Но ведь тебя никто не отпустит домой», — тут же подумал он.
— Salud, Генрих.
Вот мальчонка и остался опять один в большой комнате.
Он все еще сидит за столом, на котором разложены списки, тут же яблоко и пачка сигарет, забытая Новиковым. Он сидит и плачет.
21Когда на рассвете Комарек вернулся в Пельцкулен, Генрих спал.
Комарек подошел к шкафу, привел в порядок бумаги. Взял несколько вещиц, принадлежавших Генриху, и положил их в фанерный чемодан. Минуту-другую старый Комарек постоял в нерешительности посреди комнаты, потом сел, развернул тряпочку, в которую были завернуты часы, завел их ключиком и приложил к уху.
Снова завернув и спрятав часы, старик поднялся и разбудил мальчика.
*ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
А ты не стащил ее?
— Нет, дедушка Комарек, не стащил.
На коленях у Комарека лежала старая проволочная сетка, он был занят тем, что мастерил из нее вершу.
— Раз ты ее не стащил, тогда другое дело. — Никогда в жизни он не делал верши из железной сетки, да это и нелегко, когда у тебя ни кусачек, ни другого инструмента.
— «Бродил один в лесу я», — напевал Генрих, — и вдруг нашел.
— Тогда другое дело, — сказал старик, все же уверенный в том, что мальчонка где-то стащил сетку.
Они перебрались в дом рыбака.
Рано утром — над водой еще висел туман и огромное желтое солнце плавало в желтой мгле — они встретили человека, который нес дверь на спине. А когда они добрались до места, в доме не было уже ни одной двери, не хватало и многих черепиц на крыше, а кое-где виднелись голые стропила.
Оконные рамы тоже были выдраны. Однако в одной из комнатушек они обнаружили чудом уцелевшую печурку. Беленькая, кафельная, с черными крапинками, похожими на чернильные кляксы, она стояла среди всей этой разрухи нетронутая, будто никто ее раньше и не видел. Нагнувшись, Комарек заглянул внутрь: у печки оказалась маленькая духовка с крохотной медной дверцей.
Окна они завесили старыми мешками, дверь — тоже.
Потом отыскали в камышах Леонидову плоскодонку и неподалеку — три удочки. Около самого дома была затоплена другая большая лодка.
Теперь уже никто отсюда ничего не уносил, да они бы и не позволили!
Под похожими на лопух листьями ревеня они нашли лопату, а позднее и топор, правда без топорища. Но Комарек считал, что топорище он сработать еще в силах.
И еще они нашли четыре конфорки для кухонной плиты.
Им представлялось, что они похожи на потерпевших кораблекрушение, и теперь здесь, на этом необитаемом острове, ими овладела страсть приобретательства.
Выправив старое, помятое ведро, они вычистили его песком и поставили на скамеечку рядом с входом.
И керосиновая лампа нашлась в завалах старой рухляди, и даже труба от старого граммофона.
— Дедушка Комарек, посмотрите — чего у нас только нет!
Выгребая на озеро, старый Комарек думал: «Где бы ты на его месте поставил садок?» Когда они отплыли от берега подальше, то в густом камыше обнаружили протоку, а когда вошли в нее, то скоро увидели и два вбитых в дно толстых кола — а вот и садок!
Неразоренным оказался и скотный дворик, где было место для двух коров и одной лошади. Они загнали в него Орлика — он мог ходить там непривязанным, а так как ворот не было, загородили его слегой.
Но нигде не оказалось ни одного метра сети!
— Как вы считаете, дедушка Комарек, по-моему, завтра мы поймаем не меньше десяти фунтов линей.
Генрих сидел на носу лодки и удил.
