Екатерина Вадимовна Мурашова - Барабашка - это я: Повести
Стоит отчим перед училкой как гора и молчит, только цветом кирпичным наливается… Училка — туда-сюда, а он ей: «Чего к мальцу цепляетесь?» Она раскудахталась: это, то, вы не знаете, влияние старшего брата, яблоко от яблони… Отчим воздух ладонью рубанул, аж засвистело. Училка в сторону шарахнулась. Сказал, как камень уронил: «Чепуха!» — и прочь пошел.
Сеньку в покое оставили. А теперь он отчима подвел — сбежал невесть куда, будто и правда блатной либо придурок. Нехорошо. А как ему объяснишь?
«Расскажу потом, когда-нибудь…» — утешил себя Сенька и снова прислушался к закипавшему вокруг спору.
— Ну даже если и так! — обращаясь к Бордовому Галстуку, говорил Артем. — Так что из этого следует? Ровным счетом ничего. Для объяснения сути — ничего!
— Так я не понял, что Сеня может? — ни к кому не обращаясь, спросил лохматый человек в мягком трикотажном костюме, похожем на пижаму.
Не разглядев, Сенька принял бы его за обитателя клиники.
— Ничего, Игорь, я же сказал — ничего! — устало ответил Андрей. — С ним надо работать. Никакого управления — я же сказал…
— Так зачем же тогда?.. — начал Артем, но его перебила пышноволосая блондинка.
— Я знаю — зачем! — низким красивым голосом сказала она. — Андрей приволок еще одно подтверждение своей гипотезы…
— Какой? — спросило сразу несколько голосов.
— А! Дети-мутанты из промзоны… — пренебрежительно пробормотал Бордовый Галстук. — Я читал об этом в одном фантастическом романе годов шестидесятых…
— Я тоже предпочел бы фантастический роман, — спокойно и отчужденно заметил Андрей.
— Андрей, объяснись, — попросила молчавшая до сих пор Зина. — Не все знают, о чем речь.
— Да. Я не понял, — поддержал ее лохматый Игорь.
— Это не гипотеза, — начал Андрей. — Скорее наблюдение… Вы обращали внимание, что во всех «барабашковидных» ситуациях есть два общих момента: первое — уровень образования всех участников не превышает среднеспециальный… — Многие в комнате кивнули. Бордовый Галстук остался неподвижен. — И второе: во всех случаях на одном из планов присутствуют дети. Точнее — подростки…
— Так, так. — Игорь замотал лохматой головой, откидывая падающие на глаза волосы. — И что же ты предполагаешь?
— Я предполагаю самую простую вещь. То есть она самая простая по сравнению со всеми этими гипотезами о душах предков, о рехнувшихся космических пришельцах и т. д. Барабашки — это дети. Подростки. С необычными возможностями, о которых они и сами не всегда знают. Отсюда — кажущаяся бессмысленность и алогичность всех подобных случаев… Сенька — наглядная тому иллюстрация…
— Но почему? — спросила блондинка.
— Если бы я знал! — Андрей пожал плечами.
— Но что-то ты думаешь! — настойчиво возразил Артем.
— Я думаю, — грустно ответил Андрей. — И получается печально и банально, как в наших ежедневных газетах. Это — третье поколение хронических пьяниц и алкоголиков. Без корней. Без среды обитания. Это — отравленная земля, вода, воздух…
— В ООН, в ООН, — замахал рукой Бордовый Галстук. — В крайнем случае — в ЮНЕСКО. Оздоровим экологию, иначе мы все превратимся в барабашек!..
Андрей чуть заметно побледнел и потемнел глазами.
— Сеня, — снова вмешалась блондинка, — а где ты живешь?
— В Сталеварске.
— Что за город, расскажи. Там что, сталь варят, да?
— Не! — усмехнулся Сенька. — Никакую сталь у нас сроду не варили. У нас комбинат химический. Пластмассы какие-то…
— А отчего же — Сталеварск? — удивился Игорь.
— Это смешно, — пообещал Сенька. — Я сейчас расскажу… Вообще-то был — Сталинск. Когда комбинат строили. В честь Сталина. Потом переименовали. Стал Сталеварск, чтобы букв поменьше менять. На комбинате на крыше лозунг: «Труженики Сталеварска! Крепите Родину делами своими!» — так видно: четыре буквы старые, а дальше новые, другие немножко… Теперь митинг у Горсовета был, чтобы отменили все. А еще ветераны подписку собирают, чтобы опять — Сталинск. Отчим расписался…
— У тебя что ж, отчим — сталинист, что ли? — весело спросил молодой парень с тощей козлиной бородкой.
Сенька нахмурился — в голосе парня ему послышалась издевка, однако ответил:
— Он сказал: все отменять — ничего не останется. Что было, то было. Откуда новое возьмем?
— Правильно сказал, — поддержал отчима Бордовый Галстук, а блондинка предложила:
— Может, историческое название вернуть? Как раньше-то город назывался?
