Евгений Рудашевский - Куда уходит кумуткан
Над палаткой поднялся жёлтый стяг «Бурхана». Мир вокруг изменился. Бледная, однообразная поверхность Байкала украсилась жилищами снежных червей, троллей, ледяных великанов, эльфов-отшельников и, конечно, дворцами здешних царей.
Ребята приказали гномам проверить снаряжение, пересчитать тюки с провизией и готовить снежные снаряды, а сами, в сопровождении закованных в латы воинов, вышли наружу. Нужно было торопиться. Они опасались, что с минуты на минуту вернётся Виктор Степанович и нарушит их планы.
Первым делом перенесли ящики с нерпятами поближе к палатке. Сделать это было непросто. Ящики оказались тяжёлыми. Пришлось волочить их по насту, оставляя за собой снежную борозду. У Саши запотели очки. Он протёр их, но на линзах остались разводы. Максим взмок, хотел снять шапку, но Аюна ему не разрешила, сказала, что так он простынет.
— Ещё одна мамаша, — проворчал Максим, но послушался.
Нерпята вывалились из опрокинутых ящиков. Аюна приготовилась их ловить, думала, что они начнут разбегаться, но те спокойно лежали на месте. Дымка большими глазами осматривала снег, словно не надеялась его увидеть и поэтому удивлялась. Клякса зажмурилась и вся подбоченилась.
Ящики поставили на торцы. Подпёрли их крышками, чтоб не падали. Принесли брезент, которым дедушка укрывал кузов пикапа. Концы привязали к ящикам и к дугам палатки. Получился низкий и чуть покатый навес. Он спрятал кумутканов от солнца.
Дальше ребята вынесли вещи из палатки, сложили из них заграждения — три стенки между ящиками и палаткой. Не удовлетворившись этим, наковыряли из наста плоские кирпичи. Снежной кладкой усилили стены. Нерпячий загон был готов.
— Так лучше, — Аюна платком отёрла лица Саши и Максима. — Теперь никто не будет кровить себе ласты.
Следующим этапом была помывка. Саша в котелке плавил снег. Максим переливал воду в миску и относил в загон. Там, умостившись на корточках, Аюна влажной тряпкой мыла кумутканов. Стирала грязь и смеялась, когда Дымка грозно хлопала себя по животу, не то пытаясь отпугнуть назойливого человека, не то требуя немедленной кормёжки.
— Нерпы не любят прикосновения, — заметил Максим.
— А если так? — Аюна стала наглаживать Дымку и тискать её бока, словно перед ней лежал не кумуткан, а большой толстый кот.
Дымка поначалу растерялась от такой наглости, а потом задёргала ластом с удвоенной силой. Ударила Аюну по руке.
— Эй! Больно. — Аюна посмотрела на ушибленную кисть. — Маленькая, а уже вредная. И когти каменные. Хорошо хоть не острые.
— Это кошки любят, когда их гладят, — важно заявил Максим. — Их мама в детстве вылизывает. И когда ты их гладишь, им это напоминает маму. А нерп никто не гладит, не вылизывает, вот они и не любят прикосновения. Не привыкли.
— Откуда ты знаешь? — недоверчиво посмотрела Аюна.
— В нерпинарии слышал, на представлении, — уже не так важно ответил Максим.
— Бедняжка, — Аюна, забыв об ушибленной руке, принялась аккуратно гладить Дымку в том месте, куда она бы не достала ластом. — Никто вас не гладит. Как же вы живёте?
После помывки пришло время кормёжки. Максим поставил в загон две миски с овсянкой. Нерпят они, как ни странно, не заинтересовали. Кумутканы даже не посмотрели на кашу.
— Им бы рыбку, — промолвила Аюна.
— Я бы и сам от рыбки не отказался, — вздохнул Саша. — Сейчас бы омулька. Горячего копчения — на шишках.
— Ну нет, — поморщился Максим.
Он вырос в Иркутске, но рыбу не любил. В семье всегда удивлялись этому. Заставляли есть хариуса или сига, но всё заканчивалось слезами. Никто не догадывался, что отвращение к рыбе у Максима появилось из-за бабушки, Дулмы Баировны. В пять лет он увидел, как она старательно обсасывает рыбьи головы, как причмокивая, хлюпая, выколупывает из них белые глаза и старательно давит их зубами. Это настолько ужаснуло маленького Максима, что он расплакался. Тогда никто не понял его слёз, а он до сих пор не мог спокойно смотреть на рыбу. Ему в детстве даже снились рыбьи кошмары. Сравниться с этим могло только то, как старательно и громко бабушка обсасывала куриные кости, как сгрызала с них все хрящики. Расправившись с костями в своей тарелке, бабушка бралась за кости с других тарелок. Но страх перед курицей у Максима не появился. Сейчас он бы не отказался от варёной курочки. Овсянка на воде уже надоела.
