Владимир Краковский - Снежный автопортрет
Я уже почти прошел аллею, когда увидел вдруг, что от кустов отделяется что-то черное, огромное и квадратное. Отделяется и падает прямо на меня. Я закричал для храбрости и присел. И это черно-квадратное со страшным грохотом прихлопнуло меня.
— Ух ты, черт, не удержалась, — услышал я голос Сережки Поченцова и стал выкарабкиваться. Сережка мне помог. На снегу лежала доска настольного тенниса. Оказывается, Сережка приставил ее к кусту, сам сел отдохнуть, а я наступил на ветку, вот доска и свалилась.
Мы сидели под кустом, а когда отдышались, я сказал спокойно-преспокойно:
— Чудак, не мог постучать ко мне. Я бы помог нести. Она, должно быть, тяжелющая?
— Сам знаешь, — ответил Сережка, намекая на то, что я уже ощутил ее тяжесть. — Я два раза отдыхал на дороге. Меня чуть машина не сшибла в темноте.
— Что у нее, фары были выключены? — поинтересовался я, словно главным было это, а не то, что Сережка начинает исправляться и скоро у меня в отряде не будет ни одного индивидуалиста.
— Она из-за угла выскочила, — ответил Сергей. — Шофер ругался ужас как. Из-за вас, говорит, шкетов, не хочу в тюрьму попадать.
Я возмутился и сказал, что шофер эгоист, раз думает только о себе, а не о жизни других. Сережка согласился, что думать только о себе плохо.
После этого мы взяли настольный теннис и отнесли в спортивный зал. Когда стали сходиться ребята, теннис был уже установлен по всем правилам, даже сетка натянута.
У наших ребят и девчонок врожденный педагогический такт. Все видели доску в зале, но никто ни слова не сказал Сережке. Правда, ко мне подбегали все, Рая Фантиком прямо-таки цвела от счастья. За день-два отношения с Сергеем установились сами по себе, никто уже не брезговал закатить в него снежком. А когда через неделю он принес в школу новые работы, все опять говорили: «Это — настоящее искусство», а у меня, как всегда, покалывало в животе. Рая смело критиковала недостатки, и Сережка не сказал ей ни одного обидного слова. Она снова стала носить ему книжки по искусству, а Женька Старостин подарил уже не одно, а два ведра глины.
Когда после этого Василь Кириллович встретил меня и по обыкновению спросил, как поживает индивидуалист, я ответил:
— В моем отряде индивидуализм изжит!
— А в теннис играете?
— Играем!
Директор похлопал меня по плечу.
— Ну вот видишь. А ты был против того, чтобы присудить Поченцову приз.
Я вспомнил, как хитро улыбался тогда директор, и только сейчас понял почему.
