Алексей Мусатов - Дом на горе
— Я? — вздрогнула Варя. — Совсем нет… Просто мне не везёт сегодня — на счастливый куст не попаду.
— Да вот же он, счастливый… Подними голову! — кивнул Костя на курчавый куст, усеянный звёздчатыми гроздьями орехов.
— Ах, да… — смутилась девочка, деланно протирая глаза. — Очень много паутины в лесу… все глаза залепило.
Костя отошёл в сторону и долго наблюдал, как Варя рассеянно обрывала орехи, и ему стало даже обидно, что такой богатый куст пропадает зря.
Он понимал, что тут виновата не паутина и дело совсем в другом. Видно, Кораблёв серьёзно обидел девочку. Но как и чем? Этого Костя никак не мог разгадать…
После случая с орехами он ещё зорче стал следить за Кораблёвым и Варей. Но Варя, обычно так много времени проводившая с Витей, теперь почти не встречалась с ним. Они больше не готовили вместе домашние уроки, не обменивались книгами, не ходили в лес ни за грибами, ни за орехами. Костя ничего не мог понять. Он вновь сделал попытку узнать у Вари, чем же обидел её Кораблёв, но девочка только пожала плечами:
— Не думай об этом… Ничего и не было.
Но Костя не успокоился. Стоило Вите подойти к Варе в перемену или догнать по пути в школу, как мальчик появлялся рядом или следовал по пятам. К счастью, девочка не проявляла никакого желания вступать в разговоры с Витей. Костя мог оставаться спокойным. Но Кораблёва это начинало выводить из себя.
Однажды после занятий Костя заметил, что Витя направился следом за Варей. Девочка оглянулась раз, другой и, миновав мост через Чернушку, неожиданно повернула вправо, к колхозным огородам. Витя прибавил шагу.
Костя недолго думая спустился со «школьной горы» напрямик к Чернушке, перешёл её вброд. Витя торопливо шагал от моста, крича Варе, чтобы она его подождала. Костя, выломав палку, принялся для виду рыться в обрывистом песчаном береге и, когда Витя приблизился, приглушённо позвал его:
— Кораблёв, иди скорее сюда… Только тихо!
Мальчик с недовольным видом остановился:
— Чего там?
— Смотри, на какую я нору напал… Не иначе, барсук на зимовку залёг.
Костя цепко схватил Витю за руку и потянул под обрыв. Тот окинул взглядом взрыхлённый песок и ничего не увидел, кроме небольшой кротовой норки.
— А может, медведь? — насмешливо сказал он.
— Ты думаешь? — простодушно спросил Костя. — Давай покопаем. Небывалый же случай!
Витя с досадой выскочил на берег, оглянулся по сторонам. Вари нигде не было.
— Ты… ты чего мне голову морочишь, — резко обернулся Витя, — и по пятам за мной ходишь?.. Сыщик!
Костя помолчал немного и решил объясниться начистоту:
— А ты не очень досаждай ей. Варька и так как в воду опущенная. Чем ты её донял? Говори!
— Ох и грозный, как я погляжу! — усмехнулся Витя, переходя на свой обычный полушутливый, полунасмешливый тон. — «Мы уж как-нибудь поладим, коль вместе сядем»… Без тебя обойдётся!
— Бабушка надвое сказала: то ли будет, то ли нет, то ли дождик, то ли снег!
— Бывает и на старуху проруха.
— Имей в виду, Кораблёв…
— Держи в памяти, Ручьёв!..
Так, бросая друг другу многозначительные намёки, брели они вдоль берега реки, мимо колхозных огородов и ферм, пока не разошлись по домам.
Глава 5. ВОСЬМОЙ КЛАСС
Внешне в восьмом классе всё обстояло благополучно. Ребята учились не хуже других, на уроках в меру шумели и проказничали. Они считали свой класс дружным и сплочённым и не без гордости похвалялись: «У нас ябедников нет… Сор из избы не выносим».
И чем внимательнее Галина Никитична присматривалась к школьникам, тем всё более убеждалась, что класс не из лёгких.
Учительница нередко замечала, как Костя Ручьёв схватывался в яростном споре с её братом. Каждого из них поддерживали приятели, и весь класс делился на два лагеря.
Вот и сегодня в большую перемену вновь разгорелся спор. Костя достал тетрадку и объявил запись желающих работать в школьной бригаде высокого урожая.
— Опять просо будете выращивать? — невинным голосом спросил Кораблёв.
— Будем! — вспыхнул Костя.
— Тогда не зевай, народ, записывайся! — засмеялся Витя. — Рекордный урожай обеспечен! У Ручьёва уже есть опыт в таких делах…
— Ты его опыт не цепляй… Незадача у каждого может быть, — вступился за Ручьёва Митя Епифанцев. — Почему ты особняком держишься, в бригаду к нам не идёшь?
