Наталия Лойко - Женька-Наоборот
Таня все еще смотрела на Николая Николаевича, пытаясь восстановить в памяти его прежний, времен ее раннего детства, облик. Но не могла. Помнила только, что и тогда он немного сутулился, носил в непогоду мягкую серую шляпу и осторожно обходил лужи.
Нет, никакой в нем не было осторожности! Он был смелый, решительный. Конечно, друзья предостерегали его от трудного шага. А он взял да взошел на вершину.
Валентина Федоровна перекатывала в руке карандаш. Таня разделяла на волокна кожуру от бананов. В комнате было тихо. И вдруг в тишину ворвался звонок. Не один, а ряд громких, отрывистых, «бессовестных» — так определяли подобный трезвон Таня и Танина мама, отучая Лару от безобразной манеры вторгаться в дом. Алеша отворил дверь. Лара шмыгнула мимо него в комнату. Отдышалась, выразительно произнесла:
— Так и знала, что ты у них! (Откуда знала, когда Таня целую вечность не разговаривала с Алешей?) Мама как пришла, так в панику: «Где же наша больная?!» А я отвечаю: «Где же ей быть?!»
Нету на свете существ бестактнее младших сестер. Лара хитренько улыбнулась и глянула на Алешу. Лишь после этого догадалась поздороваться с хозяином дома и с классным руководителем старшей сестры. Охотно принялась угощаться. Эту Ларку ничто не смутит — больно в себе уверена. Вчера грохнулась у подъезда, нажила на щеке три царапины, а теперь носит эти царапины как великое украшение.
Лара с минуту уписывала банан, затем подняла глаза к потолку и опять значительно улыбнулась:
— Все знаю! Женька приходил к вам обоим, а вы его потурили. И нисколько не стыдно! Я вот его недавно здо́рово выручила. Такой дала ему умный совет, что вовек не забудет.
Таня переглянулась с Алешей, и они вместе принялись хохотать. Но лишать глупого дошколенка счастливых иллюзий не стали. Лара обиделась:
— Смейтесь! Я для Женьки все, что хотите, сделаю. Я его тайну знаю.
Валентина Федоровна быстрым жестом притянула Лару к себе:
— Какую тайну? — Лист с планом летних экскурсий и островерхой линией-пиком полетел со стола на пол, но она не обратила на это внимания. — Так какую же тайну?
Уничтожив взглядом сестру, не умеющую держать язык за зубами, Таня подтащила дедово кресло к стулу Валентины Федоровны. Настороженно оглядев самого деда, она округлила глаза и потянулась к уху Валентины Федоровны. Прошла минута, и Алеша, видя волнение обеих, поверил, что у этого чудака Женьки и впрямь ужасная мачеха.
28. Невеселое утро
Говорят, и трава в поле виноватого выдает. Женю пока ничто не выдало. Тем не менее воскресное утро получилось тягостным и тревожным. Мама не раз теряла терпение:
— Хватит тебе слоняться! Отправляйся гулять.
Но Женя не отправлялся. Полка в шкафу, выставившая на показ нарядные корешки, в том числе и два черно-белых, не отпускала его от себя: сиди выжидай, сам знаешь чего… Прислушиваясь к шуму на кухне, Женя со страхом ждал, когда начнется уборка гостиной. Поневоле вспомнилась игра: «Холодно… тепло… горячо!» Когда мама, вооружившись тряпкой, подошла к книжному шкафу, стало горячо нестерпимо.
Однако сошло. Только Женино сердце долго стучало, как сто барабанных палочек.
— Вечно мне не везет, — пожаловалась ему мама, принявшись подметать пол. И рассказала, как вчера вместе с отцом объездила все районы Москвы в поисках ковра с каким-то диковинным ворсом. — А уж я размечталась… Думаю, дай брошу его в день твоего рождения гостям под ноги. — Левой рукой мама оперлась о щетку, обмотанную суконкой, правой — показала, каким шикарным жестом следует бросать людям под ноги ковры.
Ей не везет! А ее младшему сыну?! Несчастней Жени нет человека на всем белом свете. Даже в школу ему уже не пойти: сам брякнул парочке, уютно пристроившейся под мухомором: «Больше меня не увидите».
Слово вылетело. Теперь отдыхай, посиживай сложа руки. Женя взял да сложил на коленях руки, чтобы они могли отдохнуть. И давай себя утешать. В самом деле, это же здо́рово, что он совершенно свободен, может ни капельки не волноваться из-за того, что чертеж не готов (тоже, дурак, дожидался, пока одна притворщица кончит болеть и предложит почертить вместе!). Получается вовсе не плохо. Ты ни о чем не заботишься, бережешь свои нервы, а другие только и стонут: «Ах, не успею, ах, завтра последний срок сдачи!» Корпят, дураки, над разрезами и сечениями, портят себе выходной день.
