Александр Папченко - Кузнечик
«Банки сработали!!! — пронзила Тимку страшная мысль. — Сейчас навалятся!!!» В тот же миг кто-то больно съездил ему по носу. Отчаянно отбиваясь, Тимка вскочил. Что-то мокрое и тяжелое рухнуло на него сверху. «Навалились!» — содрогнулся Тимка.
— Я свой! — пронзительно завизжало прямо под ним и очень больно двинуло в спину.
— Все свои! — эхом отозвалось рядом. — Все свои!!!
— Не стреляйте в своих! — закричал Тимка и, раздавая удары направо и налево, рванулся что было сил. Раздался треск, и Тимкина голова неожиданно легко проскользнула в образовавшуюся в брезенте дыру.
«Где это я?» — Тимка огляделся. Внизу, там, где оставались его ноги, шла отчаянная схватка. «Туда навалились, а я тут стою, дурак…» — пришла мысль, и Тимка уже собирался было нырять обратно, но тут из распахнувшегося полога палатки выпала Алька… И сразу все стихло, только банки настырно гремели. А в двух шагах на траве сидел… дед? Дед. И что-то там крутил, дергая дурацкую проволоку.
Заметив выпавшую из палатки Альку, дед перестал греметь и удивленно спросил:
— Ты что, Оля, не спишь? А? Не спится? Так рано еще… — дед поднял глаза и увидел Тимку, застрявшего прямо в крыше палатки.
— Ты куда влез? — пораженный дед встал с травы.
— Дед… — едва не плача, сказал Тимка. — Кто навалился?
— Как навалился? — удивился дед. — Я, понимаешь, задремал было, а потом вспомнил: ружье ведь в машине осталось. И пошел. А здесь дождь прошел. Ну и поскользнулся… Я сразу, как запутался, вам сказал: «Все свои», чтоб без паники, чтоб вы спали себе дальше. Ведь рано же еще. А потом гляжу, Ольга вышла…..
— Да-а… — Тимка потер ушибленный нос. — Вышла! Как же она вышла… когда выпала?
Алька продолжала сидеть, ошарашенно переводя взгляд с деда на Тимку. Тимка вылез через дыру в брезенте, после чего палатка сразу обмякла.
Алька подумала и серьезно сказала:
— Я — свое.
Тогда Тимка ехидно объяснил:
— Это, Алечка, Евгений Иванович, понимаешь, свой дробовик в машине, слава богу, забыл, а то было бы нам каждому свое! — И вновь потрогал ушибленный нос.
— Что же, — сказал дед, — на этот раз не сработало — на другой сработает. Система-то хорошая.
— У Альки, дед, вон тик от тебя…
Дед помолчал, зевнул, потянулся и сказал:
— Ну ладно, раз уж вы все равно проснулись, будем готовить завтрак. Я надеюсь, Тимка, на этот раз ты паниковать не будешь? Я понимаю, что ты городской ребенок, не привык к такому быту… всевозможным перипетиям на природе, но не до такой же степени. Спать вы не хотите, — дед снова зевнул. — Правильно. Кто рано встает, тому Бог подает.
— С вами, Евгений Иванович, не соскучишься, — заметила Алька, окончательно приходя в себя.
— Мы пережили интересную ночь. Она вам запомнится, — заключил дед. — А то что это за поход без маленького приключения?
«Живой бы Альку довезти…» — подумал Тимка.
— Да, Евгений Иванович, — подтвердила Алька, — такого приключения со мной еще не случалось. Даже когда в пионерском лагере ночью мальчишки нас зубной пастой мазали, и то не так страшно было. Хоть «Парка и визжала…
— Ларка у вас больная, — сказал Тимка, устанавливая котелок с водой на костер. — Представляешь, дед, так визжала, что дежурный вожатый подумал, будто пожар…
— У нее кожа чувствительная, — объяснила Алька, — она каждое утро макияж наводит…
— Ага, дед, наводит. А потом ее всем отрядом отмывают. Потому что она страшная в макияже, и мелюзга ее пугается.
— Занятно, — сказал дед, заправляя воду макаронами.
— Ага, занятно было, пока в нее не влюбился во второй смене Серж, — сказала Алька.
— Какой еще Серж? — спросил Тимка.
— Да Завьялов. Так он ей сразу заявил: «Я не уважаю девчонок, которые красятся». У Ларки, конечно, истерика. У нее же кожа чувствительная. И натура восприимчивая. Она еще стихи сочиняет. Вот приедем, я тебя, Тимка, с ней познакомлю.
— Больно надо, — скорчился Тимка. — Я ее знаю. Дура. И нос у нее длинный.
— Она страдает, Тимка. Нос — это ее отчаяние. Она даже в кабинет ходила, где носы режут, а ей там: ни в какую, говорят, не отрежем. А она настаивала, чтоб отрезали… А потом так рыдала.
— Рыдала, — фыркнул Тимка. — Там мозги не меняют? В том кабинете?
— Нет… — Алька не заметила подвоха.
— Жаль, — искренне посочувствовал Тимка.
Над лесом вставало солнце. Тени от деревьев потянулись к реке и, наконец, окунулись в воду. Трава расцвела росистой россыпью. Заметно потеплело.
