Юрий Сальников - Шестиклассники
Лёня захлопнул дневник с таким видом, будто сам не понимал, как могла угодить на страницу эта утконосая цифра.
Аня, конечно, сразу заволновалась:
— Ты учил?
— Учил, — ответил Лёня. Но глядел не на Смирнову, потому что лгать было стыдно: за эти дни ребята поверили, что Галкин начал хорошо учиться, — и вот пожалуйста!
— Как же у тебя получилось? — обступили на перемене девочки из звена. — Забыл, что ли, про географию?
Лёня молча пожал плечами: пусть думают, что забыл.
Но, столкнувшись в дверях класса с Гроховским, услышал его вопрос:
— Что? Не выдержал с отметками? Сорвалось?
Рядом со Стасом стоял Шереметьев и насмешливо улыбался. Они оба как будто ждали момента, когда Галкин снова станет плохо учиться. Лёня им ничего не ответил, но помрачнел ещё больше.
Угораздило же Андрюшку Лядова знакомить его с Барином, а самого Барина вернуться теперь из солнечного Ташкента!
Глава 24
ШЕРЕМЕТЬЕВ НА ЧЕРДАКЕ
Стасик Гроховский чувствовал себя последнее время вполне счастливым! Складывалось всё так, как он когда-то мечтал: он становился известным человеком. По крайней мере в школе. Правда, тут ни при чём было разгадывание тайн по примеру удивительного сыщика Джемса Джонсона. Наоборот, с разгадыванием ничего не получалось — никаких тайн не обнаруживалось. А Шереметьев даже не взял книжки про Джонсона, когда Стасик предложил их почитать.
— Время на них убивать, — сказал Шереметьев.— Лучше лишний пример решить!
Математику он любил. Да и всем предметам уделял много внимания. Эта серьезность Шереметьева пришлась Стасику по душе. И он засунул книжки о Джонсоне подальше на этажерку, а сам принялся за свои рисунки.
Про рисунки опять же надоумил Шереметьев:
— Разные альбомы для Галкина делал, а о себе не позаботился. Готовь срочно на выставку.
Он вообще часто говорил:
— Ты же первым художником по школе сделаешься! У тебя талант!
И это было тоже по душе Стасику.
Он и в самом деле быстро завоевал известность в школе именно как художник. Выставленные в классе рисунки понравились всем: на них приходили смотреть даже старшеклассники. Кузеванов немедленно заказал Стасику плакат-объявление с условиями подготовки к сбору «Путешествие в будущее». А главный редактор общешкольной стенной газеты пригласил Стасика участвовать в выпуске сатирического листка — рисовать карикатуры.
С одобрением поглядывали теперь на Гроховского и учителя, ставя хорошие отметки. С двойками вообще было покончено, обычной отметкой для него стала четвёрка.
Одним словом, всё шло чудесно, и Стасика со всех сторон хвалили: и ребята, и учителя, и на родительском собрании Таисия Николаевна. Об этом сообщила мама, когда пришла с собрания.
Отравлял существование опять же только этот Галкин! Из-за него до сих пор были сплошные неприятности.
Вот хотя бы с тем же родительским собранием.
Проводив маму в школу, Стасик ждал её назад с нетерпением, сияя счастливой улыбкой. Улыбка поневоле растягивала рот, едва он представлял себе, как в классе Таисия Николаевна перед родителями его расхваливает: дескать, есть у нас такой хороший ученик — Гроховский! Все, кто сидит на собрании безусловно, восторгаются Стасиком, а потом, придя домой, расскажут своим домашним, значит и дома у ребят поговорят о Стасике, какой он замечательный да как рисует — и ребята после этого проникнутся к нему ещё большим уважением.
Так, воображая, Стасик выбегал на каждый шорох в сенях, на каждый стук, пока, наконец, уже в одиннадцатом часу не услышал мамин голос:
— Это я!
Она вошла возбуждённая, радостная. Папа, который, по обыкновению, сидел в дальней комнате за письменным столом, тоже вышел встретить маму. Принимая у неё лёгкий плащ, он спросил:
— Ну как?
Вот тогда мама и ответила:
— Сына хвалили.
Ясно, что после этого Стасик совсем не мог удержаться от широчайшей улыбки. Он ожидал, что мама сейчас же начнёт подробно рассказывать, как именно его хвалили, но она повернулась к плите, заглянула в какую-то кастрюлю и, повязывая передник, проговорила:
— Заждались? Проголодались? Сейчас будем ужинать.
Вслед за папой Стасик направился из кухни разочарованный. Ему показалось, что родители должны были как следует поговорить о его успехах в школе, а они обмолвились двумя словечками и замолчали.
