Лариса Романовская - Самая младшая
– Не тепличный…
– Знаешь, мне больных на работе хватает по… по уши. Свитер где?
Стас идет в соседнюю комнату, за свитером. У них сегодня в квартире очень холодно почему-то. Мама звонила куда-то и спрашивала (то есть – кашляла), ей сказали, что с отоплением проблема. А Полине кажется, что проблема – потому что мама болеет. Если бы мама тут сидела, они бы чай все вместе пили и хохотали.
– Граждане дорогие, – говорит папа, – двенадцатый час на дворе. А вы еще не в койках.
– Я в койке, – сразу похвасталась Полина.
– Уже, – говорит Стас, не разжимая губ. Потом вынул леску и пояснил: – Аденины добью и все. Потом точно лягу. Стопудово.
Папа садится на пол, к Стасу.
– Это у нас кто? Тимин? – И берет «пропеллер», в котором больше всего золотинок было.
– Гуанин, – пожимает плечами Стас. – Тимин – розовый.
– Понял. – Папа тоже начинает гнуть проволоку и, наверное, вообще забывает про то, что Полина наверху лежит. Разговаривает со Стасом про его биологию.
– А между прочим, я здесь сплю, – говорит Полина.
– Извини, ребенок. Стас, давай это хозяйство на кухню, что ли.
– Мне одной скучно. Можно я к вам тоже спущусь?
– Тебе в школу с первыми петухами, – говорит папа.
– Знаю уже! – вздыхает Полина.
Сразу подумалось грустное: она первая по списку идет, и, если к началу урока опаздывает, ее иногда успевают отметить и потом отругать. А вот Вазгенчик может опоздать, у него фамилия на «Э». Полина не любит, когда перекличка. И папа, оказывается, тоже не любил, все свое детство.
– Пап, ты знаешь, я вот подумала: трудно быть Акимовыми. Потому что мы на «А».
Папа говорит «угу» таким голосом, будто он не папа, а мама. И у него (у нее) насморочный грипп. У Стаса вдруг леска из пальцев вырывается – будто там рыбка болталась, а не цепочка ДНК.
– Пап! Ну я все равно спать не хочу! Можно я с вами?
Стаська протягивает ей какую-то проволочку:
– Ты мне на эти штуки по две белые с каждой стороны накрути. А потом по одной синей.
– А это что? Атомы, да?
– Типа того. Это нуклеотиды. Без них бы ничего не было.
Стас начинает рассказывать про молекулы, которые внутри каждого человека сидят. Они скручены спиралью в цепочку. И если в этой цепочке ДНК что-нибудь поменять, из человека можно сделать монстра.
Полина смотрит на Стаськины проволочки и свои бисеринки. Понятно, что это игрушечная молекула. Но все равно жутко. Вот одна какая-нибудь проволочка не туда сместилась бы, и она родилась бы не собой, а…
– А почему я – Полина?
– В каком смысле? – Папины бисерины рассыпаются по полу. Как стеклянные шарики в игре про Толика.
– Почему я – это я. А не ты, не Стас. Понимаешь?
– Тебе это с какой точки зрения объяснить?
– А с какой интереснее?
– С точки зрения анатомии, – говорит Стас и начинает копаться в пакетике с бисером.
– С точки зрения генетики, наверное, – говорит папа и начинает рассказывать про гены, которые передаются по наследству. Что любой человек из них состоит, как «Лего» из кубиков.
Полина говорит «угу» и мотает головой. Во-первых, в «Лего» не только кубики. Там разные детали бывают. А во-вторых, она хотела только спросить, почему ее Полиной назвали, а не Леной и не Настей. Но тут папа сказал:
– …поэтому у тебя бы внешность была бы другая.
– А мысли?
– Мысли у каждого свои. Наверное…
– Стопудово, – говорит Стас. – Наследственный характер – это фигня. Так не бывает. Если бы он передавался, я, пап, не на тебя бы похож был, а на своего биологического…
– Вряд ли… – Папа качает головой. И Стас тоже качает.
Кто не знает, что Стас папе неродной, всегда говорит, что они похожи. Может, Стаськина ДНК взяла и мутировала немножко? Чтобы сходство получилось?
– Пап, а если бы характер передавался по наследству? То мне бы чей достался? Твой или мамин? – спрашивает Полина.
– Ехидны и утконоса! Ты такая же вредная была бы! – ворчит Стас.
Папа закручивает еще один «пропеллер»:
– Наверное, мамин. Если бы ты родилась не у меня и не у мамы, то у тебя мог быть другой цвет глаз или волос, но…
– И родинка тоже не была бы! Потому что она особенная! – хвастается Полина.
– Пап, ты заметил, у Полинки родинку почти не видно?
– Заметил.
– На месте она! – Полина шарит пальцами по щеке.
– Ты ж ее сама свести хотела! – говорит Стас.
– Это ко мне приставали, чтобы я ее свела. А мне нравится. Ни у кого такой нет.