— Разговоры у вас какие-то анатомические, — вмешался дед. — И вот еще… Ты, Тимофей, все-таки не прав. Девочка пишет стихи — это же прекрасно. Стихи возвышают душу… Может быть, ты, Оля, прочтешь нам что-нибудь из сочинений твоей подруги. Если помнишь…
— Что вы, Евгений Иванович! Кто же такие стихи забудет? — удивилась Алька. — Я вот, в школе когда задают, зубрю до ночи и все равно только начало помню: земля… тьфу… зима, крестьяне, торжествуя, на санях обновляют путь… А как она прочла, после того как ее Серж бросил, так и врезалось. Вот, пожалуйста:
Любовь, мы знаем, зла
Полюбишь и козла!
Чтоб было тебе пусто!
У деда приподнялись брови.
— Или, — продолжала Алька, захлебываясь от собственной значимости:
Будь красива!
Будь счастлива!
Пусть пришлет тебе аллах
Парня в джинсовых штанах!
— Дед, ты что? — попробовал остановить опасное развитие событий Тимка, но было поздно.
Он даже хотел съездить Альке ложкой по лбу, но вовремя вспомнил, что он любит ее… А какая же это любовь, когда по лбу?
— Или вот, — тараторила Алька:
Алая роза упала на грудь!
Милый мой парень, меня не забудь!
Белая роза упала совсем! С другим я теперь… я… Нет… как же там… Ага! С другим я хожу теперь назло вам всем!
Алька раскраснелась. Она трогательно глядела деду в глаза, придвигаясь к нему после каждого следующего стиха. Дед пятился.
— Или… — Алька выдержала эффектную паузу:
— Люблю тебя, но это тайна!
В душе моей на это есть секрет!
Спросить теперь тебя не жалко,
Со мной ты ходишь или нет?!!
… — И еще как-то про рюмочки-бокальчики. Как-то… Раньше были мальчики, а теперь бокальчики, — лихорадочно вспоминала Алька. — Нет! Раньше были девочки, а потом фужерчики…
— А потом тарелочки, — встрял Тимка.
— Что? — невидящий Алькин взгляд скользнул по Тимкиному лицу.
— Раньше были девочки, а потом тарелочки, — сказал Тимка. Алька недоуменно посмотрела на Тимку и вся ушла в воспоминания, лишь изредка можно было разобрать: «Раньше были мальчики… нахальчики? Нет… Чашечки, стаканчики, стопочки…»
— Я это к тому, — сказал Тимка, — что пора расставлять тарелочки, а то кушать очень хочется.
— Какой, — очнулся дед, — потенциал. У меня даже уши заложило. Звенит. Ничего подобного никогда не слышал. Вот это фольклор! — Дед принялся накладывать в тарелки макароны.
— Да-а, дед, — сказал Тимка, принимаясь за макароны. — Они так там все орут про любовь, что около школы вороны больше не живут. Распутались.
— Вот!!! — вдруг яростно вскрикнула Алька.
Дед от неожиданности уронил в котелок вилку.
— Вот! — торжествующе блестя глазами, заявила Алька:
— Раньше были рюмочки! А теперь бокалы!
Раньше были мальчики! А теперь нахалы!
— Раньше были стопочки! А теперь фужеры!
Раньше были девочки! А теперь пантеры!
— Правда, потрясно?!
— Очень потрясает, — согласился дед, пытаясь длинной палкой выловить вилку из котелка. — Это все? Или есть еще что-нибудь?
— Все… — печально кивнула Алька.
— Очень, очень большое спасибо, — сказал дед. — Теперь можно завтракать…
Тимка ел, ел, а потом сказал:
— Ты, дед, не обращай внимания. У них класс маразматическим уклоном.
А Алька сказала:
— Па-а-адумаешь…
На этом завтрак закончился. Солнце уже порядком припекало. Наступило настоящее утро.
Мыть тарелки — занятие не из веселых, но что поделаешь, если дед совсем не мама. Не дожидаясь, пока Тимка и Алька закончат завтракать, дед взял удочки и отбыл в направлении ближайших зарослей орешника.
— Клев должен быть замечательный, — на ходу бросил он. — Я полчасика подергаю окуньков и мы будем с ухой.
Едва дед исчез в зарослях, Алька сказала:
— Пошли купаться, — и поскакала к реке, на ходу разуваясь. Доскакала до самой реки и исчезла.
В том самом месте, где исчезла Алька, река делала широкий поворот. Вправо и влево от этого изгиба тянулись кустарниковые заросли, переходящие в сосновый лес. В траве гудели шмели и разные мухи. Тимка разулся и побрел к реке. На берегу разделся и залез в воду. Вода была утренняя, свежая. Сначала Тимка нырнул и достал немного песка со дна. Потом проплыл немного. Потом решил «утопить» Альку. Но при первом же посягательстве на ее драгоценную жизнь Алька предупредила, что она и сама утонет, так как плавает очень плохо. Тимка поглядел на красивое, но серьезное лицо Альки и «топить» ее передумал. Тогда Тимка от нечего делать поплыл за поворот — посмотреть, как дед ловит рыбу. Дед за поворотом бессовестно спал, воткнув удилища в землю. И, кажется, даже жалобно всхрапывал. На поплавке качалась стрекоза. Вот так! Тимка не стал будить пригревшегося деда. И подумал: «Я меняюсь к лучшему».
