Лидия Чарская - Люсина жизнь
— А что же ты сделаешь? — полюбопытствовала та, и ее карие глазки так и заискрились.
— Увидишь, — лаконически бросила я, сама еще не зная в точности, что я сделаю с ненавистной мне Липочкой.
Между тем вся компания направилась в лес. Мы дети побежали вперед. Старшие, оживленно разговаривая, направились следом за нами. Позади общества ехала телега с самоваром, посудой, закусками и винами. Ею управлял кучер Василий, а в телеге, держа в руке два круглых картона с тортами, заказанные к этому дню в городской кондитерской, ехала Ольга, тоже очень довольная сегодняшним пикником.
До сторожки лесника шли очень медленно, то и дело останавливались по дороге, срывая цветы, собирая сосновые шишки для самовара и хворост для костра, и все это складывали в телегу под начало Ольги.
В сторожке нас уже ждали. Лесник Иван и его старуха-мать вышли к нам навстречу с низкими поклонами. Был сделан небольшой привал, выпили чудесного игристого кваса, удивительно вкусно приготовленного старухой Секлетьей, после чего ее сын вызвался проводить нас на ландышевую поляну. Идя туда между Этьеном и Лили, я несколько раз оглядывалась на отца, который вел под руку старую тещу капитана, но говорил все время только с одною Липочкой. Липочка же смеялась непрерывно своим звонким раскатистым смехом, откидывая голову назад и смешно разводя пухлыми ручками. Иногда она подзывала Ганю и что-то нашептывала ей. И моя милая Ганечка очень благосклонно посматривала на противную «звонилку», не закрывавшую ни на минуту рта.
— Ага, и Ганя за нее, — ну хорошо же, — злилась я в глубине моей души бессильной детской злобой, ненавидя все больше и больше с каждой минутой противную «звонилку».
Но та как будто и не заметила моих чувств по отношению к ней. Как ни в чем не бывало, поманила она меня к себе пальцем. Я сделала вид, что не замечаю ее маневра. Тогда отец обратился ко мне:
— Иди же, Люся. Олимпиада Ивановна желает спросить тебя о чем-то.
Теперь, при таком неожиданном повороте дела ослушаться было положительно невозможно. И скрепя сердце, со стиснутыми губами и злым, как у волчонка, взглядом исподлобья, я подошла.
— Вам весело, Люся? — любезно улыбаясь, обратилась ко мне с вопросом Липочка, готовая уже заранее смеяться, каков бы ни получился мой ответ.
— Нет, не весело! — отвечала я с вызывающим видом и теми же злыми глазами на расстроенном и взволнованном лице.
Отец нахмурился. Ганя взглянула на меня растерянно своими большими голубыми глазами.
— Люся, что с тобою! — шепнула она предостерегающе.
Но увы! было уже поздно. Я как говорится, с цепи сорвалась в тот миг.
— Ну да, не весело, — повторила я, тряхнув головою и продолжая дерзко и вызывающе смотреть в широко раскрытые от удивления глаза Липочки, — потому что здесь с нами те, кто мне совсем не нравится и кого я терпеть не могу!
Эффект от моих слов получился неожиданный. Липочка громко, раскатисто захохотала, впрочем, не совсем естественным смехом, кажется. Капитанская теща значительно поджала губы, Ганя проронила тихое, испуганное «ах», а мой отец… Никогда не забуду того сурового гневного выражения, которым дышало тогда обыкновенно доброе папино лицо! Но за то, я сама чувствовала себя прекрасно: «Молодец, Люся, так, так, молодец! Надо было подчеркнуть „ей“, противной этакой, что не очень-то ей рады, пусть не воображает!» — мысленно подбадривала я себя. Потом неожиданно весело крикнула:
— Этьен! Вадя! Побежим вперед, ландыши рвать! — и, что было прыти, помчалась по лесной дороге, нимало не заботясь о том впечатлении, которое оставила своими словами там, позади себя.
Что за чудесное зрелище открылось нашим глазам! Белые, нежные, словно сказочные цветы, похожие на редкие по выполнению игрушки из тончайшего севрского фарфора, как первый белый зимний снег покрывали поляну. Изумрудные листья красиво оттеняли их сказочную белизну. Милые, милые белые колокольчики ландышей, как они радовали сердце своим невинным, праздничным видом, как ласкали глаз! При виде их я забыла свою злость, негодование на Липочку, всю так остро переживаемую мною злосчастную историю с мачехой и почти с благоговейным восторгом стала срывать цветы. Ани, Мария, Лили и мальчики не отставали от меня. Скоро руки наши были полны белых пучков этих очаровательных цветов.
Между тем, взрослые при помощи лесника Ивана выбрали место для маевки. Туда же и отправилась и телега с посудой и провизией. Молодежь пошла собирать хворост для костра в глубину леса, и мы, дети, тотчас же присоединились к ней.
Понемногу наступили сумерки. Солнце утонуло за вершинами сосен. В чаще леса стало темно. В десятом часу развели костры. Стали печь картошку, варить пшенную кашицу, как это делают дровосеки на работе в лесу. Но вряд ли кто из гостей отведал этой перегоревшей кашицы и уже совершенно обуглившейся картошки. Зато нам, детям, они понравились гораздо больше тех изысканных закусок и всяких консервов в баночках, которые были доставлены сюда в лес, на телеге.
