Игорь Чесноков - Иду в неизвестность
— Думаю, в два-три дня управимся, — продолжал вслух рассуждать Седов. — Отсюда надо убираться поскорее, чтоб нашего «Фоку», не дай бог, не вытеснили льды на берег и не погубили, как судно бедняги Ли-Смита. Поспешим, друзья, надо торопиться на Север!
БУХТА ТИХАЯ. 14 СЕНТЯБРЯ 1913 ГОДА
Камни. Несметное обилие камней — крупных, мелких, пересыпанных голубым снегом.
Трудно шагать по ним в гору. Склон горы обильно обсыпан камнями со снегом.
Никогда не видел Седов прежде столь много камней. Рябит в глазах, невольно кажется, что весь мир состоит из этих неуютных камней, рассыпанных с убийственной щедростью.
Он приостановился, обернулся, перевёл дух. Иная картина позади. Пустынная ширь камней скатывается отлого к зелёной спокойной воде бухты. Бухта оторочена слева этой каменной россыпью, а справа — монолитной горой с ровным, столешницей верхом. Тёмно-синяя с бурыми отливами гора, исполосованная пятнами снега, переходит вдруг в низменный, едва не сливающийся с водой перешеек, из которого вырастает другая крутоспинная гора, отвесно обрывающаяся в море. Гора невольно привлекает взгляд. Колоритная выпуклая форма, затейливая игра света на жилистых буграх, впадинах и скалах — будто на фантастической картине.
Визе и Пинегин нашли, что в ней есть нечто от живописи Чюрлёниса, литовского музыканта и художника, чьё искусство оказалось созвучным чувствам, возникшим у них при созерцании этой диковинной горы. Решено было наименовать её горою Чюрлёниса.
Между ближним каменистым берегом и дальним мысом Рубини, переходящим в гору Чюрлёниса, таинственно светится зелёно-голубыми разводами причудливый айсберг. Застрявший на мели, он столь же неподвижен, как и окружающие его горы. Нет признаков какого-либо движения и на сером, затуманенном небе. Влево, в глубине, бухта белеет льдом, судя по виду — несвежим, не осенним, а прошлогодним либо даже многолетним.
Взгляд вернулся к каменной россыпи, отыскал за береговым горбом два тонких шпиля — две мачты «Фоки», — единственное, что было здесь из другого мира, из мира, где жили люди.
Седов поддёрнул на плече мягкий ремень ружья и пошагал дальше, осторожно ступая по крупным камням. Вновь калейдоскопно замелькали они — бурые, пятнистые, светло-серые, зеленоватые, призаметенные снегом.
Пройдя ещё шагов двести, Седов оглянулся вновь. «Фока» был на виду. Его жёлтая, потемневшая за год труба не дымила. Жидкий дымок сеялся из тонкой, чёрной камбузной трубы. Три фигурки шевелились подле шлюпки, уткнувшейся в берег, — выгружали ящики с приборами. Видны были ещё двое у брашпиля шхуны; собаки, что разбрелись по палубе пёстрыми пятнышками, три жёлтые точки застыли у самого бушприта, — похоже, медвежата разглядывали и обнюхивали новый для себя берег.
«Где-то здесь, пожалуй, и место ему», — решил Седов. Он снял и осторожно положил в сторонку ружьё, прихлопнул рукавицею об рукавицу и, решительно крякнув, принялся складывать из крупных камней горку — приметный гурий, место будущего астрономического пункта.
Закончив, Седов забросил за спину ружьё, не оглядываясь, пошагал по берегу дальше. Гора высилась впереди крутыми, почти отвесными базальтовыми склонами, придавленными массой ледника. Сверху, с отвесных скал, то и дело с глухим рокотом скатывались вниз, на берег, камни.
Разгорячённый работой, Седов ступал увереннее. Он шёл к леднику, выбирая путь в обход крутизны, в глубь бухты и размышлял об очередном повороте судьбы его экспедиции.
Шёл тринадцатый месяц с момента выхода «Фоки» из Архангельска, а он ещё только на подступах к сплошным льдам, покрывающим полярный океан. Оставшегося боа топлива «Фоку» пришлось поставить в этой бухте на вторую зимовку, и теперь выход был одни: дождавшись конца полярной зимы, двинуться с наступлением светлого времени пешком к полюсу отсюда.
Но зима только начиналась. Какой будет она, вторая арктическая зима, для экспедиции, затратившей слишком много сил на преодоление первой зимы?
До сих пор экспедиции сопутствовали больше неудачи. И эта остановка на вторую зимовку случилась не там, где намеревался зазимовать Седов, не у самого северного острова архипелага, а где-то посередине, в бухте острова Гукера.
Бухта Тихая. Вряд ли мог бы Седов наименовать её иначе: столь чарующе безмолвным оказалось всё вокруг, в том числе и вода бухты, тёмная, затаённая. Она словно тихо спала, не тронутая ни ветром, от которого была укрыта горами, ни зыбью, не достигавшей укромного острова.
