Александр Власов - Третья тропа
Дробовой заставил бы мальчишек заново обработать участки. Не было бы никакого обеда, пока хоть одна былинка торчала бы среди земляники. Но ни Клекотов, ни комиссар Клим не одобрят это решение. С трудом поборов свое желание, капитан подал сигнал к отъезду в лагерь, а себе дал зарок: что бы ни придумал начальник лагеря, а мальчишек не переведут на другую работу, пока они не сдадут колхозу идеально обработанную земляничную плантацию.
Расплата
После обеда до занятий по строевой подготовке был свободный час. Каждый распорядился им по-своему. Забудкин валялся на койке в палатке. Вовка Самоварик ушел в лабораторию проявлять пленку. Гришка Распутя стоял под деревом и терся спиной о шершавую кору — чесались поджаренные солнцем лопатки. Потом он прислонился к стволу и застыл. Стоять или лежать неподвижно он мог часами. Уставит круглые глаза в одну точку и думает какую-то свою бесконечную думу.
Фимка с Димкой сидели вдвоем за палаткой. Они тоже думали, но о совершенно конкретных вещах — о минах. Ничего еще не зная о взрывных устройствах и не представляя, как будут проходить занятия, они заранее пытались придумать что-то. Лишиться волос было страшно, а отступать, отказываться от саперного дела стыдно.
— Я читал — собаки динамит по запаху находят, — вспомнил Фимка. — Его хоть под землю, хоть в стену бетонную запрячь, а они унюхают.
— Мы ж не собаки, — ответил Димка. — Вот если б устройство такое, чтоб на запах сигналило.
Комиссар Клим задал им задачку, и она все больше завладевала мыслями ребят.
Славка Мощагин и Сергей Лагутин были на штабной поляне — переписывали в блокноты расписание занятий и график работ. А сержант Кульбеда уединился в своей лесной курилке и вытягивал последнюю сигарету.
Ни денег, ни сигарет у него больше не было. Отправляясь в лагерь, он взял с собой семьдесят рублей. Шестьдесят положил в бумажник и сунул его в шинель, а одну десятку держал поближе при себе на всякий случай. Пропажу бумажника он обнаружил, когда они со Славкой Мощагиным поставили палатку и стали развешивать одежду. Сразу же мелькнула мысль, что деньги украли мальчишки. Но, подумав, Кульбеда не исключил и другую возможность: он мог потерять бумажник еще в городе. Никому не сказал сержант о пропаже, чтобы понапрасну не обидеть мальчишек. Последнюю десятку от отдал в гастрономе за конфеты.
С удовольствием выкуривая оставленную на после обеда долгожданную сигарету, Кульбеда утешал себя общепринятыми рассуждениями о безусловной вредности табака и о легкости, с которой преодолевают дурную привычку. Сейчас, когда он курил, это и не казалось трудным, но знал Кульбеда: пройдет час, другой — и снова потянет к сигарете.
В лагере никто из взрослых не курил — не стрельнешь. Можно занять денег, но неудобно обращаться с такой просьбой. Прошло всего пять дней.
Что же он явился сюда без копейки?.. Не думал Кульбеда, что еще кто-то заботится о его сигаретах.
Богдан долго ждал Шурупа с деньгами. Свободное послеобеденное время кончалось. Взвинченный и грозный, он откинул полог палатки и шагнул внутрь, не заметив, как отделился от дерева Гришка Распутя и тоже пошел к палатке. Мальчишки сидели за столом и раскладывали по стопкам монеты — готовили оброк.
— Ровно три! — угодливо сказал Шуруп и придвинул к Богдану деньги.
Он подставил карман, чтобы смахнуть в него монеты, но Гришка взял его за плечо и отстранил от стола.
— Чего шляешься по чужим палаткам? — он посмотрел на деньги. — Грабишь?
Неожиданное заступничество не обрадовало мальчишек. Им хотелось любой ценой и поскорей отделаться от Богдана. Верили они, что, взяв три рубля, он отстанет от них, и наперебой стали уверять Гришку, что никакого грабежа нет.
— Мы сами!
— Добровольно!
— Мы ему давно должны!
Богдан снова шагнул к столу, сгреб мелочь в карман и вышел. Поведение мальчишек его не удивило. Удивляло другое — собственное отношение к Гришке Распуте. И нагрубил тот, и чуть из палатки не вытолкал, а Богдан стерпел — ни ругаться, ни злиться не захотелось. Если бы то же самое позволил себе кто-нибудь другой, была бы драка. В чем тут загвоздка, он так и не определил.
Час отдыха кончался. Третий взвод вышел на строевую подготовку. Дело это, безусловно, нужное, хотя и не слишком увлекательное. Но сержант Кульбеда, отведя душу послеобеденной сигаретой, был в ударе. От каждой его команды веселой упругостью наливалось тело. Шагалось и поворачивалось легко, без усилий и раздумий, словно в самой команде заключался приказ, который охотно выполняли ноги без участия головы.
