Мато Ловрак - Отряд под землей и под облаками
Они заперли единственное окошко своей комнаты, выходившей во двор, и зажгли свет. Дверь закрыли на засов, чтоб их не застали врасплох. Хозяйки они не боялись, она никогда не заглядывала к ним, когда они «учили уроки».
Тонин пинцетом брал буквы и выстраивал их в ровные строчки. Ерко подливал на подушечку густые чернила, равномерно размазывал их и втирал. Павлек сгибал листы бумаги и разрезал их острым ножом на четвертушки.
Они отпечатали новый текст:
Не будет нас фашист топтать
и угнетать кроваво;
наш народ будет здесь хозяином,
наш язык и наше право!
Стихи принадлежали Грегорчичу. Только вместо слова «чужеземец» Ерко поставил «фашист». Так звучало сильнее.
Дощечку со стихами Тонин прижимал то к подушечке, то к чистым листам бумаги. Павлек помогал ему, укладывал отпечатанные листовки в стопку. Дело спорилось. В комнате стояла тишина, словно в ней никого не было.
Ерко тут же рисовал большие плакаты с горячим призывом ко всем приморским словенцам восстать и освободиться от чужеземного ярма. К этой мысли «черные братья» пришли на первой встрече в блиндаже. Часть листовок не выполняла своего назначения: они были слишком маленькими и не всегда привлекали к себе внимание прохожих. Большие плакаты, раскрашенные в цвета словенского знамени и вывешенные на окраине города и в окрестных селах, бросятся в глаза всем.
Юные подпольщики с удовлетворением вспоминали о флаге, который они прикрепили на верхушке самого высокого платана в центре города. Об этом случае говорил весь город. Люди целое утро не спускали с него глаз, пока не приехали пожарники с большой лестницей и не сняли его с дерева. После этого возле платана постоянно дежурили двое полицейских.
Вспоминая об этом, Ерко улыбался, рисуя синие и красные полосы словенского флага. Голову его сверлила новая идея, не дававшая ему покоя.
— Нужно достать бомбы, — сказал он словно бы про себя, но так, что Павлек и Тонин услышали и посмотрели на него.
Бомбы? Никогда еще их мысли не были столь дерзновенны и не заходили так далеко. Павлек страшно завидовал Тонину, что у него есть старинный револьвер. Хоть и без патронов, он казался ему смертоносным оружием. А Ерко вспоминал итальянских заговорщиков, про которых недавно читал. Те то и дело бросали бомбы, австрияки взлетали на воздух.
— Где ты возьмешь бомбы? — спросил Тонин.
— В том-то и дело. Хоть бы динамиту раздобыть!
— Где ж его раздобудешь? Патроны для револьвера и те не достать.
— С твоим бульдогом много не сделаешь, — презрительно отозвался Ерко.
Шлеп, шлеп! — на подушку, на бумагу. Тонин долго печатал молча. Его задело презрение Ерко к его оружию.
— Погнались бы за нами, я бы пальнул, они бы напугались, а мы бы тем временем удрали, — наконец сказал он.
Павлек ушел в свои мысли, мучившие его уже несколько дней.
— У нашего работника есть такой же револьвер. И патроны, наверное, тоже.
Руки Тонина замерли. Ему стало жарко.
— Притащи!
Павлек попал в трудное положение. Обещать медведя, когда он еще в берлоге, нельзя. И отказать неудобно. Тем более, что у него были собственные планы на этот счет.
— Не даст он.
— А ты сам возьми!
Павлек про себя уже перебрал все пути, которыми он мог бы добраться до патронов. Йо́хан, работник отца, обычно прятал револьвер; он показал его лишь один раз, когда был сильно пьян. Кто знает, где он его держит? Да и знай он об этом, он не стал бы воровать — противно! Может, просто попросить? Ведь они как-никак приятели.
— Принесу, — сказал он. — Думаю, что смогу, — добавил он неуверенно.
— Ты когда домой поедешь?
— Завтра. В понедельник вернусь.
Ерко поднял голову.
— Бочонка увидишь, — сказал он.
Бочонком ребята прозвали Паппагалло. Павлек с удовольствием рассказывал ребятам, как ловко он вырвался из его когтей. Над Нейче он смеялся: тот, мол, помертвел от страха. На самом деле, когда они уже отошли далеко от кондитерской, их обоих трясла дрожь. Павлек гордился своей находчивостью, и его злили поддразнивания товарищей, что у него в полиции завелся свояк. Слова, сказанные ему Паппагалло на ухо — а он не утаил их от друзей, — не выходили у него из головы.
— Что ему от меня надо? — спрашивал он.
— Не догадываешься? — говорил Ерко. — Он доносчика хочет из тебя сделать.
