Алексей Мусатов - На семи ветрах
Варвара Степановна посмотрела на дочь:
— Неужели это всё Федины поделки? Или Сашины?
— Да нет… Это, наверное, Парамон притащил. Он давно корнями увлекается.
— Парамон?
— Правда, мама, он способный. Вот бы его выставку в школе устроить…
Варвара Степановна задумчиво покачала головой:
— Насчёт выставки надо подумать. А глаз у него зоркий, цепкий.
Глава 29
Уже смеркалось, когда Таня вернулась домой. Отец сидел за столом и что-то писал в ученической тетради. Давалось ему это с трудом: перо рвало бумагу, брызгало чернилами, оставляло кляксы.
— Не могла пораньше явиться! — недовольно сказал отец.
— А что, я тебе нужна? — спросила Таня.
— Да вот объяснение в район приходится писать. Всё насчёт этой сыпучки, будь она неладна! Слову уже не верят, бумагу им строчи. А сама знаешь, какой я грамотей! Ты бы помогла мне, дочка…
— У тебя и без меня помощников хватает, — сухо отозвалась Таня.
— Это ты о чём?
— Сам знаешь.
Покачав головой, бабушка Фёкла подала на стол остывшие щи и, не выдержав, принялась жаловаться, что порядка в доме у них совсем не стало. Завтракают отец с дочерью врозь, к обеду то и дело запаздывают, никогда не поговорят как следует.
— Что, опять куда-то собралась? — насторожился отец, заметив, что дочь поглядела на стенные часы.
— В клуб надо. У нас спевка сегодня, — сухо ответила Таня.
За последнее время ей всё труднее стало разговаривать с отцом. Между ними появился холодок, отчуждённость. Правда, отец больше не посмеивался над Таниным увлечением бригадными делами, но и бесед по душам о школе, о будущем дочери не получалось. По вечерам Таня обычно уходила к подругам или в клуб.
— Чудно как-то, дочка, — заговорил отец. — Поешь, поспишь — и шасть за дверь. Словно ты квартирантка в доме.
— Дела же у меня… Времени на всё не хватает, — уклончиво ответила Таня.
— Понимаю, народ вы занятой, важный… — Кузьма Егорович осторожно посмотрел на дочь. — Как там с вашей Варварой дела обстоят?
— Сегодня приказ из роно пришёл. Её в бережковскую школу переводят… заведующей.
— Повышают, значит, — осклабился отец. — Ну что ж, дай ей удачи на новом месте… Не прижилась она в Родниках, трудно с её-то норовом.
— А вот ребята говорят, что это не повышение, — заметила Таня. — Просто её убирают из Родников… Кому-то она неугодна стала…
— И это возможно… Не зря, значит, родители письмо куда надо послали.
— Ну, скажем, родители здесь ни при чём, — насмешливо сказала Таня. — Письмо под твою диктовку писал Иван Лукич, и он же по твоему заданию обрабатывал нужных тебе родителей.
— Вон ты какая осведомлённая!.. — усмехнулся Кузьма Егорович, — Ну что ж, не отпираюсь… Такая наша жизнь, доченька. Тесно нам стало с учительницей на одной дорожке. Вот и приходится кому-то в сторону отступить…
Таня обернулась к отцу; тот смотрел в угол невидящим, недобрым взглядом, на скулах у него перекатывались тугие желваки. Что-то сжалось у девочки внутри, похолодело, замерло.
— А Варвара Степановна из Родников никуда не уйдёт! — вырвалось у неё.
— Как это — не уйдёт?
— Люди не отпустят. Да у неё и здесь дел полно…
— Это каких таких дел? — насторожился отец и принялся торопливо одеваться.
— А ты не мечись, Кузьма, — остановила его мать. — Чему быть, того не миновать. Может, тебе самому повиниться, если чего не так… От людских глаз всё равно не скроешься.
Не слушая матери, Кузьма Егорович вышел из дому.
Бабушка участливо посмотрела на Таню:
— Ну что, внученька, тяжёленько тебе… Думаешь, разбираешься… Да и то сказать, жизнь прожить — не поле перейти… На пути всякое встретится.
— Не могу я с отцом, не могу больше!.. — Таня всхлипнула и отвернулась к окну.
— Ну, поплачь, поплачь, легче будет.
Бабушка взяла подойник и пошла доить корову. А минут через десять к Фонарёвым ввалился запыхавшийся Димка Клепиков. Он спросил, где Кузьма Егорович.
Таня поспешно вытерла глаза.
— Ушёл только что… Зачем он тебе?
— Да понимаешь, новость есть…
Схватив Димку за руку, Таня спросила, верно ли, что сегодня Федя и Парамон притащили его к директору школы и потребовали рассказать всю правду об удобрениях.
— Ну было, было… — с досадой признался Дима. — Но всё это чепуха. Федьке с Парамоном всё равно никто не поверит. Тут другое дело. — И он с таинственным видом сообщил Тане, что Варвара Степановна велела ребятам взять с пахотного поля около Епишкиного оврага побольше почвенных проб и провести самые тщательные анализы.
