Георгий Шторм - Повести
Низкорослый и тучный, с седеющей бородкой и багровой бычьей шеей, угрюмо бродил он по своему дворцу. Дворцовые покои были затянуты шелком; мраморные полы усыпаны розами; сверкала эмаль; искрились самоцветные камни — богатства империи, этой «пиявицы Вселенной», веками угнетавшей все вокруг.
Войной и торговлей жила Византия. Подневольный труд земледельца приносил ей достаток, искусство ремесленников создавало славу и блеск.
Отовсюду стекались в Константинополь товары. Византийские купцы разъезжались по всему свету. Они бывали в Италии, Испании, Галии, попадали даже в Индию и Китай.
Весь мир мечтал о волшебном городе. О нем рассказывали чудеса на Западе и Востоке. Певцы распевали о залах Вуколеона, освещаемых по ночам карбункулами, и о кружащихся залах Магнавры, которые приводит в движение морской прибой.
И вот этот город, которому не было равного по богатству и силе, стал клониться к упадку: беспрестанные войны истощили его. Надвигался голод, росло недовольство. Страх закрадывался в сердце Никифора. Его пугали ходившие по дворцу слухи, и более всего — слух о том, что начинают роптать войска.
Византийские полководцы не раз убивали своих императоров и сами воцарялись на их троне. Базилевсу приходили на память такие убийства, и он боялся, что то же случится и с ним.
Его полководец Иоанн Цимисхий прославился в недавних битвах с арабами; войска любили его, и он мог их легко увлечь за собою. Это был пылкий, львиной отваги и силы воин. Он перепрыгивал через четырех коней, поставленных рядом, а за сто шагов попадал стрелой в кольцо…
Пока Никифор со страхом думал о будущем, пришла из Болгарии грозная весть: киевский князь Святослав вступил в союз с болгарами; все дунайские крепости раскрыли перед ним ворота, и на Дунае уже вьются стяги русских дружин.
Понял базилевс, что не удалось ему провести Святослава. «Кожееды и варвары!» — со злобой сказал он о болгарах и русских и начал готовиться к войне.
Первым делом он послал гонца к печенегам, кочевавшим в степях между Бугом и Днепром. «Князь Святослав, — велел он сказать им, — ушел в Болгарию и Киев оставил совсем без войска. Идите на киевлян — вам достанется богатая добыча, а я вас за то награжу».
Другого гонца он послал к болгарским боярам и воеводам; многие из них давно уже были подкуплены его дарами, и он мог спокойно довериться им во всем… Он дал им знать, что надо склонить и прочих болгарских вельмож к союзу с греками и всячески подстрекать их против русского князя; за это он сулил им великие почести и новые богатые дары.
Затем он приступил к укреплению столицы. На стенах ее поставили камнеметы, а Босфор замкнули железной цепью; она была укреплена на башнях, стоящих на противоположных берегах пролива, и поддерживаема барками, связанными между собой.
А чтобы отвлечь от мрачных мыслей народ, задумал базилевс устроить пышное зрелище — излюбленные греками конские бега.
Над ипподромом, вмещавшим сто тысяч человек, раскинули багряный полог. Приготовили коней и беговые колесницы, усыпали цветами песок.
В назначенный день весь город собрался под багряным пологом. Статуи славнейших наездников на ипподроме были увиты ветвями лавра. Над императорским местом развевался стяг.
Пестрая толпа бурлила вокруг арены. Были тут и греки, и хазары, и венгры, и печенеги, и фракийские славяне, и жители Албанских гор.
Сначала все шло хорошо. Зрители ревели от восторга и рукоплескали победителям. Но вдруг на арену выбежали воины; они размахивали мечами. Это была затея Никифора — показать примерный бой. Народ кинулся к выходам. Вопли и стоны огласили воздух, и, пока водворяли порядок, было затоптано несколько сот человек.
На другой день, когда император проезжал по городу, толпа встретила его гневными криками. Мужчины посылали ему проклятия, женщины бросали в него с кровель домов кирпичами. Они были схвачены и сожжены.
После этого Никифор заперся во дворце и более не решался выходить оттуда. Он приказал обнести Вуколеон новой стеною, но это лишь сильнее озлобило народ.
Но вот дошел до императора слух, что Иоанн Цимисхий замышляет против него недоброе. И еще донесли ему, что люди останавливаются у каменного изваяния перед дворцом и толкуют: «Скоро, скоро уже лев одолеет быка».
Никифор решил казнить полководца, но ему сказали, что Иоанна нет в столице. Тогда он приказал усилить караулы, и у всех дворцовых входов и выходов стали телохранители с золочеными щитами и громадными секирами.
