Наринэ Абгарян - Манюня, юбилей Ба и прочие треволнения
А Манька врачей совсем не боится. Тоже ненормальная, скажете? Как такое может быть, чтобы девочка не боялась врачей? Совсем не боялась? Ни капельки? Но вот ведь удивительная история – Манька действительно их не боится! Если бы не рамки приличия (то есть строгий запрет Ба), она каждый день, как на работу, ходила бы на прием в поликлинику. Притом она ведь не с визитом вежливости туда приходит! Она ведь напрашивается на разные процедуры – кровь из пальца сдать, может, какие еще анализы. К папе обязательно зайдет, а то мало ли, вдруг пришла пора несколько зубов запломбировать, а остальные вообще вырвать! Папа Маньку за такое трепетное отношение к своему организму очень хвалит и постоянно ставит мне в пример. А я в ответ обиженно соплю. Мне бы очень хотелось быть такой же бесстрашной, как моя подруга. Но у меня не получается.
Что касаемо нашей Каринки, то врачей она просто не замечает. Наверное, над Каринкой можно какие угодно медицинские эксперименты ставить, она даже ухом не поведет. А всё почему? А всё потому, что в кабинет врача Каринка приходит не за лечением, а за больничным оборудованием и прочими клещами… клешнями… в общем, страшными штуками. Поэтому, если она появляется в поликлинике, все врачи и медсестры баррикадируются в кабинетах и глаз не сводят со своих пинцетов и ланцетов. Ведь все отлично помнят, как однажды тетя Тамара опрометчиво оставила Каринку буквально на секундочку в кабинете, а потом недосчиталась ларингоскопа и каких-то специальных ножниц! Инструменты нашлись через неделю, когда мама меняла наше постельное белье. Обнаружив их под Каринкиным матрасом, она первым делом побежала выспрашивать у папы, что это такое. Папа мигом вычислил ларингоскоп, вспомнил, как тетя Тамара на пятиминутке жаловалась на пропажу инструментов…
– Твоя дочь снова умудрилась отличиться! – задымился он ушами.
– Почему это моя дочь? – встала руки в боки мама.
– А чья?
– Чья-чья! Ничья! То есть наша общая!
Так как «наша общая дочь» наотрез отказалась объяснять, зачем ей понадобились медицинские инструменты, думать над своим поведением ей пришлось дольше обычного – аж до самого обеда, целых три часа. За эти три часа Каринка разобрала и обратно собрала напольные часы, распорола край покрывала, посчитала все загогулины на шторах, начертила разные фигурки ребром пятикопеечной монеты на боковой панели шкафа. В довершение дел расковыряла нехилую лунку под батареей отопления, с далеко идущими планами расковыряла – под лаз. Мало ли, может, терпение родителей когда-нибудь закончится, и они запрут ее в спальне навсегда! А лавры узника замка Иф, четырнадцать лет просидевшего в осклизлых тюремных стенах, Каринку почему-то не прельщали. Поэтому она, во-первых, проковыряла лунку под лаз, а во-вторых, решила пойти на переговоры.
За обедом сестра заявила, что много чего передумала и теперь решила начать жизнь с чистого листа.
– Это как? – замерла с вилкой у рта мама.
– Пока не знаю как. Но про чистый лист точно решила.
– Ты хоть понимаешь, что означает это выражение?
– Понимаю. Не шалить. Никого не бить. Ничего не ломать… – Каринка тяжело вздохнула. – Так ведь со скуки умереть можно!
– Но другие дети ведь не умирают!
– Не умирают.
– Почему бы и тебе не попробовать?
– Попробую. Только, если у меня не получится, пеняйте на себя.
– То есть как это пеняйте на себя? – опешила мама.
– А вот так.
На кухне воцарилась такая тишина, что слышно было, как внизу, в квартире тети Маруси, кто-то страстно скребет ложкой дно тарелки.
– Мам, «пеняйте» от слова «пень», да? – решила вывести маму из оцепенения я.
– Что? – очнулась мама. – Какой пень? А! Нет. Это разные слова.
– В общем, все меня слышали, – вздохнула Каринка и выбралась из-за стола, – я буду очень стараться, вот прямо клянусь.
И сумбурно потыкала себя пальцами в грудь. Видимо, перекрестилась. Для острастки.
В тот день папа вернулся с работы сильно озабоченный.
– Оказывается, у Киры скоро юбилей. Двадцать пять лет работы в нашем отделении. Надо ей подарок купить.
Мама усадила мужа за стол, машинально завернула в лаваш брынзу с зеленью и вручила ему: – Ешь!
– Да я как бы сам могу, – рассмеялся папа.
– Фух, завертелась я тут с детьми, – заулыбалась мама и села напротив. – Так что же Кире дарить будем?
– Надо что-то знаковое. Дорогое. Давай чеканку подарим!
– Ты с ума сошел? Какая чеканка?
– Большая. Метр на метр. С изображением Арарата.
