Николай Федоров - Сказано — сделано
— Генка, — позвал я. — Скажи-ка мне, что такое плебисцит.
Генка поднял голову, наморщил нос и сказал:
— Фурункул.
— Мимо, — сказал я. — Плебисцит, мой друг, это то же самое, что референдум. Улавливаешь?
— Ты что, издеваешься! — взвился Генка. — Я тут, понимаешь, корплю, уроки за него делаю, а он со всякой чепухой лезет! Сиди и молчи. Или гулять иди.
— Молчу, молчу, — сказал я и снова стал листать книгу. Но скоро это мне надоело.
Я прошёлся по комнате и заглянул Генке через плечо.
— Что же ты, Лобачевский, от тринадцати семь отнимаешь, а получаешь пять?
— Тебе-то что! — рассердился Генка. — Я уроки делаю, а не ты. Как хочу, так и отнимаю.
— Как это — как хочу? Ты же не одному себе, ты и мне делаешь.
— Ах, не нравится! Тогда сам делай и не придирайся.
— Ну ладно, — сказал я. — Не кипятись. Твори потихоньку. А я пойду погуляю, чтобы не мешать.
Я вышел на улицу. Во дворе было пусто, шёл снег и уже горели фонари. Я отошёл подальше от дома и посмотрел на освещённое Генкино окно. Но была видна только Генкина макушка. Я ещё немного потоптал свежий снежок и вернулся назад.
— Холодно, — сказал я. — Ну, сделал математику?
— Сделал, — ответил Генка. — Задача вот только не получилась.
— Давай вместе посмотрим, — предложил я.
Мы начали искать ошибку и в конце концов совместными усилиями задачу одолели.
— Теперь, — сказал я, — ты мне должен полматематики.
Потом Генка засел за литературу. Нам было задано сочинение на тему «Моё любимое время года». Так что Генке предстояло написать целых два сочинения. Я попытался включить телевизор, но Генка на меня так зашикал, что пришлось выключить. А я уже, честно говоря, начал изнывать от скуки. Я на цыпочках подошёл к Генке и заглянул в тетрадь.
— Во даёт! — прыснул я. — Ты бы хоть заглавие без ошибок написал. А то пишет: «Моё лУбимое время года». Что это ещё за «лУбимое».
— Опять лезешь, — сказал Генка. — И потом, если хочешь знать, это я своё сочинение пишу, а не твоё. Так что это мои ошибки. Лично мои.
— Твои, твои, — согласился я. — Никто их у тебя не отнимает.
Я открыл портфель, достал учебники и начал учить историю.
Всё равно историю Генка за меня выучить не сможет. А читать Толковый словарь мне надоело.
Наконец Генка сказал:
— Всё. Держи. Я тебе про осень написал. А себе про лето.
— Почему же мне про осень? Я тоже лето больше люблю.
— Ну, должны же сочинения чем-то отличаться. И потом, чем осень плохо? Пушкин, между прочим, тоже больше всего осень любил.
Я не стал спорить, взял тетрадку и стал читать:
Больше всего я люблю осень. Осенью люди пожинают свои плоды. В садах созревают яблоки, груши, сливы, вишни, персики и бананы. В огородах поспевают помидоры, огурцы, картошка, свекла, репка, тыква, турнепс и другие. На полях колосится рожь, пшеница и овёс. Фрукты и овощи очень полезны всем людям, потому что в них много всяких разных витаминов и фосфора. Я тоже люблю фрукты и овощи. Но больше всего я люблю виноград. Особенно мне нравится виноград под названием «дамские пальчики» и «кишмиш». Потому что он без косточек. Осенью птицы улетают в жаркие страны.
— Ну, нагородил, — сказал я, кончив читать. — Я у тебя обжора какой-то получился. А Пушкин, по-твоему, осень из-за «дамских пальчиков» любил? Или из-за фосфора?
— Не знаю я, за что Пушкин её любил, — сказал Генка. — Но ты-то ведь не Пушкин. И вообще: не нравится, сам пиши.
— И напишу. А то ты меня посмешищем перед всем классом сделаешь. Но учти: ты мне теперь должен полматематики и одну литературу.
— Ты записывай, записывай, — сказал Генка. — А то забудешь.
— Не забуду, — сказал я и засел за сочинение про лето. А Генка стал учить историю.
…В конце недели ситуация сложилась довольно запутанная. Генка был мне должен полторы математики и две литературы. А я задолжал ему одно рисование и кусочек ботаники. Мы даже пробовали своими долгами меняться. Но всегда начинался спор, и обмена не получалось. Например, Генка хотел поменять кусочек ботаники на полматематики. Ну разве это честно?
Но самая удивительная вещь случилась с нашими сочинениями про времена года. Когда Мария Николаевна раздала нам тетради, она сказала:
— Что-то сочинения Петрова и Лапина подозрительно похожи. Есть, конечно, отличия. В деталях. Но в основном… И про жаркое июльское солнце, и про велосипеды, и про подводное плавание — всё одно и то же. Попахивает плагиатом. Знаете, что это такое?
