Хорст Бастиан - Тайный Союз мстителей
— А мне кажется, ваше возмущение неуместно, — послышался женский голос. Это была фрау Граф. — Если вы хотите, господин Грабо, я как бургомистр охотно познакомлю вас с тем, как живут эти ребята, каково их окружение, и прямо здесь, на собрании. — Заметив, что лицо Грабо еще больше исказилось от гнева, она, улыбаясь, добавила: — Но, может быть, и не стоит напоминать об этом. Всем нам известно, как обстоят дела у нас, в Бецове.
Родители закивали одобрительно, кое-кто поддержал учителя репликами и прежде всего пастор, хотя на самом деле он еще плохо представлял себе положение дел в Бецове.
И вдруг случилось нечто неожиданное. С последней парты встал человек и вышел вперед. Это был вечно со всеми ссорившийся новосел Рункель, от которого редко когда можно было слово услышать, а если он и произносил что-нибудь, то обычно ругательства. Сейчас он своей огромной лапищей схватил руку учителя и сжал ее.
— Спасибо тебе! — хрипло пробасил он, мотнув головой. Повернувшись к родителям, Рункель мрачно посмотрел на них.
Ярко-рыжие волосы, казалось, окрашивали и лицо, словно покрытое ржавчиной. Да и голос его казался каким-то ржавым, когда он, подняв кулак, скорее прорычал, чем сказал: — Назавтра же пошлю своих ребят в революцию!.. К пионерам!..
Он замолчал и, рывками поворачивая голову, оглядел присутствовавших, будто готов был кулаками сокрушить всех несогласных.
— Но ежели они позволят, чтобы у них галстуки отнимали, голову оторву! — Лицо его пылало и вздрагивало, как будто на нем полыхали зарницы. — Когда я еще у себя на родине молодым пареньком пошел на конфирмацию, то до церкви босиком бежал, только на пороге ботинки надел — такая это была для меня роскошь. Гадом всякого обзову, кто теперь против пионеров и против таких людей, как наш учитель, пойдет! — Он показал на учителя Линднера. — Сердцем молодеешь, когда слышишь, как он говорит! — Еще раз погрозив кому-то кулаком, он вернулся на свое место.
Представитель округа вновь попросил слова, и всем показалось, что он стал моложе на несколько лет: такая в нем была теперь уверенность, и вообще он был похож на человека, который только что одержал важную победу.
— Не нахожу слов, чтобы выразить свою радость! — начал он. — Здесь на вашем собрании я обрел новые силы. Как бы ужасно ни было пережитое нами в прошлом, здесь у вас я увидел людей, которые шагают вперед и увлекают за собой других. Тот, кто так верит в людей, как наш товарищ Линднер, — тот должен победить! Признаюсь, когда он говорил, я казался себе похожим на человека, который сунулся в воду, не зная броду. По правде говоря, мне стало стыдно. Нет, я отнюдь не считаю необходимым удалять кого-нибудь из детей. Там, где работают и живут такие замечательные люди, как здесь у вас, — там сумеют помочь этим ребятам. Дорогие родители и коллеги, у нас в округе и выше я готов заявить: головой отвечаю за этот эксперимент!..
Учитель Линднер глубоко вздохнул. Да, здесь он обрел мужество, а вместе с ним и новые силы для борьбы.
Итак, было решено: Альберт и Друга остаются в Бецове. Тут уж наскоки Грабо ничего не могли изменить. Собрание кончилось. Все разошлись. По дороге домой лесничий и несколько крупных хозяев вели недобрые речи. Однако родители многих учеников шагали по ночным деревенским улицам, глубоко задумавшись…
«Что-то случилось с моим заместителем», — решил Альберт.
И правда, в последние дни Друга все время молчал, редко когда от него слово услышишь, а лицо такое, как будто уже неделю не переставая лил дождь.
— Что это с тобой? Заболел? — спросил Альберт на перемене.
— Не вынесу я этого!
— Чего?
— Как мать на меня смотрит. И не говорит ничего. Словно боится. И я знаю почему… А когда я ухожу из дому, она вот такие глаза делает! Да и люди на улицах — пройти нельзя, пальцем в тебя тычут.
— Вон оно что! — пробормотал Альберт. Признание Други нанесло ему страшный удар. Альберт решил, что Друга раскаивается в их дружбе, хочет порвать с ним. — Что ж, — произнес он наконец, — сам знаешь, что тебе надо! — Он насильно заставлял себя говорить зло. — Но помни, я тоже цацкаться не стану. Пока наш Союз не распался, мы с каждым предателем расправимся, как обещано. С тобой тоже!
— Ты что, спятил? — Друга грустно улыбнулся. — Кто это тебе сказал, что я против нашего Союза?
На лбу Альберта появилась вертикальная складка, а черные кустики справа и слева от нее, казалось, сгустились.