— Зачем это? — удивилась Таня.
— Неужели не понимаешь? — И он объяснил ей, что анализы будут проводиться с единственной целью — доказать, есть ли в почве суперфосфат или нет.
— И очень хорошо! — обрадовалась Таня. — Может, тогда и слухи прекратятся.
— А если наоборот получится? — вырвалось у Димы.
— Как это — наоборот? — насторожилась Таня.
Дима зыркнул глазами по сторонам и заговорил почти шёпотом:
— А вот так. От химии ж никуда не денешься. Проведут ребята анализы, разберутся… А суперфосфата в пахотной земле кот наплакал.
— Погоди, погоди… Выходит, что отец… — Таня задохнулась и не договорила. — Но вы же сами всё время защищали его. И ты с отцом, и Парамон с матерью, и бухгалтер с кладовщиком…
— Зажал он всех, вот и защищали, — буркнул Дима. — Разве против твоего отца попрёшь?.. Он же такой: лапу наложит — и не пикнешь. Да я ещё и ради тебя старался…
Побледнев, Таня прижалась к стене. Так вот он какой, её отец! Недаром люди говорят, что вместо сердца у него железяка, камень-голыш и ради своего благополучия он ни перед чем не остановится. Да и Дима хорош! Он яростно схватывался с Федей, плёл в школе всякие интриги, а сам знал правду и скрывал её. Он ходил за ней по пятам, предупреждал каждое её желание, а сам льстил ей на каждом шагу, кривил душой.
И он ещё говорит, что всё это делал ради неё, ради их дружбы! А разве это дружба? Да и Димка ли только виноват? А почему она сама всему верила, принимала за чистую монету каждое Димкино слово и жила, как слепая, не задумываясь, не давая себе труда ни в чём разобраться…
— Может, ты и ещё что про отца знаешь? — холодея от страха, спросила Таня. — Так уж всё выкладывай, разом.
— Он, конечно, не ангел, папаша твой, — ухмыльнулся Дима. — Если покопаться, много чего наберётся… Хватка у дяди Кузьмы мёртвая. Вот почему он к Канавиным так подобрел? Подводу им стал давать, доски отпустил. А чтобы Парамон с матерью насчёт удобрений в овраге молчали…
— Подкупил, значит?
— Выходит, что так.
— И ты… ты знал и молчал об этом? — в замешательстве отступила Таня. — Ну что ты за парень?
— Ладно тебе, — осклабился Димка. — Надо было — вот и молчал. Давай лучше о деле подумаем. Знаешь, как ребята за анализы взялись! Теперь уж докажут, докопаются до правды. Твоему отцу больше не отвертеться… — И он принялся вслух раздумывать, как бы помочь Кузьме Егоровичу: — Может, просто забраться в лабораторию и подсыпать в пробы суперфосфат? Вот здорово будет!
— Дурак ты!.. — брезгливо поморщилась Таня, с трудом проглотив подступивший к горлу комок. — Уйди! И не приходи больше…
— Ну вот… Я же как лучше хотел… — Димка попятился к двери.
Отвернувшись от него, Таня невидящими глазами смотрела в окно. Что ж теперь делать? И почему она медлит, когда про отца всё выяснено, всё сказано и нет никаких надежд, что его можно как-то оправдать?
Таня вновь кинулась к Димке.
— Мы с тобой люди или кто? Пошли! Сейчас же! Немедленно! Расскажем обо всём…
— Тю! Белены объелась! — оторопел Димка. — Да тебя же отец…
— Ну и пусть!.. — Таня схватила Диму за руку и потащила к двери.
— Совсем рехнулась!.. Да ты хоть обо мне подумай. Что про нас скажут, когда разберутся во всём?.. Не смей никуда ходить! — закричал Дима, загораживая дверь. — Не пущу!
— Трус ты распоследний! — выкрикнула Таня. — Пусти, одна пойду!..
— А я сказал — не пойдёшь! — Оттолкнув Таню, Дима юркнул в сени, плотно захлопнул дверь и припёр её лопатой.
— Открой! Я кому говорю! — потребовала Таня, барабаня в дверь.
— Посиди, охолонись малость! Я сейчас папашу твоего позову… Он тебе сделает внушение. — Дима приставил к двери ещё железный лом и выбежал из сеней на улицу.
Догадавшись, что она оказалась взаперти, Таня бросилась к окну, открыла шпингалеты и с треском распахнула створки рам. На пол посыпались полоски бумаги, клочки ваты.
Таня вылезла через раскрытое окно на улицу и побежала вдоль палисадников. Остановилась у дома Стрешневых и, глубоко вдохнув приправленный тонкими запахами весны воздух, постучала в окно.
В избе, отдёрнув занавеску, к стеклу, расплющив нос, прижался Федя. Вскоре он уже сбегал по ступенькам крыльца.
