Фрида Вигдорова - Дорога в жизнь
– Горн, говорю, спустил по дешевке?
– Да какой гори? Про что ты?
– В то утро, как вы ушли, пропал горн. Ты что ж, не знаешь?
– Да ты что, спятил?! – Король вскочил. Голос у него был сиплый, неузнаваемый: – Ты что? Ты… Чтоб я… чтоб я взял?! Ах ты…
Он рванулся к Репину, я едва успел схватить его за плечи:
– Погоди, Дмитрий!
– Нет, я ему сейчас морду… я ему… я…
Репин встал побледневший, но спокойный.
– Все так думают, не я один, – сказал он с вызовом.
– Не ври! – громко и зло сказал Жуков. – Никто и не вспомнил, один ты!
– Мы не брали, – растерянно заговорил Разумов. – Что вы, ребята! Мы и не знали…
– Можно подумать, что вы вообще никогда ничего не брали! – усмехнулся Репин.
И тут Разумов как-то неуверенно, неумело замахнулся и ударил Андрея по лицу. Ни я, никто не успел помешать ему – мы давно вскочили и стояли настороже, готовые разнять, развести, готовые удержать Короля, но мы меньше всего ждали, что в драку полезет Разумов.
Чьи-то руки схватили Разумова, кто-то оттащил Андрея. Все это долго рассказывать и описывать, а в действительности промелькнули какие-то доли секунды – мы не успели ни вздохнуть, ни опомниться, ни сообразить, что такое произошло сейчас у нас на глазах.
До чего же у меня чесались руки – схватить Репина за шиворот и встряхнуть хорошенько, встряхнуть так, чтобы все стало на место в этой вывихнутой, себялюбивой душе!
– Кулаком ничего не докажешь, – сказал я.
– А мы… мы не собираемся доказывать! – крикнул Король.
– И не нужно доказывать. Слушай, Репин, – продолжал я, в упор глядя на Андрея. – Ты мне говорил недавно про горн. Что я тебе сказал?
Репин сжал губы и отвернулся. Кругом было тихо, слышалось только дыхание ребят.
– Я тебе сказал, что не верю в это, – подчеркивая каждое слово, напомнил я.
– Семен Афанасьевич! – Жуков стоит подтянутый, серьезный, таким он бывает, когда ведет наши собрания или выступает в совете детского дома. – Ведь Репин мне сегодня то же самое говорил. А я ему сказал, чтоб он забыл и не повторял… Зачем ты вылез? – круто повернулся он к Андрею.
– Новое дело – зачем! А как же ему не вылезти! – нарушил настороженное молчание Подсолнушкин. – Ты спроси, чего он вылез, когда из Ленинграда приезжали. Разве он может, чтоб все, как следует?
– Злости в нем много, – откликнулся Сергей Стеклов.
– Злостью можно и подавиться, – неожиданно объявил Петька.
Я встретился взглядом с Алексеем Саввичем. Его глаза смеялись. «Молодцы! Я рад!» – говорили они.
– Значит, так, – я снова обратился к Королю и к Разумову, которого все еще придерживали за локти, хотя в этом уже не было никакой нужды, – забудьте, что сказал Репин. Забудьте, потому что никто с ним не согласен.
– Да и он-то говорит… без веры, – после короткой паузы, подыскав нужное слово, прибавил Жуков.
– Разрешите мне сказать, Семен Афанасьевич, – заговорила Екатерина Ивановна. До сих пор она молча стояла поодаль, у двери, вглядываясь в лица ребят. – Я думаю, все со мной согласятся, когда я скажу, что все мы рады возвращению Королева и Разумова. Королев с самого начала помогал поднимать наш дом, он полюбил его, а ушел… ушел не подумав. И Разумов ушел с ним не подумав, просто по дружбе. Не знаю, как вы, а я всегда была уверена, что они вернутся. И надо забыть о сегодняшнем разговоре, надо забыть, что Королев и Разумов уходили. Надо думать о завтрашнем дне. Вот, например: в каком отряде они теперь будут?
Мгновенье ребята молчали. Это было короткое, но напряженное молчание; всем было как-то не по себе.
Неловкость нарушил Володин:
– Так ведь у них свой отряд… наш, то-есть! Как были в третьем, так и опять… это ничего!
Он оглядывался на своих, словно ожидая подкрепления. Смутная нотка неуверенности все же была в его голосе, но я опять почувствовал: его смущает не то, что сам он оказался в двойственной позиции. Дело ясное: у Короля свой отряд, и он может туда вернуться, это справедливо и естественно. Но вот командиром ребята его ставить опасаются, а рядовым наравне с десяти-одиннадцатилетними, под команду Володина или кого другого, – захочет ли Король, не обидно ли ему будет?
– А вы сами куда хотите? – спросила Екатерина Ивановна.
– Все равно, – сквозь зубы сказал Король. – Хоть и в третий… Чего ж…
Он все еще был весь – как сжатый кулак, готовый к отпору, к удару. А Разумов сник, плечи опустились, и он упорно глядел в землю.
