Владимир Добряков - Приключения послушного Владика
Из другого окна Владик и еще новое заметил — исчезли два железных гаража, стоявших раньше недалеко от высокой березы. А у газона с цветами Владик увидел не пенсионера дядю Леонтия, а толстую женщину, которая поливала цветы из голубого, знакомого Владику шланга.
А потом он Гусика заметил на лавочке. Тот сидел один и читал книжку. Владик так почему-то обрадовался, что хотел тут же побежать во двор. Но бежать было нельзя: мама гладила на столе его желтую рубашку — сказала, чтобы надел ее. Владик довольствовался тем, что приставил к глазам полевой бинокль, навел резкость и так хорошо увидел лицо своего школьного товарища — будто тот в одной комнате находится с ним.
Едва дождался Владик, когда под жарким утюгом исчезла последняя морщинка на его желтой рубашке с карманчиком на груди и белыми пуговками, которую ему когда-то пришлось так усердно отстирывать в ванне.
— Веди себя хорошо, — сказала мама. — И чтоб к половине второго был дома. Курицу с картошкой потушу. Ты же любишь.
— Мам, а ты умеешь делать шоколадные колбаски с орехами? Правда, ведь вкусные? Наташа сама делала. Я могу научить тебя.
— Хорошо, хорошо, когда-нибудь покажешь…
А Гусик неожиданному появлению одноклассника, кажется, обрадовался еще больше. Прямо наглядеться не мог на Владика. А стал тот рассказывать всякие истории, случившиеся с ним, Гусик сидел и только глазами хлопал.
Но Владик и сам не был безразличен к дворовым новостям. Куда, например, девались гаражи? Оказалось, что их увезли по распоряжению какого-то районного совета. Что это за совет, Гусик не знал, но, видно, важный совет, если смог убрать гаражи частных владельцев машин. Шуму и крику было на несколько дней, но не помогло — убрали. Скоро и другие гаражи переселят. Весь двор для ребятишек будет, и деревья еще посадят.
— А где дядя Леонтий? — спросил Владик, посмотрев на женщину, все еще продолжавшую поливать из голубого шланга цветы на газоне.
— «Скорая помощь» приезжала за ним, — сказал Гусик и зачем-то оглянулся по сторонам. — Ночью кто-то половину цветов оборвал. Знаешь, дядя Леонтий как расстроился! Может, и в больницу из-за этого попал. — Гусик понизил голос до шепота и снова оглянулся. — Говорят — это Васята.
— И что ему было? — с интересом спросил Владик.
— Ничего. Не видел же никто. Просто говорят, что Васята.
— Как он, вообще, тут? Прижимает?
— Перочинный ножик взял у меня. Такой ножик замечательный. Пришел ко мне, увидел и пристал: дай поносить, дай. Как думаешь, отдаст?
— Дорогой ножик?
— Ясно. Девять предметов в нем… Нет, — печально вздохнул Гусик, — не отдаст. Тогда скажу папе, что потерял, если спросит.
— Индейскому племени могикан — привет!
К ним, подпасовывая ногой мяч, радостно улыбаясь, приближался рыжеволосый коренастый Сережка Чиж.
— Здорово, Владик Соколиный Глаз! Когда в свой вигвам вернулся?
— Книжку про индейцев читаешь? — догадался Владик.
— «Следопыт»! Откроешь — не оторвешься!.. Айда, индейцы, постукаем по мячику…
Дворовая жизнь Владика входила в нормальную колею. В футбол поиграл, посостязался с ребятами — кто больше подкинет мяч на ноге, над забавной историей Сережки Чижа посмеялся, как бабка случайно заперла его в подвале, а сама ушла искать целебный калганный корень. До вечера просидел Сережка в подвале, две крынки молока выпил. И Владик, конечно, рассказал, чем занимался в гостях, как у ручья с дядькой-великаном воевали.
А незадолго до того, как вспомнить о времени и о мамином предупреждении не опоздать к обеду, всемогущий господин случай столкнул нос к носу Владика и Васяту. «Нос к носу» — не совсем точно. Васята, возвращавшийся на велосипеде со стадиона, где перед календарным матчем тренировались футболисты местной команды, увидел во дворе Владика, радостно гикнул и на полной скорости понесся к нему. Затормозил в двух метрах, несчастные шины змеями зашипели. Вот и получилось — «нос к носу».
— Здоров! — закричал Васята.
Владик такого энтузиазма не проявил, однако тоже крепко потискал руку недавнего приятеля.
Восклицания пошли, всякие ерундовские, нестоящие вопросы, а потом — и о серьезном разговор.
— Гвоздь погорел.
— Как погорел?
— Милиция замела. С ножиком, дурачок, ходил. Началась драка, а он ножик вытащил. Никого и не порезал, а раз ножик — все! Может, в колонию отправят. Он давно на учете в милиции.
— А Мишка? — спросил Владик.
