Ирина Дегтярева - Цветущий репейник
«Тяжёлый», — запыхтел Саня.
Но эта тяжесть давала такую уверенность в себе, что Саня разулыбался от удовольствия и ощущения своего могущества. Нервно оглядываясь, он поставил на место автомат и ринулся к дальней полке.
— О, — выдохнул он и погладил огромную винтовку. Саня вспомнил, что брат рассказывал о ней и что это антиснайперская винтовка, такая здоровенная и длинная: стрелять из неё можно было, только установив на сошки. Саня попытался её сдвинуть, но не смог. За ней лежала винтовка поменьше, снайперская, только без оптического прицела. Разные прицелы хранились на отдельной полке. Санька знал, во всяком случае, два прицела — ночной и дневной. Он с благоговением взял один из них в руки и приложил к глазу. Его охватило волнение от мысли о том, сколько снайперов смотрели в этот прицел и скольких из этой винтовки… Саня судорожно вздохнул и положил тяжёлый прицел обратно. Он потянулся к винтовке, когда за спиной раздалось:
— Эт-то что такое?! Откуда? Кто позволил? Ты кто? Дневальный!
Кричал и разорялся какой-то тонкошеий офицер. Санька бы удрал, но крикун не отходил от решётки, пока дневальный не принёс ключи. Решётку отодвинули и вытащили Саню, как мышонка из мышеловки. Офицер вцепился в его локоть и потряс:
— Ты кто такой? Как ты сюда попал? Я тебя спрашиваю!
Испуганный Саня молчал. Он увидел в конце коридора Павла. Тот стремительно приближался. Издалека крикнул успокаивающе:
— Коля, всё нормально! Это мой брат, — и напустился на дневального: — Сорокин, какого лешего? Ты же знаешь, что это мой брат.
Николай ослабил хватку. Саня вырвал руку и отскочил на безопасное расстояние.
— Хорошо, — сердито согласился Николай. — Пусть брат. Но зачем его было в оружейку пускать, да ещё там запирать?
— Я сам, я через прутья пролез, — признался Саня, видя, что на Павла нападают и у брата могут быть неприятности.
— Так что ты за ним не следишь? — снова возмутился Николай. — Вообще, детям тут не место. А если бы командир или проверяющий?
Павел решительно направился к Сане, а тот забежал за койку. Тогда Павел остановился и начал расстёгивать ремень, буднично, без суеты, словно собирался переодеться.
— Александр, ну-ка иди сюда!
— Не пойду, — уже сквозь слёзы сказал Саня, продолжая пятиться.
— Ты понимаешь, что ты натворил? — брат грозно надвигался. — А если бы там что-нибудь выстрелило? А если бы тебя ранило?
— Там оружие незаряженное, ты сам говорил, — Саня всхлипывал и вытирал слёзы, стыдясь взглядов столпившихся солдат.
Подошёл ещё один офицер. Он вдруг рассмеялся так весело и заразительно, что заулыбались все, кроме Павла и Сани.
— Брось, Паш! Нам хороший урок. Решётку надо переделать, а парню в награду за учение дать вдоволь рассмотреть и потрогать оружие. Будущий боец. Ты ведь говорил, что он мечтает в армии служить.
— С его-то дисциплинкой, — скептически покачал головой Павел, водружая ремень на место. — Пусть географию сперва выучит. Теперь его оружие — учебник и тетрадка. А к настоящему его лучше не подпускать. Иначе как в поговорке выйдет: «Пусти козла в огород». Пошли в кабинет, — Павел шагнул к брату.
— Ага, — Саня отступил, вытирая слёзы. Он понял, что Павел при посторонних не хочет выяснять отношения, а, уединившись с проштрафившимся братом в кабинете, навешает всего, чего можно навешать: и подзатыльников, и оплеух, и шлепков. Да и ремень сызнова снять дело нехитрое. — Нашёл дурака!
— Ты мне ещё погруби, — сквозь зубы процедил Павел. — Ключ от кабинета отдай и вали на все четыре стороны.
Саня положил ключ на пол и по гладкому линолеуму метнул его к ногам брата.
Павел подобрал ключ и ушёл, даже не глянув на брата. Тот повздыхал, побродил по коридору туда и обратно минут пятнадцать и зашёл в кабинет. Павел не отрывал взгляда от бумаг. Возился всё с тем же графиком.
— Паш, ну ты чего? — Саня остановился у входа. — Я, конечно, балда. Но случайно ведь вышло. Голова пролезла, я и сам не заметил, как внутри оказался. И ничего плохого не делал, только посмотрел. Я больше не буду. Что молчишь? У тебя неприятности будут? Ну прости, в конце концов… Паш! Хочешь, поколоти меня, душу отведи. А? Паш, а почему ваших бойцов в морг водят, что они там делают?
Павел впервые за всё время, что Санька лопотал невнятные извинения, поднял голову и посмотрел не зло, а с любопытством.
— Откуда ты взял про морг?