Не боялся Кульбеда и посторонних, вроде бы, реплик.
— Гриша! Короче шаг!.. Ты и бывалых солдат в пот вгонишь!
Это было и замечание и в то же время косвенная похвала.
— Иннокентий! Выше голову! Выше!.. Привыкай! Чтоб в дом войти не с поникшей головой!
И здесь Кульбеда добивался своего — приучал Забудкина к мысли, что надо вернуться домой.
— Нету у меня никого! Нету! — с запозданием пропищал Забудкин.
— Левой… левой! — отбил ногу Кульбеда и продолжал в такт: — Быть… того… не может… Раз-два-три!.. Левой!.. Левой!
Попробовал Кульбеда и песню.
— А ну, кто голосистый?.. Заводи песню! — крикнул он. — Под нее и вернемся на Третью Тропу!
— Разрешите за магнитофоном сбегать? — пошутил Богдан.
— У тебя записи не те! — ответил Кульбеда.
— А какие надо?
— Такие, чтоб не шлось, а летелось!
И вдруг откуда-то из середины взводной колонны вырвался разбойничий свист и кто-то залихватски прогорланил:
— «Соловей, соловей — пташечка.»
— Отставить! — прервал песню Кульбеда. — Хоть и пташечка, да не нашечка! — И он сам вывел приятным, с хрипотцой, задушевным голосом; нарочно начав песню с известного всем припева: — «А для тебя, родная..»
— «…есть почта полевая!» — дружно грянул взвод.
С этой песней мальчишки и вернулись с плаца к своим палаткам.
Богдан пересыпал деньги в карман Фимке.
— На все купите.
— Сигареты мальчишкам тоже не продают, — вспомнил Димка.
— Хороши изобретатели! — Богдан укоризненно покачал головой. — Все учить их надо!.. А дяди на что? Родненькие дядечки!.. Дайте любому — он и купит!
Тайком, пригнувшись, мальчишки по кустам отбежали от просеки. Богдан провожал их до границы — предвидел, что там произойдет заминка. Наткнувшись на бечевку с желтыми флажками, Фимка с Димкой остановились. Они и сами не понимали, что их остановило. Эту условную границу никто не охранял. Флажки и бечевка были простым напоминанием, просьбой не переходить за линию.
Богдану тоже потребовались усилия, чтобы преодолеть в себе непонятную скованность, появившуюся при виде наивных детских флажков. И не о наказании за нарушение границы вспомнили в эту минуту трое мальчишек. Что-то более важное взволновало их.
— Быстрей! — сказал Богдан и, приподняв рукой бечевку, переступил границу. — Бегите, чтобы к ужину успеть!
Фимка с Димкой не под бечевкой, а под его рукой проскользнули на ту сторону.
Никого еще Богдан не ждал с таким нетерпением. Минуты сначала тянулись бесконечно, а потом время побежало, и чем меньше его оставалось до ужина, тем оно все более ускоряло бег. Отсутствие Фимки и Димки на ужине не могло остаться незамеченным. Скандала не миновать, и все будет испорчено.
Но мальчишки не опоздали. Богдан увидел, как они выскочили из кустов на просеку, и помрачнел. В руках у них не было никакого пакета, и карманы ничуть не оттопыривались.
— Ну? — грозно спросил он.
— Порядок! — успокоил его Фимка. — Купили разных — даже дорогих. Пусть побалуется.
— А где они?
— В кустах!.. В столовую ведь не понесешь!
После ужина назначенные в ночной дозор дежурные разожгли на Третьей Тропе традиционный костер. Богдан и Фимка с Димкой нырнули в кусты. Их таинственное и какое-то вороватое исчезновение насторожило Сергея Лагутина. Он пошел за ними и застал их в тот самый момент, когда Фимка с Димкой, раздвинув хворост, показывали Богдану свою покупку — разноцветные пачки сигарет, аккуратно уложенные в ямку под деревом.
— Та-ак! — ноздри у Сергея взыграли. — Курильщики!.. Считайте, что наряда по три вы схлопотали!
Отпихнув растерявшихся мальчишек, он нагнулся, чтобы собрать и унести сигареты.
— Не тронь!
Богдан схватил его за плечо, рванул кверху, а Сергей Лагутин тянулся вниз — к сигаретам. Что-то затрещало. Курточка лопнула у воротника и разъехалась. Пружинисто выпрямляясь, Сергей Лагутин без размаха стремительно повел кулаком, и Богдан грохнулся на землю.
Боли он не почувствовал. Занятый одной мыслью — не отдать сигареты, он перевалился со спины на живот и прикрыл их собой. В голове гудело.
— Ну погоди, к-командир!