Но это не помогло базилевсу. То, чего он боялся, случилось: в бурную декабрьскую ночь Иоанн Цимисхий ворвался в спальню Никифора, отсек ему мечом голову и захватил византийский трон.
Костры дымились в приднепровской степи. Ревели стада, и никли под конскими копытами весенние травы. Печенеги шли осаждать Киев, переходя с места на место со своими женами, детьми и скарбом. Главная их орда давно уже держала город в осаде, а отдельные печенежские роды все еще тянулись к киевскому холму над Днепром.
Скрипели повозки; блистали на солнце кованые пояса и копья. Кочевники в остроконечных колпаках останавливались на курганах и трубили в трубы, сделанные наподобие бычьих голов. Для Киева настало тяжкое время. Жители и княгиня Ольга с внуками заперлись в городе. Дружины у киевлян не было — вся она ушла с князем в поход.
У другого берега Днепра стояли в ладьях русские воины. Но их было мало, и они не могли помочь осажденным. А киевляне страдали от жажды и голода и уже были не в силах биться с ордой.
Нет ли кого-нибудь, стали они говорить, кто бы мог перейти на ту сторону? Пусть скажет: «Если к утру никто нам не поможет — погибнем».
Тогда один мальчик, знавший язык печенегов, воскликнул:
— Я перейду!
Он вышел из города с уздой в руках и смело побрел по табору кочевников, спрашивая: «Не видали ли вы моего коня?»
Дойдя до реки, он разделся, кинулся в воду и поплыл. Тотчас стрелы запели над его головою, но мальчик бесстрашно плыл все дальше и дальше, и ни одна стрела в него не попала. С другого берега подошла лодка и подобрала его.
Во главе русских был воевода по имени Претич. Выслушав мальчика, воевода решил хитростью освободить Киев.
На рассвете он приказал воинам подойти в ладьях к городу и затрубить в трубы изо всех сил.
Печенеги подумали, что это Святослав пришел с дружиною, и побежали.
Но предводитель их вернулся и приблизился к Претичу.
— Ты князь? — спросил он.
— Я его воевода, — ответил русский, — и пришел с передовым отрядом, а за мною идет князь, войску его нет числа.
— Тогда будь мне друг! — сказал печенег и подарил воеводе коня, саблю и стрелы.
Претич же дал ему броню, щит и меч. И печенеги ушли.
Они остались кочевать невдалеке от Киева, но осаждать его уже не решались. А тем временем киевляне послали гонца к Святославу и велели ему передать: «Ты, князь, чужой земли ищешь и ее бережешь, а от своей отрекся. Чуть не взяли нас печенеги и, наверно, возьмут, коли не придешь и не оборонишь нас. Неужели не жаль тебе ни своей отчизны, ни старой матери, ни детей?»
Святослав, услышав это, немедля собрался в поход и поспешил на Русь с частью своей дружины.
Через месяц он подоспел к Киеву, ударил на печенегов и прогнал их далеко в степь.
Потом он созвал на свой княжий двор киевлян и сказал им:
— Говорите вы, будто я чужой земли ищу, а от своей отрекся. Неправда это! Я и чужую землю и свою берегу. Невдомек вам? Слушайте и разумейте… Когда пришли мы в ладьях к дунайскому устью, встретили нас болгары как дорогих гостей. Восемьдесят городов приняли меня как друга, потому что болгары нам братья. И мы с ними твердо стоим на Дунае. А враг у нас один — греческий царь!
Почти год провел Святослав в Киеве.
Умерла старая княгиня Ольга. Он похоронил ее, посадил своих сыновей в разных городах князьями, походил «в полюдье» и, собрав дань со смердов, пустился в обратный путь на Дунай.
Тревожная весть ожидала князя в Болгарии. Это был слух о том, что греки тайно готовятся к войне. Святослав с главной ратью расположился в дунайской крепости Доростоле,[75] а Свенельд с малыми силами — в стольном городе болгар Преславе. Между этими городами было шесть дней пути.
В Преславе жил болгарский царь Борис со своим семейством и там же находился восставший против императора Калокир.
Болгары с надеждой смотрели на русского князя. Немало обид причинил им город, лежащий на берегах Босфора, но теперь у них был сильный защитник — вождь союзных дружин.
И они шли к нему в Доростол — рослые, черноглазые, с бритыми головами и смуглыми лицами, славные воины в сермягах и шароварах, с поясами из медных блях.
Народ ликовал, не зная, что люди, держащие сторону императора, уже готовы предать Болгарию. Это были те самые бояре и воеводы, которым еще Никифор предложил союз.
