Редьярд Киплинг - Старая Англия. Сказания
Едва я закрыл за нами дверь колокольни, как Себастьян растянулся в темноте.
— Ох, — сказал он, — поднимай ноги выше и щупай руками пол, Галь. Я натолкнулся на пушки.
Я послушался его совета и в черной тьме насчитал двадцать стволов серпентин, которые лежали в соломе. Их и не подумали спрятать.
— Вот здесь две маленькие пушки, — сказал Себастьян, постукивая рукой по металлу. — Они приготовлены для нижней палубы корабля Эндрью Бартона. Честный, честный Коллинз. Это его склад, его арсенал, его оружейная мастерская. Теперь ты видишь, почему твой шум, стук, твои работы вызвали дьявола в Суссексе? Ты много месяцев мешал Коллинзу честно торговать. — И Себастьян засмеялся.
Обмазанная свежей глиной башня — не самое теплое место в полночь, а потому мы поднялись на лестницу колокольни, и там Себастьян наступил на коровью шкуру с хвостом и рогами.
— Ага, — произнес он. — Твой дьявол забыл здесь свою одежду. Ну, идет ли мне этот плащ, Галь?
Он надел на себя коровью шкуру и остановился в полосе лунного света, который проникал через узкое окошко. По чести — сущий дьявол. Потом Себастьян сел на ступеньку, стал колотить хвостом по доске, со спины он казался еще ужаснее, чем спереди. Сова влетела и поскреблась о его рога.
— Пословица говорит, что, если ты хочешь прогнать дьявола, запирай дверь, — прошептал Себастьян. — Но она лжет, как и другие поговорки, Галь, потому что я слышу, как дверь в башню отворяется.
— Я запер ее. У кого же, побери его чума, может быть второй ключ? — спросил я.
— Судя по звуку шагов, ключи у всех прихожан, — ответил Себастьян, вглядываясь в темноту. — Молчи, молчи, Галь. Слышишь, они стонут, охают. Я уверен, принесли еще несколько моих серпентин. Одна, другая, третья, четвертая. Все внесены. Поистине, Эндрью снаряжает свои корабли, точно адмирал. Всего двадцать четыре серпентины.
В эту минуту до нас долетел глухой голос Джона Коллинза, повторивший, как эхо:
— Двадцать четыре серпентины и две малые пушки. Весь заказ сэра Эндрью Бартона.
— Как вежливо он величает пирата. Что же это?.. — прошептал Себастьян. — Не бросить ли в его голову мой кинжал, Галь?
— В среду орудия отправятся в порт Рай в шерстяных фурах под тюками шерсти. Дирк Брезент опять встретит их в Удиморе, — продолжал Джон.
— Господи, что за странные приемы торговли! — произнес Себастьян. — Полагаю, мы с тобой единственные два младенца, не участвующие в барышах.
Действительно, внизу было человек двадцать, и все говорили громко, как на ярмарке. Мы сосчитали их по голосам.
Вот Джон Коллинз пропищал:
— Орудия для Франции мы положим здесь же в следующем месяце. Скажи, Виль, когда твой молодой дурак (это, значит, я) вернется из Лондона?
— Не знаю, — послышался ответ Вилли. — Кладите их, куда вам угодно, мистер Коллинз. Мы все до того боимся дьявола, что не войдем в башню.
Этот мошенник засмеялся.
— А тебе, Виль, легко вызывать дьявола, — прозвучал другой голос, голос Ральфа Хобдена, который работал в кузнице.
— А-а-минь! — прогремел Себастьян, и не успел я схватить его, как он спрыгнул с лестницы! — ну, сущий дьявол! — и страшно заревел. Он заработал кулаками; они убежали. Святители, как они улепетывали! До нас донесся их стук в дверь харчевни «Колокол»; тогда мы тоже пустились в путь.
— Что делать дальше? — спросил Себастьян, перепрыгивая через кустарник и поднимая при этом вверх свой коровий хвост. — Я разбил лицо честному Джону.
— Поедем к сэру Джону Пельгаму, — сказал я, — он единственный человек, который поддерживал меня.
Мы отправились в Брайтлинг; промчались мимо сторожек сэра Джона, из которых сторожа собирались осыпать нас пулями, приняв за браконьеров; разбудили сэра Джона Пельгама, усадили его в его судейское кресло и рассказали ему обо всем, показав при этом коровью шкуру, которая все еще болталась на Себастьяне; он хохотал до слез.
— Отлично, отлично, — сказал сэр Джон Пельгам. — Еще до рассвета дело будет решено. На что вы жалуетесь? Мастер Коллинз мой старый друг.
— Но не мой, — возразил я. — Когда я думаю, как он и ему подобные подставляли мне ножки и выживали меня из церкви… — И я задохнулся.
— Ведь церковь была нужна им для другого дела, — мягко заметил сэр Джон.
— И они помешали мне получить мои серпентины, — с жаром произнес Себастьян. — Получи я мои орудия, я уже пересек бы половину западного океана. Теперь же серпентины проданы шотландскому пирату.