Станет ли эта тихая живописная бухта счастливой для него, для судьбы экспедиции?
На гору Седов взошёл с этой мыслью, тревожившей его со вчерашнего дня, с момента постановки «Фоки» на якоря у самого берега мыса, усыпанного камнями. Тяжело дыша, он сделал несколько шагов по укрытой мягким снегом плоской вершине и остановился. Верх горы простирался к центру острова и переходил в огромный выпуклый ледник. «Словно пузо», — усмехнулся Георгий Яковлевич, разглядывая ледник. Отчётливо слышался гулкий стук в висках, шорох блузы при малейшем движении, собственное дыхание.
В безветренном воздухе не достигали уха какие-либо иные звуки, а обоняние не трогали запахи. Не видно было нигде следов ни медведя, ни песца, ни птицы, ни другой живности. Лишь где-то далеко, над чёрно-белыми, заносимыми льдом обширными водами Британского канала, едва пошевеливая белыми крыльями, висел крохотный одинокий поморник. За Британским каналом, к западу, проглядывали сквозь голубую дымку призрачные острые вершины огромного белого острова Белл. И вокруг по всему горизонту молчаливо плавали миражами слегка приподнятые над водой бледной дымкою горы островов. Седов внимательно оглядывал гористые острова, а они, казалось, взирали на него, пришельца.
«Кто ты? — будто вопрошали безмолвно эти горы, эти воды, эти пустынные небеса. — И зачем ты здесь?»
Седов уже отдышался и стоял, очарованно оглядывая живописную фантастическую панораму. Чем-то неземным казалось окружающее — столь беспредельным, величественным выглядело оно.
«Зачем здесь ты, стоящий на этой вершине с гордо поднятой головой?»
«Для исполнения великой миссии во имя Родины и Науки», — затаив дыхание, безгласно отозвался Седов.
«В чём она, эта миссия?»
«В достижении упрятанной за беспредельными льдами местности, что зовётся Северным географическим полюсом Земли».
«Ты, кажется, так же уверен в себе, как и те, что приходили сюда до тебя, и так же, как они, похоже, не сомневаешься в том, что одолеешь Великое Ледяное Пространство, найдёшь заветное место и сможешь вернуться?»
«Я не сомневаюсь в том, что вступлю в пределы Великого Ледяного Пространства, и буду стремиться к цели, покуда достанет моего дыхания!»
«Но впереди Большая Полярная Ночь. А к концу её ты можешь оказаться настолько ослабевшим, что не в состоянии будешь вступить в борьбу с Пространством!»
«Я выступлю, даже если смогу лишь ползти! Слишком многое поставлено на карту. Слишком многое, включая и честь, и саму жизнь…»
Последние слова долго стояли звоном в ушах. В ответ он слышал молчание. Угрожающим показалось оно Седову.
Он открыл глаза, повёл вокруг задумчивым взглядом.
«Как чист здесь воздух! Как чиста эта земля, не задетая ещё человеком, не обезображенная дымными кирпично-железными заводами, не изрытая каналами, карьерами, окопами, не заставленная тяжёлыми многоэтажными жилищами!
Странно, но подобные мысли пробуждаются во мне лишь в отдалении от всех этих жилищ, заводов, окопав и именно в таких вот космически чистых уголках Земли. Наверное, так же думают об этих местах звери, повидавшие человеческое жильё.
Но ведь и я пришёл сюда не для созерцания отрадных красот. Где-то тут бродит уже геолог Павлов, примеряется и к этой земле. И уже на мысе Флора жильё, могильные кресты. И мы чадим здесь в чистейший воздух своим дымом из железной чёрной трубы, из этой извергающей смрадный, погибельный дым трубы, без которой, однако, и не обойтись теперь человеку, без которой и сюда-то добраться едва ли возможно.
Как странно всё устроено и как всё в мире противоречиво! Почему и кто устроил всё именно так?»
Невесело размышляя обо всём этом, Седов стал разглядывать Британский канал к северу от Гукера. Даже сквозь пепельную кисею туманной дымки вдали усматривался лёд. Действительно, там, куда они вчера стремились на последних вздохах машины, стоял сплочённый лёд. И можно теперь не сомневаться в верности его, Седова, решения. Под парусами во льдах «Фоке» делать нечего.
«Что ж, придётся идти пешком по льдам лишних двести километров, — удручённо размышлял Георгий Яковлевич. — Вот только бы не сорвалось! Не помешало б что-нибудь непредвиденное!»
Закончив обозрение, Седов побрёл вниз. Думы его, встревоженные тем, что услышал он на вершине острова, не давали ему покоя всю дорогу, до самого судна. Лишь на берегу, увидев движение, разгрузку, подготовку к зимовке, к оборудованию метеонаблюдательной станции, к охоте, Седов сумел упрятать свои тягостные размышления. Вскоре он включился в общую работу и заставил себя прогнать сомнения и вопросы, заглянуть в будущее с оптимизмом, с прежней уверенностью в своих силах.