«Да… Курочка. С жареной картошкой. Со свежим горошком. Лучком и сметаной», — Максим, представив всё это, невольно сглотнул. Он запрещал себе думать о домашней еде, но застольные картинки, как назло, замелькали перед ним ещё быстрее: пельмени, буузы, борщ, жаркое с баклажанам, мраморный холодец, черёмуховый торт, ленивые вареники. Максим мотнул головой.
Кормёжка не удалась, но расстраиваться было некогда. Ребята торопились перейти к следующему, главному этапу.
Клякса лежала на том месте, где её положили, даже не пыталась отползти или сбежать. С её ласта по-прежнему капала кровь. В дедушкиной сумке Максим нашёл аптечку, но в лекарствах не разобрался, а мазать ранку наугад побоялся.
Дымка была более подвижной. Тыкалась мордочкой в заледеневшие обмылки. Затем перевернулась на спину, показала гладкий мех покатого пуза. Раскачиваясь, кидая из стороны в сторону задние ласты, поползла вперёд. Не добравшись до ограждения, резко перекатилась на живот и широкими напуганными глазами уставилась на ребят.
— Я пойду с вами, — сказала Аюна. — Никуда они не денутся. Я-то думала, они будут штурмовать наши баррикады.
— Это да, — согласился Саша.
Ребята готовили для Кляксы побег. Решили, что её спасёт только байкальская вода, что она не доживёт до приезда Виктора Степановича или умрёт по пути на берег. Окончательно ребята убедились в этом, увидев, как Кляксу вырвало красно-жёлтой пеной.
Максим боялся дедушку, знал, что тот будет недоволен, но Аюна правильно сказала — если уж взрослые оставили их одних, значит сами назначили их старшими. Значит и решения принимать им.
— К тому же ты вождь! — Аюна хлопнула Максима по плечу. — Не забывай, сейчас эта территория принадлежит тебе. И только тебе.
— Это да… — Максим взглянул на стоявших поблизости рыцарей, на их латы, укрытые меховой оборкой, на их мечи в кожаных ножнах.
— Быть может, Виктор Степанович сам бы отпустил Кляксу, если б увидел, как ей плохо, — Аюна хотел приободрить Максима.
— Это вряд ли, — пробурчал он. — Дедушка скорее отправил бы её на опыты в свой сарай. Мы ещё туда доберёмся, всё маме расскажу. Она мне не верит, но ничего. Разберёмся, — пробормотал Максим и тут же спросил громче: — Что у нас по солдатам?
— Негусто, — признался Саша. — Большую атаку не отбить. Многие погибли от холода. Припасов мало. Долго не продержимся.
— Продержимся! Доведём дело до конца. Наш бастион войдёт в историю!
— Какие распоряжения?
— Укреплять периметр! И готовить укрытия на случай бомбёжки.
Аюна предложила соврать Виктору Степановичу, сказать ему, что Клякса сама уползла. Прорвалась через ограждения и улизнула в сугробы, в один из своих тоннелей.
Максим, подумав, отказался:
— Не хочу врать. Скажем как было. А там пусть наказывает. Пусть хоть крапивой порет. Мы тут правы и врать не должны.
— Ты всегда смелый, если хорошенько подумаешь! — Аюна, рассмеявшись, обняла Максима, чем смутила не только его, но и стоявшего рядом Сашу.
— Ладно обниматься, — Максим поглубже натянул шапку. — Пойдём искать логовища.
Выпускать Кляксу к застругам или торосам не было смысла. Нужно было найти проход под лёд. Максим вспомнил о родовых прорубях, через которые Николай Николаевич ловил кумутканов, предложил их проверить.
Отыскали два логовища. Они были разорены. Вытаскивая добычу, нерповщик вытоптал их целиком. Теперь это были простые сугробы желтоватого снега, такие встречаются вдоль грязных дорог в городе. Проруби замёрзли. Ледяную пробку удалось бы пробить только тяжёлой пешнёй. Максим ударил её ботинком, но Аюна попросила не рисковать, боялась, что он провалится.
Вернулись в лагерь. Проверили нерпят. Они спали возле баррикады и дрожали — хотели скорее высохнуть после помывки, продолжить неоконченную линьку.
Постовые доложили, что в лагере всё спокойно. Никаких лазутчиков, никаких переговорщиков. Можно было продолжать поиски.
Ребята проверили место, где провалился пикап Виктора Степановича, но и там спуска под воду не было. В тёплую погоду щель сомкнулась, разбросала обломки льда и наста.
Ребята не унывали. Решили идти в сторону восточного берега, надеялись отыскать хоть какую-нибудь дырку в белоснежном поле Байкала. Захватили с собой дедушкин бинокль, а в палатке, на всякий случай, оставили записку, объяснявшую их отсутствие. В сопровождение вызвали небольшой отряд эльфов, одетых в зелёные кухлянки и спрятавших свои длинные волосы под меховыми шапками.