— Кого?
— Доносчика, — повторил Ерко и повел носом, как мышь, выглянувшая из норки. — У него нос короток, чтоб нас унюхать, вот он и хочет удлинить его с помощью твоего.
Павлек представил себя придатком инспекторова носа и расхохотался.
7
В понедельник запыхавшийся Павлек в последнюю минуту влетел в класс и плюхнулся на скамью. Вслед за ним вошел учитель, повесил географическую карту и начал вызывать учеников.
— Принес? — тихо спросил Тонин.
— Ага.
— Покажи.
Павлек сунул руку на самое дно кармана, вытащил патрон и положил его на ладонь Тонину.
Тонин принялся внимательно разглядывать его под партой. Лицо его расплылось в широкой улыбке. Он вытащил из кармана револьвер, с которым никогда не расставался, хотя он часто мешал ему и заставлял быть всегда настороже. Тонин повернулся к Павлеку, чтоб другие не видели, и сунул патрон в барабан. Тот легко встал на место. Мальчик от радости цокнул языком.
— Смотри, как бы не выстрелил, — шепнул Павлек, скосив глаза на его руки.
— Вот дурень!
— Дай мне, — невольно вырвались у Павлека слова, которые давно уже были у него и в мыслях и на сердце, но которые до тех пор он не решался произнести.
— Что? — спросил Тонин, будто не расслышал. — Что тебе дать?
— Бульдог.
Тонин посмотрел на товарища таким взглядом, словно тот попросил у него один глаз. Он даже не счел нужным отвечать. Вытащил патрон из барабана и сунул револьвер в карман.
— На что он тебе? — спросил Павлек. — Все равно ведь у тебя нет патронов!
Тонин почувствовал себя уязвленным. Разве Павлек не обещал ему принести патроны? А когда принес, передумал и просит теперь отдать револьвер ему? Это обман, чистое надувательство, и все!
— Да, патронов у меня нет, — с усилием проговорил он. — Но ты же их мне принес.
Теперь молчал Павлек. Глядя на ученика, переминавшегося с ноги на ногу перед учителем, он тяжело переживал обиду. Тонин, видно, думает, что принести патроны так же легко, как яблоки. Поднимешь с земли, и никто тебе худого слова не скажет. А ведь их пришлось выпрашивать, да еще серебряную монету дать в придачу. Да он бы и не получил их никогда, если бы Йохан, их работник, не сидел без гроша в кармане и если бы его с дьявольской силой не тянуло в трактир. Теперь патроны были его, и они стоили не меньше, чем пустой бульдог. Перед Тонином он чувствовал себя неловко, но желание иметь оружие было несравненно сильнее.
— Дай хоть на время, — прошептал он.
— Нет.
— Только на сегодня.
— Зачем он тебе?
— Хочу стрелять поучиться.
Тонин подумал.
— Я пойду с тобой. Вместе будем учиться.
— Ты не сможешь. Я принес три плаката. Вам с Филиппом идти в предместье.
— А ты?
— Я в городе. С Нейче. Нам вечером идти.
Они снова замолчали. Тонин огорчился. От заданий, которые ему поручали, он не привык уклоняться. Больше всего ему хотелось, чтоб Павлек забыл про бульдога. Он попытался свернуть разговор на другое.
— Покажи листовки, — попросил он.
Павлек положил на колени географический атлас и открыл его. Между страницами находилась пачка листовок. «Словенцы, чего вы ждете? Чтобы нашу прекрасную землю покрыли могилы, над которыми бы куражился чужеземец?..» От этих слов мороз подирал по коже. В верхнем левом углу развевался словенский флаг.
— Молодчина Ерко! Давай! — сказал Тонин.
— После уроков, — шепнул Павлек и быстро захлопнул атлас, потому что как раз в эту минуту мимо них проходил ученик с последней парты, вызванный учителем к доске.
Ребята устремили взгляд на учителя. Отвечал Аниба́ле, худенький мальчик с черными кудрявыми волосами и глубоко посаженными, маленькими, ровно перчинка, глазками. Они перебегали с учителя на класс и обратно, меньше всего он смотрел на карту. С трудом он нашел Амазонку и придавил ее указкой, словно змею, которая вот-вот от него убежит.
— Амазонка — река, которая… река… — запинался он. Холодный пот выступил у него на лбу.
— Итак, что Амазонка река, мы уже знаем, — сказал учитель. — Что дальше?
— Амазонка… — река… которая течет… течет…
— Все реки текут. А куда течет? Где ее истоки? Куда она впадает?
— Амазонка — река, которая течет по… которая впадает…
— Дай пострелять из бульдога, — снова сделал попытку Павлек, — половина патронов твоя.