Беда в том, что школа, когда ты с ней порываешь навек, вдруг начинает казаться не такой уж плохой, даже что-то в ней есть хорошее… Но, в общем, не все ли равно? Взглянешь на книжный шкаф, и ничто тебе в мире не мило. Ни школа. Ни приближающийся день рождения. Если хотите, даже жизнь не мила!
В ту минуту, когда Женя совсем было приготовился расстаться с земными радостями, с торжеством представляя горе безутешных родителей и запоздалое раскаяние кое-кого из учащихся восьмых и десятых классов, в квартиру позвонила девушка-письмоносец, протянула в дверь перевод на имя Н. А. Перчихиной. Пачка трехрублевок, и к ним сопроводительный текст: «Мамочка! Шлю к Женькиному рождению. Купи ему, что он захочет. Боюсь, что не вырвусь к этому дню…»
— Вот что значит взрослые сыновья! — расцвела мама и поцеловала Женю, возможно, за то, что на днях ему стукнет полтора десятка годков.
Жаль, что при этом не было папы — он поехал к Тимошину, которому чуть не каждое воскресенье отвозит работу, выполненную в будние вечера. Кто знает, пожалуй, и папа, находись он сейчас дома, улыбнулся бы Жене, растроганный вниманием Анатолия. А то надавал из-за Валентины Федоровны затрещин да сам же с тех пор ходит надутым.
На ладони у мамы лежат рассыпавшиеся веером трехрублевки. Женя как околдованный смотрит на них, не веря своему счастью. Удивительно! То тебе начисто не везет, то снова везет. Сейчас он попросит у мамы две-три бумажки и купит, как пишет брат, то, что захочет. Купит два схожих, как близнецы, тома, можно без суперобложек. Только куда же броситься? В центр, в букинистический, или в ближайший книжный? Куда вернее? Главное, чтобы по-быстрому! Кто-кто, а уж Женя на собственном опыте знает, что магазины в воскресные дни так и ловчат пораньше вывесить на дверях табличку: «Закрыто».
Мама умеет облить человека холодной водой:
— Что ты уставился на меня? Придет папа, тогда и решим. Тратить надо толково.
Против этого не поспоришь. Не для того Анатолий трудился, чтобы другие сорили деньгами, которые он заработал… Ну, а если слегка посорить, выпросить у мамы самую малость? Плохо то, что, если и выпросишь, заставят потом отчитаться. Женя решает действовать хитростью.
— Пожалуй, всего толковей купить к лету сандалии, а к зиме — ботинки на микропоре.
— А что? Молодец!
— Только сейчас… — Женя принимает легкомысленный вид. — Ничего, если я сейчас, в счет рождения, пойду и наемся пирожных?
Довольная разумным решением Жени, мама благодушно спрашивает, сколько же штук будущий именинник собрался осилить.
— Сколько? — Произведя в уме простое арифметическое действие, Женя, к своему ужасу, устанавливает, что осилить пришлось бы не десяток пирожных и даже не два. — Нисколько, — бурчит он, — это я так… Пошутил. Дождусь Толика, вместе покутим.
— Не возражаю, — улыбается Надежда Андреевна.
Она и сама охотно представляет себе денек, когда все они дождутся Анатолия и, разумеется, немного полакомятся. Все еще улыбаясь, она подходит к столу, где на плюшевой скатерти, рядом с китайской вазой, стоит давняя фотография ее сыновей. Как же выглядит старший теперь? Небось загорел, даже огрубел у себя в степи, в бараке с железными койками и казенными табуретками… Порадуется ли удачам семьи, поймет ли, что мать с отцом, в конечном счете, не щадили себя ради них же, ради своих сынов?
Тем временем неудачливый младший сынок, облокотившись с горя на подоконник, мрачно смотрел вниз. Хоть совсем не живи! Так уж, видно, повелось с самого сотворения мира — только вообразишь, что все неприятности позади, получается наоборот. Да еще этот же самый мир, будто поддразнивая тебя, радуется и торжествует. Вон трое красавчиков прогуливаются по двору в новых коротких плащах. Вон чья-то бабка вывезла на самый припек кремовую коляску, сверкающую каждой спицей. Вон хозяйки одна за другой поспешили к воротам, к овощному ларьку, тащат оттуда пузатые, оклеенные цветастыми ярлыками бутыли. Обхватят посудину, будто это дыня или арбуз, а в ней всего-то соленые огурцы, хотя, возможно, самого высшего сорта. Мама тоже обрадовалась:
— Женя, скорей в ларек! Это же исключительная закуска.
Женя сообразил, что ответить:
— А вдруг уроню?
— Да ну тебя! — рассердилась мама и сунула второпях в китайскую вазу все, что принес письмоносец: и пачку зеленых бумажек, и приписку: «Купи ему, что он захочет».
Пока мама в прихожей снимала фартук и надевала жакет, Женя принимал категорическое решение. Он выполнит волю брата. Он хочет приобрести билет на харьковский поезд. Ему до смерти захотелось удрать в Шебелинку. Сейчас он воспользуется отсутствием мамы — достанет деньги и смоется на вокзал.