— А где доказательство? — поглаживая свою бороду, спросил сэр Джон.
— Час тому назад я чуть не переломал себе о них ноги и слышал, как Коллинз приказал переправить их Эндрью Бартону.
— Слова, одни слова, — протянул Пельгам. — Мастер Коллинз в лучшем случае — лгун.
Сэр Пельгам говорил так серьезно, что на одно мгновение в моей голове шевельнулась мысль о его участии в тайной торговле, и я заподозрил, что в Суссексе нет ни одного честного литейщика.
— Ответьте во имя рассудка, — заговорил Себастьян, стуча по столу своим коровьим хвостом, — чьи же эти орудия?
— Очевидно, ваши, — ответил сэр Джон Пельгам. — Вы явились с королевским приказом изготовить их, и мастер Коллинз отлил их на своем заводе. Если ему было угодно перетащить их в церковную башню, орудия очутились только ближе к главной дороге, и вы избавлены от части перевозок. Зачем видеть злой умысел в простом поступке доброго соседа, юноша?
— Боюсь, что я недобро отплатил ему, — заметил Себастьян, поглядывая на свой кулак. — Как же поступить с маленькими пушками? Они пригодились бы мне, но эти орудия не включены в королевский заказ.
— Опять доброта, доброта любящего человека, — продолжал сэр Джон. — Благодаря своему рвению услужить королю и любви к вам, мастер Коллинз, без сомнения, прибавил эти два орудия в виде дара. Ах вы, треска, разве это не ясно, как начинающийся теперь рассвет?
— Да, ясно, — согласился Себастьян. — О, сэр Джон, почему вы никогда не служили на море? На суше ваш талант пропадает даром, — и он с нежной любовью посмотрел на него.
— Я делаю все, что могу на своем месте, — ответил сэр Джон, снова погладил свою бороду и произнес громовым голосом, как всегда во время суда: — Но слушайте меня, вы, юноши, в полночь вы выделывали штуки, которых я не одобряю, бегали около харчевни, застали мастера Коллинза за его (на минуту он задумался), за его хорошими деяниями, которые он желал до времени сохранить в тайне, и жестоко напугали его…
— Верно, сэр Джон. Посмотрели бы вы, как он улепетывал, — заметил Себастьян.
— Позже вы примчались ко мне с историями о пиратах, о фурах и коровьих кожах, и ваши слова, правда, заставили меня хохотать, но возмутили мою совесть судьи. Поэтому я вернусь с вами к колокольне, захватив с собой нескольких моих собственных людей да три-четыре телеги, и, ручаюсь, мастер Коллинз добровольно отдаст вам, мастер Себастьян, ваши серпентины и малые орудия. (Он снова заговорил обыкновенным голосом.) — Я давно предсказывал старому мошеннику и его соседям, что они попадут в беду из-за тайных продаж и темных делишек; но ведь нельзя же перевешать половину Суссекса за маленькую кражу пушек? Довольны вы, юноши?
— За два орудия я совершил бы любую измену, — ответил Себастьян и потер руки.
— Вы только что видели измену и мошенничество из-за того же, — заметил сэр Джон. — А теперь на лошадей, и марш получать «орудия».
— Но ведь мастер Коллинз действительно хотел отдать пушки сэру Эндрью Бартону? Правда? — спросил Ден.
— Ну, конечно, — ответил Галь. — Однако он потерял их. Когда разгорелась заря, мы нахлынули на деревню. Сэр Джон ехал впереди всех, и его знамя развевалось; за ним двигалось тридцать здоровых слуг, по пяти в ряд, дальше — четыре фуры, а вслед за ними — четверо трубачей, ради торжественности. Они играли: «Наш король поехал в Нормандию». Вот мы остановились и вытащили звенящие орудия из башни, эта сцена походила на картинку французской осады, которую брат Роджер нарисовал для молитвенника королевы.
— А что сделали мы… я хочу сказать, наша деревня? — опять спросил Ден.
— О, она держалась благородно, — заявил Галь. — Хотя мои односельчане провели меня, я гордился ими. Они высыпали из своих домов, глядя на маленькую армию, точно на проезжающую почтовую карету, и молча пошли своим путем. Ни движения, ни слова. Они скорее погибли бы, чем позволили бы Брайтлингу перекричать себя. Даже этот негодный Виль, выйдя из «Колокола», где он пил утреннюю кружку пива, чуть-чуть было не попал под ноги лошади сэра Пельгама.
— Берегись, сэр дьявол! — крикнул ему сэр Пельгам и осадил лошадь.
— Разве сегодня рыночный день? — спросил Виль. — Почему это здесь все брайтлингские быки?
Я отплатил за это бессовестному негодяю.
Но лучше всех был Джон Коллинз. Он шел по улице (с подвязанной челюстью, которую угостил Себастьян) и видел, как мы вытаскивали первую пушку из дверей.