К десяти часам стало совсем темно в лесу, и яркий огонь костра среди мрачных таинственных великанов дубов и сосен казался каким-то фантастическим зрелищем. Прислуга разостлала ковры на траве неподалеку от огня. Поверх одного из них положили скатерть. Уставили этот импровизированный стол закусками винами, и пир начался…
* * *— Не скажешь, не скажешь, не скажешь?
— А я тебе говорю, что скажу.
— А я говорю, что не скажешь!
— А вот увидишь и услышишь.
— Ой, Люсенька, не хвались даром, струсишь…
— Ага, когда так… — Я смериваю уничтожающим взглядом Лили, которая шепотом вот уже несколько минут спорит со мною о том, что мне не подойти ни за что к Липочке и не спросить у нее самой простой и самой обыкновенной вещи: привязная у нее коса или своя. Я и моя достойная собеседница имеем основание думать, что Липочкина коса — фальшивая, как думала также прежде и тетя Муся, не стеснявшаяся высказывать свое мнение вслух, как думают и городские кумушки. Что коса фальшивая — за это говорит еще и неравномерность Липиных волос. Внизу коса — толстая, а на темени и висках совсем обыкновенные волосы, не густые и не жидкие, как и у нас грешны к. Так почему бы и не сказать ей этого? Почему бы не сконфузить эту противную «звонилку»?… Хоть раз, по крайней мере, не будет глупо хохотать, а смутится, растеряется, покраснеет… Вот то будет славно! Смутится и покраснеет — куда как хорошо!
Не рассуждая больше, я решительно поднимаюсь с ковра, на котором сидели мы, дети, под начальством мисс Гаррисон и madame Клео (моя Ганя, сидит между папочкой и тетей Мусей среди гостей) и храбро направляюсь в сторону Липочки, которая находится в кругу молодежи и глупо смеется по своему обыкновению на каждую шутку, совершенно не в зависимости от того, остроумна та или нет.
Взглядом бойца, готовившегося к битве я осматриваю предстоящее мне поле действия.
Пока что обстоятельства складывались великолепно. Папа, Ганя и тетя Муся сидят в отдалении между более солидными гостями: капитанской тещей, полицмейстером и казначеем. Около Липочки же теснятся, три «казначейши» как называют в городе барышень Степановых, два молоденькие подпоручика и молодожены, воркующие между собою как голубки.
Я решительным шагом направляюсь к этому кружку. Ничего не подозревавшая Липочка вскидывает на меня смеющимися глазами:
— Ну, что развеселились хоть немного, Люсенька? Ха, ха, ха, — обращается она ко мне со своим «хроническим» смехом, очевидно, не подозревая ни малейшего злого умысла с моей стороны.
Я взглядываю в сторону Лили, не перестававшей следить за мной издалека жадным любопытным взглядом, и, как бы приглашая ее в свидетели посмотреть на то, что сделает храбрая умница Люся, киваю ей головой. Потом, снова перехожу глазами на круглое смеющееся лицо Липочки.
— Почему, однако, у вас такой торжественный нынче вид, Люся? — с тем же своим обычным смехом обращается ко мне Липочка.
— А зачем вы носите фальшивую косу? — дерзко спрашиваю я ее, не отвечая на ее вопрос. И глаза мои полным ненависти взглядом обегают в один миг всю ее полную тяжеловатую фигуру.
— Что?
Сразу затихли смех и болтовня на этом конце импровизированного стола. Глаза молодых людей и барышень устремились на меня с явным неудовольствием. Сама же Липочка вспыхнула до ушей и смущенно неестественно посмеиваясь, проговорила:
— Почему вы думаете, что я должна носить фальшивую косу, Люсенька?
Я улыбнулась великолепной улыбкой презрения, как мне это, по крайней мере, показалось самой, и проговорила совсем уже дерзко:
— Да потому, что коса-то у вас толстая, а на самой голове волос не очень много… Это не я одна говорю, а многие так думают. И я снова торжествующим взглядом обвела гостей. «Ага, какова я? Каков молодец я, Люся»? казалось, говорил этот взгляд. Но, очевидно, никто из присутствующих не соглашался со мною. Сама «звонилка» хохотала теперь самым беззаботным веселым смехом. Два молоденькие подпоручика вторили ей, а три «казначейши» бросились к Липочке и, целуя ее румяные щеки, кричали, перебивая друг друга: «Душечка, милочка Олимпиада Ивановна, цыпочка, докажите же этой глупышке, как она не права! Покажите ей во всей красоте ваши чудесные волосы»! и прежде, чем Липочка могла опомниться, шпильки выскочили из ее косы при благосклонном участии проворным ручек трех сестер, и тяжелый жгут Липочкиных светло-русых волос соскользнул с темени, обволакивая в один миг своею густой непроницаемой пеленою ее спину, плечи, всю ее толстенькую, неуклюжую фигурку. Я никогда ни до того случая ни после того не встречала в жизни такого обилия, такого редкого богатства волос. Это было действительно что-то прекрасное. И не только шумно восторгавшиеся Липочкиным сокровищем гости, но и сама Липочка великолепно сознавала это.