— Раньше, до комбината, соседка рассказывала, деревня была, — усмехнулся Сенька. — Называлась Голодай. Можно вернуть, конечно…
Все, кроме Андрея, засмеялись.
— Я думаю, можно отпустить Сеню, — сказал Бордовый Галстук. — А мы тут еще обсудим кое-что…
Сенька, не торопясь уходить, вопросительно взглянул на Андрея. Невелика от Сеньки поддержка, но оставлять Воронцова одного ему не хотелось. Андрей кивнул.
— Ну ладно! До свидания всей честной компании! — Сенька шутовски раскланялся и задом, провожаемый улыбками, вышел в распахнутую кем-то дверь. Закрыл ее за собой, приложил ухо, убедился, что подслушать ничего не удастся, и, вздохнув, пошел к себе.
Когда Сенька вошел в свою комнату, сразу понял — что-то изменилось. Не сразу догадался — что. Завертел головой и сообразил: Зина. Над кроватью висел смешной плетеный медвежонок с палочкой в коротких лапках. А на окне — аккуратный горшочек с толстым упрямым ростком, растопырившим лиловые резные листья.
Сенька улыбнулся, достал из тумбочки стакан, сходил в туалет, набрал воды и полил и без того влажную землю. Наклонился, понюхал. Росток пах тепло и вкусно. «Как у Зины в кабинете», — вспомнил Сенька и улыбнулся еще раз.
К столовой Сенька пришел рано, дверь еще была закрыта. Проходя мимо библиотеки, подумал: «Заглянуть, что ли?» — и сам себе удивился. Потом стал думать про другое: придет ли Глашка? Воронцов сказал: помоги ей. А как помочь? Надо бы спросить при случае.
Глашка пришла. Во вчерашнем зеленом платье, вроде бы побледнела чуть. А может, показалось. «Ты где была?» — хотел было спросить Сенька, но не спросил. Вместо этого кивнул на прыщавого парня (он ел за отдельным столиком в углу) и прошептал:
— Придурочный какой-то. Я на обеде спросил про телевизор, так он сбежал…
— Это Роман, — также шепотом объяснила Глашка. — Его в подвале нашли. Он не помнит ничего. И с космосом разговаривает.
— С каким космосом? — не понял Сенька. — С космонавтами, что ли?
Глашка кивнула.
— С нашими?
— С нашими вроде тоже может. Его тут возили куда-то, вроде получилось.
— Чудеса: — вздохнул Сенька. Собственные злоключения теперь вовсе не казались ему такими уж особенными. И это было приятно.
— Пошли теперь ко мне, — сказала Глашка после ужина.
— Пошли, — согласился Сенька. И застеснялся. Отчего-то идти к девочке в комнату казалось ему неприличным. А Глашка к нему — ничего, нормально.
Зашел и сразу стесняться перестал. У Глашки все было точь-в-точь как у него. Нипочем не скажешь, что здесь девочка живет. Такой же стакан на тумбочке. Койка застелена. Только цветок на окне не лиловый, а желто-зеленый, гнутый, будто под ветром склоненный.
Глашка проследила его взгляд, нахмурилась, а потом вдруг оживилась:
— Слушай, Сенька, а ты можешь все эти веники сгубить?
— Какие веники? — не понял Сенька.
— Ну, эти. — Глашка кивнула на горшок. — И в коридоре… И вообще, все… Не ломать там и не разбить, а чтобы они просто сдохли… Чтобы Зинка не догадалась. А? Барабашка ты или нет?
— Я не знаю, — смутился Сенька. — Только зачем тебе? Чем тебе цветы помешали?
— Терпеть не могу Зинкины цветочки! — знакомо ощерилась Глашка. — И саму Зинку тоже!
— Да почему? — воскликнул Сенька. — Что она тебе такого сделала?
— А ничего! — Глашка вздернула и без того курносый нос. — Чего она мне может сделать!
— Так чего же тогда?.. — недоумевал Сенька.
— А чего она пристает! — Девочка непримиримо сощурила глаза. — Вот как училка в интернате. Все они одинаковые. Мягко стелят, да жестко спать. Та тоже: Глашенька то, Глашенька се. И от девчонок защищала. И занималась со мной. Я, дура, и растаяла. Стала ей рассказывать все. А она осторожненько так: спросит и молчит. Или скажет: ты не хочешь — не говори…
— Чего говорить-то? — не удержался Сенька.
— А то! — Глашка сжала кулаки, глаза ее побурели. — Всем им одно и то же надо!.. Как дошло до дела, так я смекнула уже, чего ради она ко мне подкатывалась, да куда денешься!.. Ты, Глашенька, такая необыкновенная, тебя, Глашенька, никто не понимает! С тобой так интересно беседовать!.. А подумай сам, чего это ей со мной интересно, если я, кроме деревни нашей да Центральной, сроду ничего не видела? А?
— Ну, наверное, это… — замялся Сенька. — Хотела, чтоб предсказала ты ей…
