Борис Раевский - Только вперед
Значит, припадок бразильца — результат доппинга! Это и немудрено: после кратковременной неестественной вспышки энергии неизбежно наступает длительное тяжелое, болезненное состояние.
Кочетов теперь понял, почему в раздевальне бассейна, как в больнице, стоял запах камфары, спирта и еще каких-то медикаментов, а мимо то и дело сновали люди с блестящими врачебными шприцами и ампулами.
Однако и доппинг не помог сухопарому бразильцу: он все-таки приплелся к финишу последним.
Леонид снова сел.
Судьи еще не вернулись.
Прошло пять минут — они все совещались.
«Галерка» негодующе ревела. Первые ряды настороженно молчали. Леонид удивленно посмотрел на Ивана Сергеевича, который сидел неподалеку от стартовых тумбочек, в ложе для почетных гостей и журналистов. Тот чуть-чуть поднял ладонь и медленно опустил ее на барьер ложи. Это означало — спокойствие!
«Ну что ж, спокойствие, так спокойствие!»
Леонид поднял глаза на «галерку». Какой-то рабочий парень-спортсмен в черной шерстяной фуфайке сложил ладони, будто в крепком рукопожатии, и, тряся ими над головой, громко кричал: «Москау, Москау!»
Кочетов улыбнулся, тоже сложил руки и потряс ими над головой. Приятно, что и здесь есть друзья! Взгляд его скользнул по первым рядам. С какой ненавистью смотрели на него эти холеные господа! Седой старик с высокой шляпой в руке, встретившись с Леонидом глазами, даже отвернулся. Да, здесь не только друзья, но и враги. Чтобы не видеть этих откормленных высокомерных лиц, Кочетов стал смотреть на воду, но вдруг почувствовал на себе чей-то упорный, пристальный взгляд. Он поднял глаза и увидел в первом ряду высокого парня в клетчатом пиджаке с малиновым платочком в кармашке. Тот глядел на Леонида и нагло ухмылялся.
«Он! — сразу же отчетливо вспомнил Кочетов. — Это он кинул палку!»
Мерзавец, так нахально рассевшийся в первом ряду, даже не счел нужным переодеться. Он самоуверенно оглядел Кочетова и, чувствуя, что тог узнал его, вовсе не пытался скрыться.
Леонид подозвал Ивана Сергеевича и, указав рукой на парня, объяснил, кто это.
— Наглец! — процедил Галузин. — Знает, что здесь ему все сойдет с рук!
Но все же Иван Сергеевич с помощью переводчика подозвал полицейского. Высокий плотный полицейский с идущей через плечо широкой белой портупеей, похожей на почетную ленту, чем на ремень для револьвера, выслушал Галузина и любезно объяснил, что сам он задержать молодого человека из первого ряда имеет права. Но, если господин русский настаивает, он может позвать своего начальника, лейтенанта Янсена.
Лейтенант Янсен, тоже с белой портупеей и в белых крагах, немедленно явился. Рассказ Ивана Сергеевича, казалось, нисколько его не удивил.
Лейтенант говорил быстро и очень вежливо. Переводчик едва успевал переводить поток его восторженных восклицаний. О, он сам спортсмен и от всей души сочувствует русскому чемпиону, господину Котшеттофу. О, то, что произошло с ним, конечно, возмутительно! Но задержать господина в клетчатом пиджаке он, к величайшему сожалению, не имеет оснований. Ведь сам господин Котшетофф утверждает, что был в «саду один, — значит, свидетелей нет. А арестовывать кого-либо только лишь по подозрению одного человека… — согласитесь сами… — невозможно, это антидемократично, это покушение на свободу личности!
— Нидерланды — страна истинной свободы! — высокопарно заявил лейтенант Янсен. Глаза его при этом хитро сощурились.
— Свобода! Как же!.. — презрительно сказал Галузин и, не глядя на лейтенанта, ушел в свою ложу.
Между тем время шло.
Прошло десять минут, пятнадцать. Судьи все еще показывались.
Леонид сидел, растирая больную ногу. Наконец откуда-то появился Ванвейн и, расталкивая публику, прошел на свое место. Вскоре вышли и судьи.
Главный судья подошел к микрофону. Стало тихо.
— Судейская коллегия, — произнес он, — просит пловца Котшетоффа, Союз Советских Социалистических Республик, еще раз, но уже медленно, проплыть половину дистанции. Судейская коллегия должна убедиться, правилен ли его стиль плавания.
На миг показалось, что в бассейне обрушились трибуны: такой поднялся крик и свист.
— Долой судей! В воду их! — кричали болельщики. — Топить!
— Позо-о-ор! — сложив руки рупором, кричал парень в черной шерстяной фуфайке.
— Позор! Позор! — подхватили трибуны.