Вдруг Полина жмурится и мотает головой. А что, если у нее в ДНК уже что-нибудь порвалось, как у Стаськи бисер на леске, и она начала исчезать? Сперва пятно пропадет, потом, например, уши. Или пупок. А потом – вся Полина. Как Чеширский кот. У нее хвоста нет, значит, она быстрее пропадет!
Стас вдруг вскакивает и выходит из комнаты. А, это у него мобильник заорал. А папа на Полину смотрит внимательно, но ни о чем не спрашивает, а только брови приподнимает. Они у него на вопросительный знак похожи.
– Не хочу исчезать! – вздыхает Полина и объясняет все папе.
– Дочь моя Полина! Не надо так бузить. Ты не Чеширский кот. Ты самый обыкновенный Суббастик!
– Сам ты Зубастик!
– Я тебе про книжку рассказываю. Фамилию писателя не помню, но его Пауль звали, я точно говорю[5]. У меня она в детстве самая любимая была. Один клерк нашел на улице чертенка в синих пятнах. Назвал Суббастиком, потому что они в субботу встретились. И у него сразу жизнь изменилась, к лучшему. Потому что Суббастик умел творить чудеса. И когда Суббастик очередное чудо делал, у него на шкурке исчезало еще одно пятно. И так – всю сказку напролет.
Потом папа добавил, что поэтому у Полины родинка тоже исчезает, потому что она, наверное, тоже разные чудеса умеет делать. Ой! Он почти догадался!
– Пап, а Суббастик мальчиком был?
– Да. А что?
– Да так… – морщится Полина. – А когда все пятна кончились, что с ним стало?
– Ну… Не помню. Давай я в планшет книжку закачаю, ты сама прочтешь?
Если честно, у нее своих сказок хватает. Например, та про зайцев, которую она никак не может дедушке записать. Полине просто приятно знать, что у нее и одного дядьки, который тоже сказки придумывает, имена похожи…
– Пап, а можно я буду считать, что вы меня в честь этого писателя назвали?
– Конечно! – сразу говорит папа. – Я бы на твоем месте обязательно так считал.
– Папа, а почему ты – Станислав? А мама – Аня? А баба То…
Опять ее Стас перебивает. Он без стука в комнату вошел и начал папу в коридор звать и шипеть чего-то.
В коридоре стоит Стаськина одноклассница Жирафа. У нее куртка в снежинках. Можно представить, будто вместо настоящей девочки у них дома Снегурочка оказалась.
– Привет, – говорит Жирафа и закрывает рот варежкой.
– А к нам нельзя. У нас мама гриппом болеет. Тебе Стас не говорил разве?
– Полинка, заткнись! Пап! У Катьки бабка на щеколду закрылась. Мы ее по телефону вызвонили, но она уже ни петь, ни рисовать и Катьку домой не пускает. В службе спасения нас послали. Короче, Катькины соседи мне разрешили пожарную дверь вскрыть. Пап, где гвоздодер?
– На антресолях. Катя, проходи. Сейчас разберемся. – У папы такой голос, будто ему с работы позвонили не в его дежурство.
– Ну я же говорил… – кивает Стас. И голос у него тоже как у папы. Героический.
– Здравствуйте, – опять повторяет… оказывается, Жирафу взаправду зовут Катька.
В гости через балкон
Первым идет Стас с молотком. За ним папа с гвоздодером. Потом Жирафа, то есть Катя, с сумочкой. Потом Полина – просто так, потому что она все равно не уснет, пока без нее будут через чужой балкон перелезать. Полине капельку страшно: она никогда так поздно в гости не ходила. И двери не ломала.
Жирафа живет в том же доме, что и Ленка Песочникова. Только подъезд другой и этаж. И дверь у нее тоже другая совсем. Полина таких еще не видела: обивку будто грызли и когтями драли со всех сторон.
– Вот тут… – Жирафа почему-то отходит в сторону.
– Ты ей еще раз позвони, – советует папа.
– Да я тебе сказал же, спит у Катьки бабка! – Стас через шапку начал голову чесать.
Жирафа нажимает звонок у страшной двери. Он дребезжал, без всяких мелодий. В соседской квартире начинает лаять собака. Полине хочется чихнуть, но она боится, вдруг Жирафина бабка сейчас дверь откроет. Она, наверное, страшная очень: Жирафа про нее папе рассказывала шепотом, на кухне. Стас Полине разрешил кусок ДНК собрать, но она все равно всем помогала кофе варить: сахар в сахарницу пересыпала. И услышала, что Жирафина бабушка «полжизни в дугу». Это она такая сгорбленная, ужас просто! Наверное, как Баба-яга!
– Пап, я ж тебе говорил! Пошли к соседям!
Сзади открывается дверь, но не та, где собака, а другая. Нарядная такая, желтенькая.
– Вот звонют и звонют! Катька, прошмандовка, щаз милицанера вызову! Черти кого водишь, хуже матери! Я спать собиралася, а ты шалман свой…
– Да пошла ты… – шепотом говорит Жирафа.