– Женщине! Чеканку! Ты бы лучше сразу ее уволил!
– Ну тогда сама придумай. Тебе лучше знать, что женщине дарить. Была бы Кира мужчиной…
– Ты бы подарил ей чеканку. Это мы уже слышали! Нет, тут надо что-то хорошее дарить. Дефицитное. Может, из одежды.
– Вот с Розой и решите, что ей подарить. А я умываю руки, – обрадовался папа.
– Так-так, – мама уже крутила диск телефона, – тетя Роза, здравствуйте, поговорить надо… У Киры скоро юбилей, двадцать пять лет работы в стоматологическом отделении. Что бы ей такое подарить? Ой, как хорошо, я как раз бисквит испекла! Всё, жду.
– Тетя Роза обещала на чай заглянуть. Так что не волнуйся, мы что-нибудь придумаем, – вернулась на кухню мама.
– Женщина, – резко заволновался папа, – придумывайте что-нибудь в пределах пятидесяти рублей. А то знаю я вас. Денег мало, в отделении всего восемь человек, скидываются по пять рублей!
– Так это получается сорок, а не пятьдесят?
– Мы с Максимом по десять рублей скидываемся.
Мама быстренько посчитала в уме, кивнула.
– Пятьдесят так пятьдесят. Налей себе компоту. Вон, кастрюля на плите стоит. Стой! Не двигайся! Я сама налью. А то снова придется пол на кухне протирать.
– Гхмптху.
– А чего это ты обижаешься? Забыл, как на той неделе суп разогревал? Я потом еле плиту оттерла.
– Хм!
– Вот тебе и хм! – Мама поставила перед папой стакан с яблочно-грушевым компотом. – На, пей.
– Нсвй влс!
– М?
– Говорю спасибо.
– Всегда пожалуйста.
Клятва – дело такое. Незаживное. Коль уж поклялся, обратной дороги тебе нет. Правда, имеется легкое послабление – если человек прикусывает кончик языка или сплетает пальцы, то клятва теряет силу. Ну, это такое заведомое мошенничество, на которое хоть раз в жизни идет каждый уважающий себя советский ребенок. А то мало ли, может, родители приперли тебя к стенке и требуют контрольную по русскому языку на пять написать! А как ты можешь написать ее на пять, если подлежащее с прямым дополнением путаешь? Вот и приходится выкручиваться – язык прикусывать, ноги скрещивать. Ну или пальцы сплетать. В общем – выживать наобум.
К сожалению, никаких душеспасительных манипуляций наша Каринка себе не позволила. Поэтому после обеда ходила задумчивая и даже мрачная. Гремела бронежилетом. Горько вздыхала. Пинала встречные дворовые камушки. Камушки, весело отскакивая от ее туфель, с громким стуком вписывались в железные двери гаражей. Каринка на каждый громкий стук вяло шмыгала носом. Страдала.
Мы с Манькой молча плелись следом. Придумывали шепотом утешительные слова и тут же отметали их. Они казались нам мелкими и неубедительными. Не изобрело человечество таких слов, которыми можно веско успокоить нашу решившую встать на путь исправления Каринку. Мне было искренне жаль сестру. Потому что быть прилежной девочкой не каждому дано. А уж ей – подавно.
Кто знает, чем бы закончилась история с Каринкиным исправлением, не вернись в тот день из Кисловодска Рубик. Может, моя сестра превратилась бы во вторую мать Терезу и ушла в святые угодники навсегда. И родители ходили бы грудь колесом и только и делали, что принимали поздравления за столь чудесное превращение своей термоядерной дочери в нежную маргаритку. Но, видимо, нашей семье были уготованы несколько иные, тернистые маршруты, поэтому провидение выслало нам не белокрылого ангела, а гонца в лице Маринки из тридцать восьмой.
Гонец Маринка выскочила из-за крайнего гаража с таким выражением тела, что сразу стало ясно – случилось нечто несусветное.
– Берегись! – крикнула она и ринулась выписывать зигзаги по двору.
Не успели мы толком удивиться такому странному поведению нашей подруги, как следом за ней из-за гаража вылетела большая автомобильная шина и, подпрыгивая на неровном асфальте, покатилась в нашу сторону. Мы отскочили к стене, пропуская ее. Шина благополучно просвистела мимо, проехала еще какое-то расстояние, запнулась о неровную крышку люка, отлетела в сторону и со всего размаха влепилась в тощую дверь деревянной подсобки. Дверь всхлипнула, но с честью выдержала удар.
– Видали? – заорала Маринка. – Это все он!
– Кто он? – мигом собралась Каринка.
– Рубик! Вернуться не успел, а уже достает! – Маринка притормозила возле нас, громко хрюкнула, повела челюстью и сердито плюнула. Плевок повел себя по-идиотски – вместо того чтобы выстрелить тугой струей, жалко подпрыгнул и повис на подбородке. Маринка задрала подол юбки и виновато протерла слюни.