— Я знаю! — вскочил я с места. — Плагиат — это выдача чужого труда за собственное сочинение.
— Совершенно верно, — сказала Мария Николаевна. — Вот только не ясно, кто у кого списывал. Потому что ошибки даже почти одинаковые.
— Но этого не может быть! — выкрикнул Генка. — Ошибки у нас разные.
— К сожалению, может, — сказала Мария Николаевна и положила на парту наши работы.
Я схватил свою тетрадку, раскрыл и с ужасом прочитал заголовок: «Моё лУбимое время года».
Дуэль
Так трезвонить мог только Генка.
— Ты что, ошалел? — сказал я, открывая ему дверь. — Я ведь не глухой.
— Дело есть, — сказал он, вламываясь в квартиру. — Выносил я сейчас помойное ведро. А во дворе Васька Стропила с Петькой в ножички играют. Тут Зинка Пилюгина идёт. Васька её увидел и давай орать: «Кикимора идет! Эй, кикимора, ты что, через тёрку загорала?» Это он про её веснушки. А потом взял и огрызком морковки в неё кинул.
— Попал?
— Прямо в лоб. Нет, Зинка, конечно, и сама еще тот фрукт. Но зачем же так, ни за что ни про что, огрызками кидаться и кикиморой обзывать. И вообще: давно пора Ваську проучить.
Васька Клюев, или, как мы его звали, Стропила, был тощий и ужасно длинный, за что и получил такое прозвище.
— Предлагаешь устроить ему «тёмненькую»? — спросил я. Генку.
— Нет, я так не хочу. Сделаем по-другому. Я вызову его на дуэль. Представляешь: «Вызываю вас на дуэль за оскорбление женщины». Звучит?
— Ты что, совсем спятил? Дуэль! На швабрах, что ли?
— Зачем на швабрах. Пусть сам оружие выбирает. Как вызванная сторона. А ты будешь моим секундантом.
— Ну и как же ты его вызывать собираешься? Перчатку бросать будешь?
— Нет. Сделаем всё как полагается. Я напишу ему вызов. А ты отнесёшь. Достань-ка бумаги.
Я достал листик и ручку.
— Тэк, как бы это начать? — Генка поскрёб затылок. — Раньше писали «милостивый государь» или просто «сударь». А как же теперь? Не писать же ему «товарищ».
— Пиши тогда официально, — сказал я. — «Гражданин».
— Верно.
И Генка стал писать:
Гражданин Василий!
Вы оскорбили женщину. Вызываю Вас за это на дуэль. Если Вы откажетесь, значит, Вы жалкий трус. Право выбора оружия оставляю за Вами.
Петров Гена.
Я взял письмо и пошёл во двор.
Противники сидели на скамейке. Васька щёлкал Петьку по лохматой голове и медленно приговаривал: «… Шесть, семь, восемь, девять…» Петька лениво подставлял свою макушку и сонно жмурился, будто щелбаны его не касались.
— Стропила, дело есть, — сказал я.
— Ну? — буркнул Васька, продолжая щёлкать.
— Тебе письмо.
Васька нехотя взял листок, развернул его и стал читать.
— «Ос-кор-били жен-щину…» Какую ещё женщину?
— Зинку Пилюгину. Ты чего к ней пристал? Огрызком швырнул. Скажешь, не было?
— Пилюля?! — Васька вытаращил глаза. — Это она-то женщина?! Ой, ой, держите меня!
— Ты читай, читай дальше, — сказал я.
Васька дочитал письмо.
— Ну, умора. На дуэль, значит, меня вызывает. Хорошо. Я ему покажу труса!
— Говори прямо: принимаешь вызов?
— Принимаю!
— Оружие?
— Рогатки. Устроит?
— А кто будет твоим секундантом?
— Да хоть бы Петька. Петька, пойдёшь ко мне в секунданты?
— А что мне надо будет делать? — спросил секундант Петька.
— Ничего. Сиди и смотри комедию.
— Только вы тогда уж не камнями стреляйтесь, а желудями. Они тоже твёрдые.
— Соображаешь. Прощаю десять щелбанов. Слышь, Серый, желудями будем стрелять.
— Идет, — сказал я. — Встречаемся на этом месте через полчаса.
Я побежал домой, набрав по дороге карман желудей.
— Ну? — спросил Генка.
— Он согласен. Его секундантом будет Петька. Встречаемся во дворе через полчаса.
— А оружие?
— С этим хуже. Он выбрал рогатки.
— Ну и что?
— Ты же знаешь, как он из рогатки стреляет. С двадцати шагов в портфель попадает.
— Ерунда.
— Нет, не ерунда. Вот я тут жёлуди принес, потренируйся пока.
Я покопался в столе и нашёл свою старую рогатку. Резинка немного рассохлась, но делать было нечего. Я протянул рогатку Генке и поставил в углу комнаты спичечный коробок.