– Семен Афанасьевич, а если к нам? Я предлагаю к нам, а? – сказал вдруг Жуков.
Я ответил:
– Думаю, это правильно.
– Идите к нам, – просто и как-то очень гостеприимно сказал Саня. – У нас ребята постарше, чем в третьем. И вообще…
Он открыто и прямо смотрел на Короля и всем своим видом досказывал: и вообще у нас народ хороший, не пожалеете. А не хотите – не обидимся. Но только, не хвалясь, советуем – лучше не найти.
Король взглянул на Разумова, но тот так и не поднял головы, и Король решил за двоих:
– Ладно, к вам…
– Значит, с этим в порядке, – сказал я. – Ну, а Репину что запишем? Веди собрание, Жуков.
И снова на крыльце стало тихо. Я вспомнил о Колышкине, отыскал его глазами. Ну, конечно! Он оглушен, точно все вокруг обрушилось и земля колеблется под ногами. Да так и есть – мысль Колышкина, все его бытие неизменно, точно в стену, упиралось в жесткую и насмешливую власть Репина, из воли Репина он не смел выйти, не смел и думать об этом, и вдруг какая-то неведомая сила сокрушила Репина! Точно не стало глухой стены вокруг Колышкина и его разом обдуло всеми ветрами. Никогда я не видел это бледное лицо таким изумленным, таким… проснувшимся. Он озирался, точно впервые увидел, что вокруг – живые люди.
Но мне некогда было долго разглядывать Колышкина, я только вобрал его одним взглядом – вот такого, ошарашенного, с раскрывшимися глазами. Надо смотреть и слушать, ничего не упуская: кто знает, может быть, в какую-то минуту снова надо будет вмешаться…
Жуков спокойно обводил глазами ребят, ожидая ответа на свои слова о Репине. Молчание затягивалось. И тут шагнул вперед Подсолнушкин.
– Известно… – начал он, и все обернулись в его сторону. Он поправил пояс, переступил с ноги на ногу. Он не смущался устремленными на него взглядами, он просто обдумывал, как бы лучше, понятнее высказать свою мысль, и говорил еще более солидно и независимо, чем всегда. – Известно, – повторил он, – так спокон веку было: что Репин скажет, то и будет. У Колышкина в отряде разве Колышкин командир? Репин. Чего смотришь, Колышкин? Неправду я говорю? А в Репине такая вредность сидит: что захочу, то пускай и делают; так не сделают – куплю, только чтоб было по-моему… – Подсолнушкин смолк, остановленный сложностью собственной мысли; слов, способных ее выразить, не находилось. Он набрал в грудь побольше воздуху. – Предлагаю! – сказал он громко и сердито: – Пускай уходит отсюда. Скатертью дорога! А хочет оставаться – пускай помогает. Пускай живет… как люди живут. Всё.
И он сел на ступеньку, нахмуренный, недовольный, но, как всегда, исполненный сознания собственного достоинства.
Замечаю в толпе лицо Глебова. Он, который никогда не останавливался перед любым грубым, дерзким словом, изумлен и потрясен этой сдержанной и сильной обвинительной речью, да еще – подумать только! – речью против Репина! А вот Коробочкин – этот смотрит, точно перед ним разыгрывается захватывающий спектакль. Смотри, смотри, Коробочкин, – ты не ушел, и, видишь, не зря ты остался!
Репин проводит рукой по лбу, по бледной щеке, но голос его звучит ровно:
– Не твоя забота, Подсолнушкин, рассуждать, как я должен поступить. Я поступлю как захочу. Захочу – уйду, захочу – останусь, а ты мне не указчик.
Так. Вот теперь пора вмешаться.
– Подсолнушкин тебе, может, и не указчик, – говорю я, – а мы все вместе можем указать. По-моему, Подсолнушкин правильно сказал: мы тут не пустяками занимаемся – у нас дело, мы работаем. Не хочешь помогать – уходи. Жуков, голосуй.
– Кто за предложение Подсолнушкина? – спрашивает Саня.
Решительно поднимают руку сам Подсолнушкин, Сергей Стеклов. Секунда колебания.
Подняли руку Володин, Петька, Суржик. Еще какие-то секунды – и кругом тянется целый лес поднятых рук. Кажется, один Колышкин смотрит в землю, будто ничего не слышит, и руки не поднимает.
– Сделаю так, как захочу, – сквозь зубы повторяет Репин.
– Там посмотрим, – спокойно отвечает Жуков.
30. СНОВА ДОМА
Итак, мальчишки снова дома. Разумову надо отдохнуть, оглядеться, прийти в себя. А Королю нельзя давать опомниться, ему нужно вложить в руки дело, настоящее дело, которое забрало бы его целиком, без остатка. Что же это будет за дело? Екатерина Ивановна считает, что ему надо очень много заниматься. Это верно, но этого мало. Нужно еще что-то. Я очень рад, что никто из воспитателей не говорит: он пришел из бегов, ему нельзя давать никаких ответственных поручений. Да, бывает, что вернувшегося надо наказать, испытать, трижды проверить, но здесь…