— Мишка? Дурак Мишка! С приветом. Козел драный! Да я и не бываю там. Сам себе командир! — Васята оглядел двор. — Вот здесь. Слушаются. — И усмехнулся: — Дал одному команду: цветочков нарвать — исполнил.
— Каких цветочков? — Владик нахмурил брови. — На газоне дяди Леонтия?
— Неважно где. Об этом — молчок! Да, — со звоном похлопав по седлу, сказал Васята, — такое дело… три рубля нужно.
— Кому!
— Пушкину! Недогадливый какой!
— Ну и что? — Егоркиным тоном спросил Владик.
— А то, что нужно! Можешь принести?
— А я тут при чем? Я у тебя не одалживал.
— Шустряк стал! — Васята сузил глаза. — Не можешь деньгами, принеси книжки.
Странно: Владик почему-то не испытывал противного, цепенящего страха. Страха не было. А злость закипала в груди.
— Отстань от меня!
— Серьезно?
— Говорю: лучше отстань!
— Какая красивая пуговичка. — Васята ухватил пальцами белую пуговку на рубахе Владика. Потянул к себе.
Владик снизу отбил его руку. Васята со свистом выдохнул носом воздух.
— Дерешься? — Он положил на землю велик. Процедил: — Ну, держись! Я сейчас из тебя, красавчика, клоуна-комика сделаю. Сам смеяться будешь. Чичас я тебя!..
Васята замахнулся, но в ту же секунду Владик упал на колено и рванул Васькины ноги в джинсах. Отлично он это сработал. Васята, как подкошенный, грохнулся рядом с велосипедом.
Улыбка Тани
Зинаида Аркадьевна была в ужасе — Владик, ее послушный, чистенький, наглаженный Владик, явился в безобразно перепачканной рубашке, с наполовину оторванным воротом, на лбу — шишка, щека расцарапана.
После ахов и охов посыпалось: «С кем дрался? Из-за чего? Как посмел связываться!..»
На все эти вопросы и сердитые восклицания Владик (да что же с ним сделалось?) отвечал упорным молчанием, лишь только раз, потрогав на лбу шишку, разжал зубы:
— Тоже будет помнить!
Тогда Зинаида Аркадьевна накинулась на мужа:
— Вот твои методы воспитания! Полюбуйся! Как чувствовала — не надо было пускать. Чему он там научился? Погляди: волчонком смотрит! Разве такой он был? Господи, такой милый, послушный был ребенок.
Зинаида Аркадьевна от жалости к себе и черной неблагодарности мужа, сына и дочери заплакала…
Обедали молча. Потом Владик ушел в другую комнату, лег на кушетку и, рассматривая вытканный на коврике таинственный угрюмый замок, окруженный водой, деревьями и клубами облаков, думал о своей жизни. Сначала думы были мрачные, как этот средневековый замок с башенками на крыше, а после — ничего, легкие замелькали мысли, даже веселые. Крепенько приложил он Васяту. Егорка похвалил бы. Давай, говорит, три рубля! Умник какой нашелся! И в следующий раз, если пристанет, нельзя ему поддаваться. Ни за что нельзя!.. А может, и не полезет больше. Не на того напал! Вот Наташа бы удивилась. Надо ей написать. Ведь обещал сразу же написать…
Хлопнула дверь на лестницу. Владик прислушался — кто ушел? Хлопнула громко… Таня бы так не вышла. Отец? А чего ему хлопать? Или тоже рассердился? Долго мучиться этими вопросами Владику не понадобилось — открылась дверь, и в комнату вошли отец и сестра.
Виктор Викторович улыбнулся с порога и развел руками:
— Ну, воин, наделал ты шуму!
А Таня, хоть и не прошла по конкурсу в медицинский, но сразу принялась за лечение. Осмотрев припухший лоб, неуверенно сказала:
— Что-то приложить бы надо… Примочку? Или просто пятак?
— Давай пятак, — выбрал Владик. А потом потупился, замолчал и взглянул на отца. — Пап, ты не думай… я правильно подрался. Этот Васята, знаешь, как фашист. Я столько намучился от него!.. Пап, я книжки в кладовке брал. Штук пятнадцать… В общем, нету их. Теперь не вернешь. Ты не ругай меня, пап. Ладно?
Виктор Викторович снял очки, потер об рукав чистые стекла, обратился к дочери:
— Слышишь, Танюша, какие тайны раскрываются.
— Добровольное признание смягчает вину, — полушутливо сказала Таня.
— Чью вину? — Виктор Викторович снова надел очки и обрел свой обычный, серьезный адвокатский вид. Может быть, чересчур серьезный. — Права мама, — сказал он. — В этом она совершенно права: отгородился, замкнулся, ничего не вижу. Это вы, дети, должны меня простить. Нет, не надо прощать. Не то. Надо все ставить с головы на ноги. Как я мог этого не замечать?..
Виктор Викторович вышел из комнаты. Таня проводила его удивленным взглядом. Потом опустилась к брату на кушетку и вполголоса сказала:
