Геннадий Михасенко - Милый Эп
Я вдруг поймал себя на том, что медлю и не свою куртку ищу, а чужие перебираю, да и с тетей Полей разговорился, чтобы помедлить. Может быть, вдогонку мне пошлют кого-нибудь, чтобы вернуть меня? Ведь я действительно ничего страшного не сделал! Я лишь хотел проучить Печкина-старшего. По-моему, Анна Михайловна с Ниной Юрьевной и сами бы не прочь хватить Печкина-старшего по мозгам такой же дубинкой, но им дубиной нельзя – они педагоги, им веером можно, от которого Печкин только зевнет, а вот пусть-ка он теперь почухается!.. И Забор одобрит меня – он жаждал встряски, наверное, не такой, но уж какая получилась.
Послов не было. Я бы все равно, конечно, не вернулся, хотя мне и хотелось, но послы бы как-то взбодрили меня. Что ж!.. Я запахнулся плотнее – и на улицу. Почему-то решив, что за порогом так же метельно и холодно, как и в тот мой уход, я даже растерялся, когда окунулся в свежесть, теплынь и солнце.
У подъезда стоял отцовский «уазик». Дядя Гриша, увидев меня, крикнул:
– Здорово, Аскольд! Как оно?
– Вы куда сейчас?
– В гараж. А ты?
– Домой, если попутно.
– Ну, садись! – Кивнув направо, дядя Гриша спросил:
– Крюк давать будем?
– Зачем?
– А за той Красной Шапочкой!
– Нет, Красную Шапочку волк съел.
Напомнил услужливый дядя Гриша: и хотя форум заглушил мою сердечную боль, она все-таки отозвалась. Я вспомнил, как мы похитили Валю, как она сидела вот тут, на моем месте, опытно наклоняясь при поворотах – поднаторела с Толик-Явой, и стал хмуро следить за мотоциклами – сейчас у этих голубков самое прогулочно-розовое время…
У железнодорожных касс я выскочил и поспешил домой, надеясь, что если гонцов за мной не отправили, то хоть позвонят. В квартире было прибрано и пустынно. Раздевшись, я перещелкнул тумблер на «in», прошел к себе и, повалившись в кресло, нащупал в подлокотнике холодные кнопки, но пускать магнитофон не стал. Мне вдруг захотелось чаю, горячего, крепкого, с сахаром. Я обрадовался, что еще могу чего-то остро желать, сбегал на кухню и включил печку.
И тут на подоконнике я увидел строй сосновых шишек. Вчера в жажде истребления я забыл про них, а то бы уничтожил, и сейчас вздрогнул от радости, осторожно, словно едва оперившегося птенчика, взял одну и посадил в проволочно-кудрявую шевелюру Меба, а потом огляделся – не остались ли шпаргалки. Но шпаргалок не было.
Брякнул телефон. Ага, вот оно, начинается! Нажав роботу нос, я ответил:
– Да.
– Эп? – Как молния сверкнул этот голос, и я онемел. – Эп!.. Алло! Ты слышишь меня?
Я медленно опустил трубку, но быстро сорвал ее, когда телефон зазвонил опять.
– Алло! Эп!.. Ты почему молчишь?
Как мне хотелось слушать и слушать ее…
– Эп! Ты же там! Я слышу твое дыхание!.. Что случилось? – все с большим волнением спрашивала Валя. – Почему ты молчишь?
Я наконец выдавил:
– Мне нечего сказать.
Валя звонила еще дважды, Меб достоверно отвечал, что это квартира Эповых, а я стоял рядом, снова подавленный, парализованный и убитый. Не помню, как я оказался в кресле и сколько времени так просидел, но двери вдруг распахнулись, и появилась Валя. Стрельнув взглядом в кухню и гостиную, она вошла ко мне, прикрыла за собой дверь, прижалась к ней спиной, как тогда у нее дома, при первой встрече, и прошептала, широко открыв полные тревоги глаза:
– Эп, что случилось?
– Ничего, – ответил я, охваченный какой-то мертвящей радостью. – Я вчера был у вашего дома.
– Когда?
– Вечером.
– И что? – насторожилась Валя.
– И все видел.
– Что все?
– И мотоцикл, и Толик-Яву, и тебя.
– Так, – сказала она, потупившись.
– И еще я видел, как ты целовала его, – с трудом проговорил я и отвернулся.
– Врешь! – крикнула она и испуганно закусила пальцы, косясь по сторонам.
– Дома никого, – успокоил я.
– Врешь, Эп! – тише повторила она. – Ты не мог видеть, как я его поцеловала, потому что я не целовала его. – Валя шагнула к дивану и уперлась коленками в его валик.
– Или он тебя.
– И он меня не целовал! Он хотел только!.. Эп, – она чуть присела и издали заглянула в мои глаза, – признайся честно, что ты ведь не видел поцелуя.
В запальчивости я внушил себе, что видел все подробности, но тут вспомнил, что действительно, самого-то поцелуя и не видел, и, почувствовав, что начинаю краснеть, опустил голову.
– Вот то-то! – Валя выпрямилась и даже чуть притопнула ногой. – А если ты был до конца…
– Не хватало мне быть до конца!
