Илья Туричин - Закон тридцатого. Люська
Щедрая осень бросала ей под ноги жаркое золото. И щедрость осени была по душе Люське.
На скамейке в парке две маленькие девчушки, сопя от усердия, плели венок из огненно-золотых кленовых листьев. Люська подсела к ним.
— А ну-ка, маленькие, давайте-ка помогу. — Она взяла в руки охапку листьев, положила себе на колени и начала ловко и быстро нанизывать их один на другой, соединяя в плоскую яркую цепочку. Готовые венки она надела девочкам на головы, чуть откинулась назад, чтобы полюбоваться своей работой. Довольная, она приложила палец к губам: — Т-с-с-с, девочки. Я бы сплела вам и не такой венок но, увы… меня вызывают в райком. Знаете, что такое райком?
Девочки заморгали глазенками и сокрушенно замотали головами.
— То-то! — Люська важно нахмурилась, поднялась со скамейки, поправила платье и, помахав девочкам рукой, пошла дальше.
В кабинете Брызгалова за столом, покрытым красной суконной скатертью, сидело несколько парней. Двое пристроились на подоконнике. На диване, тесно прижавшись друг к другу, сидели девчата.
Несмотря на табличку «Не курить» и открытое настежь окно, в кабинете лениво плавали сизые пласты табачного дыма.
— Здравствуйте, — поздоровалась со всеми Люська.
— Здравствуй, Люся. Присаживайся, — пригласил Брызгалов.
Люська посмотрела по сторонам. Сесть было не на что.
— Спасибо, — сказала она. — Я постою.
— Иди к нам, — пригласили сидящие на окне. — Уступим треть подоконничка.
Люська улыбнулась им, повторила:
— Спасибо, я постою.
Парень, сидевший за столом ближе всех к двери, в промасленной спецовке и резиновых сапогах, оглядел ее насмешливо.
— Платьице помять боится. Гляди, как вырядилась!
Люська вспыхнула. Ну уж нет, этого она так не спустит!
— Ну и вырядилась! Что ж тут плохого? Или, по-вашему, в райком лучше в засаленной спецовке ходить?
— Так его! — поддержала Люську одна из девушек, и все засмеялись.
— Языкастая, — удивленно прогудел парень в спецовке.
— Какая выросла, — отрезала Люська.
— Вася, — обратился он к сидящему напротив щуплому юноше. — Встань-ка. Она на мой стул не сядет. В белом платьице после робы.
— Что, Кротов, крепко тебя отбрила Телегина? — весело сказал Брызгалов. — Ты на него не обижайся, Люся. Он хороший парень.
— Все, что ли, Митрич? — посмотрел на часы Кротов. — А то обед кончается.
— Все. Значит, до завтра. Попрошу не опаздывать. Начнем рейд ровно в половине шестого утра.
— Не опоздаем.
Парни дружно поднялись, попрощались и вышли. Тот, что в промасленной спецовке, задержался в дверях, посмотрел на Люську, почесал затылок, улыбнулся вдруг, показав крупные белые зубы.
— В общем-то верно, не сердись, Телегина Людмила. Это я так. А насчет спецовки, в общем-то мы в обеденный перерыв…
Он кивнул всем и закрыл за собой дверь. Одна из девчат передразнила его:
— «В общем-то, в общем-то»… А запомнил имя и фамилию.
Девчата прыснули, но тут же умолкли, перехватив строгий взгляд Брызгалова.
— Вот, девушки, какое дело, — начал Брызгалов. — Хотим мы вас направить на работу. На очень ответственную… И чрезвычайно важную.
Брызгалов произнес эти слова так торжественно, что Люськино сердце дрогнуло. Вот оно, начало дальней дороги, где ветер в лицо!..
На какое-то мгновение будто раздвинулись стены, и ослепительно засияло солнце, и Люська увидела себя на верхушке металлической стрельчатой башни, в спецовке, с нитями проводов в руках. И провода уходят в неведомую даль… Вот оно!..
— В город прибыли вагоны с овощами. Овощи скоропортящиеся. Помидоры там, огурцы… Их надо быстро продать населению. А продавцов не хватает. Вот и обратились к комсомолу с просьбой — помочь. Как, девушки, поможем?
Девушки молчали.
— Дело, конечно, добровольное… Где-то растили эти помидоры и огурцы такие же, верно, девчата, как и вы. И всюду «зеленую улицу» давали этим помидорам. Чтобы довезти… А у нас такая загвоздка. Не хватает рабочих рук… Так как, поможем, девчата?
Девушки молчали.
— Между прочим, Павел Корчагин на лесозаготовках работал, — сказал один из парней, сидевших на подоконнике.
— А Владимир Ильич Ленин на воскреснике бревна таскал, — добавил другой.
— Да чего вы нас агитируете? — сердито сказала девушка в розовой кофточке. — Мы все это сами понимаем. Только как-то неожиданно.