— Слышал, — Саня наклонил голову к плечу.
— Незачем тебе знать! — Павел стал что-то записывать, но его плечи были напряжены. Он хорошо знал младшего брата.
— Вы там на мёртвых смотрите, — заключил Санька, — чтобы убивать не страшно было.
Павел отбросил ручку. Но лицо у него было спокойное, не сердитое.
— Убивать страшно всегда. Хорошо бы ты этого никогда не испытал. И не узнал, что бывает потом, — Павел вздохнул. — А вообще, ни к чему тебе. Мал ещё.
— Как странно, — едва сдерживая раздражение, проговорил Саня. — Через шесть лет я узнаю всё так же, как они, — он показал большим пальцем в сторону двери за спиной. — Что за шесть лет изменится?
Павел усмехнулся. Встал из-за стола, подошёл к окну, потянулся, глядя на улицу, наконец обернулся и закурил.
— Психика твоя изменится. Тебе сейчас что-нибудь эдакое расскажи, ты по ночам спать перестанешь, мать перепугаешь.
— А ты хорошо спишь? Спокойно? — ядовито поинтересовался Саня.
Павел нервно потёр бок. Санька насторожился. Он знал, что у Павла там шрам от пулевого ранения.
— Ну что ты взъелся? — Павел поморщился. — Ни к чему этот разговор. Учи лучше географию. Тебе это как раз по возрасту.
— Паша, — Саня почувствовал, что вдруг слёзы подступили к глазам. — Ну почему ты так со мной? Я же серьёзно!
— Что ты хочешь услышать? — вздохнул Павел. Его глаза цвета осенней полыни как будто пожухли, стали совсем уж ржаво-коричнево-серыми.
— Ты мне так и не ответил. Почему к солдатам не должны приезжать родители, почему вообще надо жить в таких диких… У вас тут один туалет чего стоит.
— Это армия, а не курорт, — казённо-деревянным голосом ответил Павел. — Тебе что, золотой горшок нужен? Избаловала тебя мать.
— При чём тут мама? — поморщился Саня. — Я говорю о нормальных условиях. Здесь же люди.
— Ты разве не знал? В армии и на войне не люди.
— А кто же?
— Единицы живой силы и больше ничего, — Павел затушил сигарету и улыбнулся. — А ты думал, солдаты, офицеры преисполнены собственного достоинства. Да весь этот антураж — форма, ордена, медали, погоны, звёздочки, — чтобы не так обидно было умирать.
— Тьфу ты! — вспылил Саня. — Вечно ты что-нибудь такое. Зачем тогда в армию пошёл, да ещё столько лет служишь?
— Дурак был, не знал. А теперь привычка.
— Ты нарочно так говоришь, чтобы я отказался служить, — догадался Саня.
— Вот балда! Говоришь тебе правду, ты опять недоволен. Хотя, если ты вдруг забудешь о военной службе и подумаешь о какой-нибудь другой профессии, было бы неплохо.
— Покажи мне свои награды. Ты обещал, — Санька пропустил мимо ушей насчёт другой профессии, хотя чувствовал себя уже не так уверенно.
Павел с неохотой полез в сейф, стоявший под столом.
В картонной коробке лежали медали и ордена россыпью, удостоверения к ним и ворох каких-то справок, рецептов и документов.
Саня с коробкой уселся на диван и стал разбирать награды. Две медали «За отвагу» — по серой поверхности медали ехал танк; орден Мужества — золотистый крест; медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» I степени, а рядом II степени — над кругляшком медали скрещённые мечи. Медаль Суворова с сухим и жёстким профилем самого полководца на серебристом фоне. Знаки «За отличие в службе», тоже двух степеней.
Саня глянул на Павла, но тот опять что-то писал и вовсе не смотрел на младшего брата в ожидании реакции — восхищения и удивления.
— И что у вас тут у всех по столько?
Саня держал награды в двух горстях.
— По-разному, — коротко ответил Павел.
Покопавшись ещё в коробке, Санька обо что-то порезал палец. Зашипел, сунул палец в рот, а другой рукой достал из коробки кусочек металла, скрученный в причудливую спираль, маленький и острый как бритва. На дне коробки лежала кособоко сплющенная пуля. Ими Павла ранило — пулей в бок, осколком в ногу. Саня взял осколок и вдруг прижал его к ноге в том самом месте, где видел у Павла корявый розовый шрам. Зажмурился от боли, прорвал штанину, по ноге потекло тёплое, щекотное. Осколок вонзился до половины, а Саня всё давил на него так, что пальцы побелели. Ведь Пашке осколок прошил почти всю ногу насквозь, скользнул в нескольких миллиметрах от кости.
— Ты спятил?!
Санька получил по руке, в которой сжимал осколок. Осколок улетел к двери.
— Балда сумасшедшая! — продолжал ругаться Павел, пытаясь сквозь дырку в Санькиных штанах разглядеть порез. У него не получалось. — Снимай штаны, живо!