— О чем же ты тогда говоришь?
— О чем? Уйти бы отсюда куда-нибудь! Почему они нас в колонию не отправили? Все теперь только и смотрят на тебя, будто ты чума какая! Этому добренькому, хорошему учителю Линднеру мы, видите ли, палки в колеса ставим. Проклятый Линднер! Убил бы!
— Нет, это нельзя! — очень серьезно проговорил Альберт. — Да разве ты мог бы?
— Я не убийца!
— Ну и я нет.
— Да я так, просто сказал.
Оба замолчали.
— А ты прав, — согласился в конце концов Альберт. — Я тоже сыт по горло этим Бецовом. Но до того, как они нас отправят в колонию, надо бы этому Линднеру какую-нибудь штуку подстроить, чтобы покрепче запомнил. Теперь меня никто не убедит, будто он на собрании так просто, без задней мысли говорил: наверняка надеется премию заработать, если мы, дураки, тут останемся и ему на удочку попадемся. — Альберт с презрением посмотрел на гонявших в салки учеников. Он испытывал чувство огромного превосходства над ними — он же был героем, который с высоко поднятой головой шел на казнь.
— А я стихотворение написал! — тихо признался Друга и покраснел.
— Да что ты? — Альберт иронически взглянул на него. — Недаром, значит, ты у нас давно в сочинителях ходишь. Какое же?
— Про Линднера.
— Покажи! — сразу заинтересовался Альберт, метнув на Другу быстрый взгляд.
Друга достал из кармана скомканный листок и подал Альберту. Скривив лицо, тот вернул листок Друге.
— Да тут сам черт не разберет. Читай сам.
Устроившись у забора подальше от остальных ребят, Друга хотя и тихо, но все же с пафосом прочитал:
ДОЛОЙ ЛИНДНЕРА!Как-то в месяце мае, вечерней порою,
Стал Вернер Линднер корчить героя:
Он (эта ворона в павлиньих перьях!)
Втирался к родителям нашим в доверье;
Притворялся, уж будто он вот как хорош!
Только нас на мякине не проведешь.
Мы прямо скажем Линднеру: «Брысь!
Катись, мы характерами не сошлись!»
Он здесь вроде временного постояльца
И намерен нас обвести вокруг пальца,
Чтобы чохом нас в «синие» записали,
А потом мы локти себе кусали.
Ему главное дело — взять нас на пушку.
Кто поверит ему — угодит в ловушку.
— Погоди-ка. А в кого это ты метишь, с синими-то? — прервал Альберт Другу. На лице его при этом было написано глубокое удовлетворение.
— В пионеров, конечно. У них же синие галстуки, — пояснил Друга, несколько недовольный тем, что его прервали.
— Здорово у тебя получается, — произнес Альберт. — Шпарь дальше!
…Кто поверит ему — угодит в ловушку.
Но хоть у героя ума палата,
Слабо ему нас одолеть, ребята!
Жаль, в Бецове скоро от скуки взвоем;
Уж лучше в колонию под конвоем!
Коллега Линднер нас сжил со свету,
С тех пор как он здесь — нам жизни нету.
Прогнать бы в шею педагога,
Адью — и скатертью дорога![5]
Оба они еще некоторое время прислушивались к отзвучавшим словам. Наконец Альберт воскликнул:
— А лихо мы это с тобой состряпали!
— Почему это «мы»? — Друга явно был не согласен с таким толкованием своих авторских прав.
— А потому, что на стол учителю его положу я, — объяснил Альберт. — И переписать надо. Твою лапу он не разберет. Эх ты, сочинитель!
— Не надо меня так называть!
— Как?
— Ну… сочинителем.
— Да я все забываю, сочинитель, — сказал Альберт. — А переписать мне все равно придется.
— Ты что, правда хочешь?.. — Друга испытывал некоторую неловкость.
— А ты как думал? Искусство — оружие! Это я где-то читал.
— А вдруг узнают, кто написал?
Альберт равнодушно пожал плечами.
— Ну и что?
— Тоже правильно, — согласился Друга.
Раздался звонок. Придя в класс, Альберт сразу же принялся переписывать стихотворение. Порой, когда он не мог разобрать каракули Други, он совал ему листок под нос, прося объяснить.
На следующей же перемене Альберт положил листок учителю на кафедру.
Линднер вошел, сел, сказал что-то ученикам, но вдруг запнулся и взял листок со стихотворением. Прочитав, должно быть, только первые несколько строк, он снял очки, протер их о рукав, как всегда делал, когда не знал, что сказать, или принимал какое-нибудь решение. Затем он улыбнулся всему классу. Однако Друга заметил горькую складку в углу рта и на миг пожалел, что они подложили учителю стихотворение. Но тут же ему пришло на ум, что он ненавидит учителя, и он заставил себя злорадно ухмыльнуться.