– И жаль! Ты бы видел, как я его треснула! С него даже шлем слетел и скатился в лужу!
Какое-то щемящее облегчение стало заполнять меня, но я, нарочно не поддаваясь ему, сказал:
– Это уже детали. Главное, существует сам Толик-Ява… Надеюсь, он-то не мираж?
– Вот с этого и надо было начинать, – проговорила Валя и, отвернувшись от меня, присела на диванный валик. – Толик-Ява не мираж. Он был и мы дружили. Почти три месяца. До вчерашнего дня. И я бы не скрыла от тебя, если бы ты спросил. Я все думала: вот-вот спросишь, а ты?.. Как будто нашел меня на необитаемом острове, одну-одинешеньку! А я жила среди людей! За мной мальчишки бегают и дерутся из-за меня!.. Толик-Яве и песку в бак насыпали, и колеса протыкали, и лупили… Я за тебя опасалась. Пронюхают, узнают – и все! Ты же драться не умеешь?
– Кто тебе сказал? – нахмурился я.
– Чувствую! – Я хотел возразить, что, мол, за тебя бы сумел, но промолчал. – Вот видишь, не умеешь!.. Да ты и сам вчера доказал. Я бы на твоем месте ему глаза выцарапала. А ты сбежал!
Да, это был колючий упрек. Правда, я сбежал не потому, что испугался драки, нет, мне просто эта мысль не пришла в голову, а если бы пришла, то не знаю, кинулся бы я или нет. Зеф, мерзавец, сорвал мне ту стычку – я бы сейчас был уже опытным! Хотя дерутся, по-моему, не ради победы, а ради драки, чтобы поддержать собственное я. Сколько я видел потасовок – все они кончались ничьей, начистят противники друг другу физиономии и разойдутся, довольные, как два победителя.
Видя мои раздумья, Валя сказала:
– Ничего, Эп, все еще впереди. – Она пересела на диван, рядом с валиком, одернула свою черную мини-юбочку и сцепила руки под коленями. – Нет у меня больше Толик-Явы, нет никого. Один ты… Вот это я и хотела тебе вчера сказать, что я теперь только твоя. Да, видишь, не успела. Говорю сейчас. Решай теперь сам.
И оба мы грустно уставились в пол, в одну, кажется, точку, так что мой взгляд, как бы отражаясь, переходил в Валин. Я понял, что случилось чудо, что меня, как замороженную лягушку, погрузили в теплую воду, и вот я оттаиваю, медленно и верно, уже чувствуя, что буду жить, но еще не пытаясь шевелиться, чтобы случайно не хрупнули переохлажденные клетки. Валя, точно уловив мое состояние, не спешила тормошить меня, а продолжала отогревать тихим голосом:
– Я специально купила Свете и Николаю билеты в кино на восемь часов, чтобы остаться одной. И они ушли. А я села у приемника и стала ждать. И услышала. Правда, шум был и треск какой-то, но услышала. И сразу хотела позвонить, но тут он забибикал под окном. Мы договаривались встретиться вечером. Ну, я ему и выложила, что, мол, все! Он, конечно, понял, что у меня кто-то появился, выпытывал, обещал выследить. Боюсь я. У него дружков полно.
Словно очнувшись, я сказал:
– У меня тоже. Авга Шулин вон свистнет – и весь Гусиный Лог будет тут как тут! – плел я святую ложь, чтобы только успокоить Валю, но, кажется, еще больше растревожил, а сам уже прикидывал возможные варианты действительной драки. Мы сейчас были с Валей как бабушка с дедушкой, обсуждающие какие-то хозяйственные вопросы. Валя вдруг насторожилась, принюхиваясь:
– Эп, утюгом пахнет!
– А-а! – воскликнул я, бросаясь в кухню.
На левой, самой маленькой конфорке, куда я недавно ставил блестящий никелированный чайник, угрожающе-молча восседало мрачное фиолетово-пятнистое пугало. Я схватил его тряпкой и сунул под холодную струю. Чайник затрещал и с шипением пустил к потолку клубы пара и чада. Валя открыла форточку и полотенцем давай выгонять чад, как мух. Я выключил печку и замахал маминым передником, но сообразил, что проще открыть дверь на лестницу и все мигом вытянет. Распахнув дверь, я обомлел: по лестнице во главе с Шулиным, Забровским и Зефом поднималась целая ватага наших ребят, человек десять. Я выскочил на площадку.
– Ура-а, послы!
– Вот он! – обернувшись, сказал Авга. – Я говорил, что дома! Раз Меб отвечает, что «квартира Эповых, минуточку», значит, кто-то дома! А кому быть, если мать с отцом в школе!
– А вы звонили? – удивился я.
– Дважды, – сказал Васька.
– А-а! – протянул я, поняв, что их звонки были сразу после Валиных. – Не слышал!..
– Ну вот, он не слышал, а нам пришлось тащиться! Скорей пить – умираем! – простонал Забор, но приободрился, увидев выходящую с полотенцем из кухни Валю. – О, да ты не один!.. Салют! А где хлеб-соль? Полотенце есть, а где хлеб-соль?