— Ну, а если я не соглашусь, — спросила ее соседка, — из комсомола будете исключать?
— Зачем же. Исключать вас никто не собирается. — Торжественное выражение сошло с лица Брызгалова. — Помочь или не помочь людям — это дело вашей совести.
Девушки зашептались.
— Ответ сразу надо давать? — вновь спросила девушка в розовой кофточке. — Нам бы с родителями посоветоваться.
— Ну что ж, посоветуйтесь. Но дело срочное, не терпит.
Девушки торопливо встали и выпорхнули за дверь. Но Люська продолжала сидеть, сосредоточенно разглаживая рукой красную скатерть.
— Ну, а ты как, Люся? — обратился к ней Брызгалов.
Люська оторвала взгляд от собственной руки, посмотрела на Брызгалова.
— Я, Алексей Дмитриевич, понять хочу. Как же так получается? В газетах про романтику пишут: здесь ударная комсомольская, там ударная комсомольская. Я вам еще весной заявление подала. В Сибирь просилась. На Дальний Восток… Только бы дело настоящее делать. А вы мне помидорами торговать предлагаете… — Голос ее сорвался от горькой обиды.
— Я понимаю тебя, — сказал Брызгалов серьезно. — Я вот тоже строителем хотел быть. Институт строительный окончил. А избрали секретарем райкома… Романтика, говоришь… Романтика — это не только Сибирь и Дальний Восток, романтика — у нас вот здесь. — Он похлопал себя по груди. — Это — если любишь свое дело, если делаешь его чистыми руками, всего себя отдаешь людям. Понимаешь? Ты просишься на самую трудную комсомольскую стройку. А легких строек не бывает. Ты говоришь, что готова к любым трудностям, а испугалась первой же. Я тебя не виню, Люся. Все это не так просто. Вот у нас на Механическом строят новый цех. Важный цех, объявлен ударной комсомольской стройкой. Он будет выпускать машины для химической промышленности. Понимаешь? Замечательные ребята там работают! А после работы — помидоров не купить. Очереди. Не хватает продавцов. А как важно накормить этих ребят, сберечь каждую минуту их отдыха, чтобы назавтра они сделали еще больше, работали еще лучше! Не только за себя, но и за тебя. Понимаешь?.. Мы никого не неволим. Каждый вправе выбирать себе ту работу, которая по душе. Понадобятся люди на дальнюю стройку, мы дадим тебе путевку. Только подумай насчет романтики. Так-то!.. До свидания, Люся. — И он протянул ей руку.
Когда дверь за Люськой закрылась, Брызгалов вздохнул:
— Хорошая девушка. Даже, честно говоря, жалко на помидоры посылать. А надо!
— Не пойдет она, — сказал один из парней.
— Пойдет, — убежденно сказал Брызгалов.
На другой день Люська с комсомольской путевкой пришла в торготдел.
Заведующий торготделом товарищ Епишев сидел за столом, заваленным потрепанными справочниками, накладными, списками, справками, сводками. У него было безбровое лицо с обтянутыми желтой, сухой кожей скулами, худая шея с серой тенью от острого кадыка. Он казался больным или очень усталым. Он оторвался от бумаг и безразлично оглянул на вошедшую.
— Слушаю вас.
— Я пришла работать. По путевке.
Епишев молча протянул руку, взял Люськину путевку, повертел ее и хмыкнул.
— Вы когда-нибудь работали в торговой системе?
— Нет.
— Прямо со школьной скамьи? Похвально! Только мне нужны кадры, а не раскадровочки. Куда же мне вас?
— Поближе к Механическому, — сказала Люська. — Там комсомольская стройка…
Но не только комсомольская стройка привлекала ее к Механическому. Завод был далеко от дома, а Люське, несмотря на принятое решение идти торговать, не хотелось, чтобы кто-нибудь из ребят увидел ее торгующей помидорами. Раз надо — она идет. Она понимает. Но лучше пусть ее не видят ребята. Пусть не знают…
— Хорошо, — сказал Епишев и сунул путевку в ящик стола. — Идите в тридцать первый магазин, к товарищу Разгуляю. Он вас приспособит. Я позвоню.
Люське не понравилось, что Епишев так запросто сунул ее комсомольскую путевку в ящик, не понравились и слова «раскадровочка», «приспособит». Но она смолчала. Только спросила:
— А где это тридцать первый магазин?
— Возле Механического, — буркнул Епишев, снова уткнувшись в бумаги.
— До свидания, — вежливо сказала Люська и вышла.
На углу стоял большой ларек с вывеской «Овощи — фрукты» через тире. Будто овощи — это и есть фрукты. За прилавком орудовала немолодая женщина в перепачканном фартуке поверх жакета и таких же перепачканных нарукавниках. Люська остановилась неподалеку.