— Мне и прошлого лета хватит. По горло сыт… — отмахнулся Кораблёв.
— Чудной ты! — удивился Митя. — В колхозе живёшь, а колхоз тебе как дом неродной.
— Кто чудной — это ещё дело тёмное. Ты как думаешь? Если человек в деревне родился, так для него весь свет на травках да зёрнышках клином сошёлся? А если я математику люблю… Инженером желаю стать. Зачем мне твоя травка?.. Собирайте уж вы в бригаду тех, кому математика не по зубам.
— Ах, вот как? — бросил Костя. — Один ты у нас великий математик!
— Великий не великий, а на тройках не катаюсь. Да и вам от меня перепадает…
— Задаёшься, Кораблёв?
— И не думаю. Сами же ко мне с задачками бегаете. Я не навязываюсь.
Костя скрипнул зубами и подошёл вплотную к Вите:
— Больше я у тебя по математике слова не спрошу. Баста! И ребятам закажу…
— Ничего… туго будет — прибежите, — улыбнулся Витя.
…Галине Никитичне казалось, что вот улягутся летние впечатления и ребята привыкнут друг к другу, сблизятся.
Но время шло, а класс бурлил, как в первые дни.
Учительнице всё чаще приходилось выслушивать жалобы преподавателей: то восьмиклассники завели на уроке спор на постороннюю тему, то затеяли перестрелку горохом, то устроили «психическую атаку самоходных парт» на учительницу немецкого языка.
Галина Никитична задерживала ребят после урока и проводила собрание.
Но выявить виновников было почти невозможно. Класс или упрямо молчал, или говорил, что виноваты все тридцать человек.
Чаще же всего ответственность за проделки ребят принимал на себя староста класса, добродушный увалень Сёма Ушков, про которого школьники говорили, что с ним не пропадёшь.
— Моя вина, недосмотрел, — с простодушной улыбкой признавался он учительнице. — Погодите чуток… уж я их приберу к рукам!
Но проходил день, другой, и всё повторялось снова.
Однажды на уроке химии кто-то из восьмиклассников натёр чесноком столы. Сколько ни допытывалась Мария Антоновна, кто это сделал, класс продолжал молчать. И только Сёма Ушков с серьёзным видом принялся доказывать, что, как видно, по недосмотру произошла химическая реакция и выделился чесночный запах.
Надо сказать, что школьники недолюбливали Марию Антоновну и самые озорные шутки обычно проделывали на её уроках. Объяснялось это, пожалуй, тем, что преподавательница химии была сухим, замкнутым человеком, в колхозе жила отчуждённо, в дела школьников не вникала и по поводу каждой ребячьей проделки писала записки родителям или жаловалась Фёдору Семёновичу.
Вот и сейчас возмущенная Мария Антоновна заявила, что она немедля обо всём доложит директору школы, и вышла из класса.
— Жаловаться побежала! — засмеялся Сёма Ушков. — Не робей, ребята, как-нибудь отговоримся.
— А всё равно чеснок в ход пускать — это уж свинство! — сердито сказал Митя Епифанцев. — Сознавайся: кто это сделал?
В классе разгорелся спор: искать виновника или отвечать всем вместе? Не успели ребята ни до чего договориться, как в дверях показалась учительница химии, а с нею Галина Никитична.
— Вот, полюбуйтесь на своих! Это какой-то заговор молчания! Круговая порука!..
Мария Антоновна дрожащими руками собрала книги и шагнула к двери.
— Мои уроки здесь не нужны. Пока виновник не будет наказан, я не вернусь к вам, — сказала она и вышла из класса.
Галина Никитична медленно открыла форточку. Свежий воздух обдал её разгорячённое лицо.
Класс выжидательно молчал.
А Галина Никитична, стараясь скрыть своё волнение, всё ещё стояла у форточки. Что было делать? Вновь разразиться упрёками, требовать назвать виновника? Всё это уже было испробовано и не помогло. Но и молчать больше было нельзя. Она обернулась к ученикам.
— Один из вас совершил недостойный поступок, — тихо сказала она, — а остальные двадцать девять человек сидят и думают: «Мы ни в чём не виноваты, наша хата с краю». Нет, вы виноваты так же, как и тот, тридцатый. Так же, как и он, вы не любите ни свой класс, ни учителей. И мне нечего вам больше сказать… Я вам так же не нужна, как и Мария Антоновна. Прощайте!
И не успели ребята опомниться, как учительница исчезла за дверью.
Коридор был пуст. Галина Никитична почти бегом скрылась в «живом уголке» и заперлась на ключ. Слёзы брызнули у неё из глаз.
А она-то вообразила, что может работать, как настоящий педагог, сумеет воспитывать детей! Фёдор Семёнович просто-напросто в ней ошибся и теперь, конечно, раскаивается, что пригласил её преподавать в свою школу…