Даже те зрители, которые не симпатизировали Кочетову, теперь были возмущены произволом судей.
Леонид разозлился. Ах, так! Хотят проверять чистоту его стиля? Куда же смотрели все двадцать судей, когда он плыл? Такого еще никогда не бывало на соревнованиях. Ну ладно!..
Галузин встал в ложе. Лицо его выражало крайнее возмущение, косматые брови сошлись на переносице. Он стал быстро, спускаться по лесенке.
«Нет, не выйдет, господа! — думал он, шагая по ступенькам. — Наш пловец вторично не поплывет! Дудки!»
Галузин хотел от имени советской делегации заявить судьям решительный протест, но Кочетов нарушил весь его план.
Злой и возмущенный, Леонид вскочил на тумбочку. Жестом он подозвал переводчика. Шум в бассейне сразу прекратился.
— Переводите! — высоким, мальчишеским голосом выкрикнул Леонид. — Они хотят проверить мой стиль? Пожалуйста! Я им продемонстрирую свой стиль, стиль большевиков!
Переводчик быстро, торжествуя, бросил его слова в ряды зрителей.
— Браво!
— Молодец!
— Так их! — закричали болельщики.
Кочетов приготовился к прыжку. Стало тихо.
— Ванвейн! — раздался в полной тишине крик с галерки. — Ванвейн!
Чемпион Голландии, не понимая, в чем дело, встал и галантно поклонился.
— Хватит кланяться, Ванвейн! — крикнул молодой моряк. — На старт, Baнвейн! Защищай честь Голландии!
К этому крику присоединился и кое-кто из зрителей первых рядов, но, поняв свою оплошность, они быстро замолчали.
Ванвейн покачал головой, знаками показывая, что у него нет с собой спортивного костюма.
— Я одолжу тебе плавки, Ванвейн! — кричал моряк с галерки. — Плыви, не трусь!
— На старт, Ванвейн! Стань рядом с «Северным медведем»! — громко требовал зал.
Ванвейн, весь красный, вскочил с места и чуть не бегом направился к выходу. Под свист галерки он покинул бассейн.
Леонид снова прыгнул в воду. Он плыл медленно, и в ярких лучах прожекторов отчетливо видны его идеально правильные, точные движения. Зал восторженно ревет.
— Точная работа! Пловец-ювелир! — кричит парень в черной фуфайке.
— Король брасса! — громко заявляет моряк.
— Король брасса! — восторженно подхватывает зал.
Леонид по лесенке выходит из воды.
Судьи опять удаляются. На этот раз они возвращаются очень быстро.
— Стиль правильный! — недовольно говорит первый судья. Он хочет еще что-то прибавить, но гром аплодисментов не дает ему продолжать.
— Стиль правильный! — пожимая плечами, повторяют один за другим все двадцать судей.
Главный судья дает сигнал, и оркестр начинает играть гимн в честь победителя. Родные, торжественные, мощные звуки «Интернационала» разносятся по всему бассейну.
Галерка дружно встает.
Нехотя поднимаются и господа в первых рядах.
На «мачту победителей» взвивается алое полотнище. Оно достигает вершины, и вот над изумрудной водой бассейна, развернувшись, гордо трепещет флаг Страны Советов.
Глава девятая. Лыжи — это оружие
Поезд тарахтел на стыках, подолгу простаивал среди бескрайних снежных полей у сиротливо торчащих семафоров.
«Быстрей!» — мысленно подгонял его Леонид.
Ему казалось: чуть не перед каждым покрытым снеговой папахой блокпостом, каждой заметенной до крыши будкой путевого обходчика поезд сбавляет ход, а на станциях совсем застревает, прямо хоть подталкивай.
Леонид вышел в узкий проход, тянущийся вдоль купе. Станы были красиво отделаны, пол застлан ковровой дорожкой: «мягкий» вагон.
…Когда Кочетов за восемь минут до отхода поезда примчался на вокзал в Горьком, билетов уже не было.
— Поищите, девушка, — взмолился Леонид. — Крайне нужно…
Кассирша вышла в соседнюю кассу. Прошла минута, две… Леонид с беспокойством поглядывал на огромную стрелку вокзальных электрических часов. Та коротким прыжком отмерила еще одну минуту…
Кассирша вернулась:
— Есть один, мягкий…
— Давайте, — Леонид протянул все деньги, какие были у него. Только бы хватило!
«Нет хлеба — едим пироги! — подумал он. — Мягкий так мягкий!»
Кассирша долго (или так показалось Леониду?) писала что-то, стучала компостером. Наконец Леонид схватил билет, сдачу и побежал на перрон. К счастью, у него не было багажа, — лишь маленький чемодан.
Едва он, запыхавшись, вскочил в вагон, — поезд тронулся…