Только за столом, когда сели ужинать, мама опять начала говорить о собрании. Тут уж она подробно передавала своё впечатление и о школе и о классной руководительнице — Таисия Николаевна ей понравилась — и спрашивала у Стасика, кто такие Гена Кузеванов и Аня Смирнова («Очень хорошо отзывалась о них учительница»), и выражала сожаление, что в классе есть двойки, например у Галкина, — про него учительница тоже говорила. Так мама рассказывала обо всех ребятах, про кого запомнила. Стасик ждал, что она вот-вот упомянет снова о нём. А она закончила со смехом:
— Торжественно объявляю, что постановило собрание избрать в родительский комитет трех человек: папу Юдина, дедушку Смирновой и маму… — Она замолчала, лукаво поглядывая.
— Тебя? — одновременно спросили Стасик и папа.
— А что удивляетесь? Буду классным активом. Вот ты не хотел, чтобы я поступила ка работу в клуб, — обратилась она к папе, — так я рада, что хоть общественная работа появилась, всё-таки не дома целыми днями сидеть.
— Что с тобой поделаешь, — миролюбиво усмехнулся папа. — Активничай!
— Мама активистка, и сын активист! — провозгласил Стасик, напоминая о себе.
— Вот, вот, — подтвердил папа и действительно заговорил о Стасике: — Значит, хвалят сына?
Должно быть, ему тоже хотелось ещё раз услышать, как с похвалой отзываются о сыне. Стасик решил, что теперь уж мама во всех деталях с гордостью распишет, как о нём говорилось на собрании, но она ответила коротко:
— Хвалили.
И замолчала, словно нарочно не желая распространяться на эту тему. Зато папа сказал:
— Молодец! Всегда старайся, чтоб о тебе говорили только хорошее.
Мама серьезно поправила:
— Старайся делать хорошее, тогда и говорить будут как надо.
Она выделила слово «делать».
— По-моему, это одно и то же, — пожал плечами папа.
— Не совсем, — возразила Прасковья Дмитриевна. Стасик не понял, о чём родители заспорили, и поднялся:
— Пойду спать.
Мама поцеловала его в щеку, но когда он, пряча от неё глаза, уже хотел идти, удержала за руку и спросила:
— У тебя что с Галкиным произошло?
— С Галкиным? Ничего.
— Но вы больше не дружите?
— Я с Шереметьевым теперь.
— Кто такой Шереметьев? — поинтересовался Василий Григорьевич.
— Отличник, активный ученик, звеньевой, — объяснила мама и снова повернула голову к Стасику. — А Галкин плохо учится, плохо ведёт себя, убегает с уроков, так, что ли?
— Так.
— Ну и правильно, подальше от таких! — одобрил Василий Григорьевич.
Стасик помнит, как мама взглянула на него мельком и, выпуская Стасикову руку, сказала странным голосом — не то с насмешкой, не то всерьёз:
— Правильно. Пускай с ним другие возятся.
Стасик тоже тогда посмотрел на маму и увидел: с суровым выражением она наливала в полоскательницу воду из чайника, готовилась мыть стаканы. По всему было заметно, что она предоставляла Стасику самому поразмыслить над её словами.
Всегда вот так — замолчит, и думай как хочешь!
Но тут и думать нечего: ясно, почему она проговорила «Пускай возятся другие». Таисия Николаевна на собрании не просто хвалила его, но рассказала и о том, как он перестал дружить с Галкиным, и мама осталась этим недовольна. А ведь сама радовалась, что сына в школе хвалят.
Что же ей ещё надо? Чтобы Стасик дружил с Галкиным и получал двойки?
Вот папа твёрдо одобрил: «Подальше от таких!» Только мама, видно, и ему потом что-то доказывала вполголоса в другой комнате.
Стасику очень хотелось услышать, о чём между собой говорили родители. Его всегда интересует, какие у них бывают разговоры без него? Но он ничего не мог разобрать, как ни вытягивал шею, подняв голову с подушки.
И окончательно расстроился: надеялся, что весь вечер будут его хвалить, ждал маму, ждал, а она об этом Галкине распространялась больше, чем о собственном сыне. О рисунках на выставке и вовсе забыла. Ну, ничего. Просто Таисия Николаевна и мама ещё не знают, какой Галкин лентяй. Вот завтра же он себя покажет!
Однако, к великой досаде Стасика, Галкин почти целую неделю проучился хорошо. И только в пятницу схватил опять двойку по географии.
Когда это случилось, внутри у Стасика всё словно запело от радости. Захотелось торжествующе крикнуть: «Ага! Кто прав? Я или вы?» Поэтому он и высмеял Галчонка, столкнувшись с ним в дверях класса:
