Владимир Великанов - Стригунки
Вася улыбнулся. Рем становился прежним Ремом, с которым в прошлые годы они делали модель гидростанции, к которому забегал он домой, если не решалась трудная задачка, который радовался и кричал на всю улицу, когда поток воздуха уносил в поднебесье змея.
Рем расстегнул футляр и выдвинул объектив:
— Давай я тебя сейчас сниму.
Вася стал у скамейки рядом с клумбой.
В видоискателе аппарата, куда смотрел Рем, виднелся мальчик в кургузом пиджачке с короткими рукавами.
Окунев нажал кнопку. Вася торопливо пожал руку Рема и сказал:
— Мне пора. У меня отец в больнице лежит.
Придерживая рукой аппарат, Рем широкими шагами пошел к площади. Но потом, вспомнив, что спешить ему, собственно, некуда, приостановился у газетной витрины.
С фотографии на него смотрели веселые каменщики. Подпись к снимку говорила о том, что эти каменщики — друзья, что они очень любят свою работу.
«И что интересного весь день ишачить, кирпичи таскать?» — Рем вспомнил о своих новых друзьях-студентах. Это их слово «ишачить». «Почему они не звонят? Ведь обещали».
Газета сообщала, что юный спортсмен, школьник-девятиклассник, установил новый рекорд: прыгнул в высоту на метр девяносто два сантиметра.
«Подумаешь, рекорд!»
Рем отошел от газетной витрины, разбежался по аллее и, подпрыгнув, сорвал с нижней ветки клена несколько листьев.
— Жених, а как козел прыгаешь, — донесся до Рема ворчливый голос старушки, которая с вязаньем в руках сидела на лавочке.
Рем сделал старухе гримасу и пошел по аллее подчеркнуто степенно.
А в это самое время Вася Фатеев входил в больничный парк, мучаясь мыслью: что скажут сейчас врачи об отце?
Глава пятая
Из Уварова Коля приехал один. Это было днем. Матери дома не было. Коля в дороге проголодался. Он поискал в комнате и на кухне, нет ли чего съестного, и ничего сготовленного не обнаружил. Мать сегодня его не ждала. Написав записку о своем приезде, Коля с куском хлеба выскочил на улицу и побежал к Васе.
«А вдруг кирпичи стали делать без меня?» — на бегу думал он.
Васи дома не было. На ступеньках соседнего крылечка грелся на солнышке дед Савельич.
— Иди-ка сюда, — поманил Савельич Колю. — Небось к Ваське прискакал? Нет их никого. А Иван Дмитриевич захворал, в больницу свезли. Сказывают, здоровая нога гноиться стала. Свищи пошли. Вроде как старые ранения открылись.
— А давно увезли?
— Намедни. Машина приезжала. Свезли в ту больницу, где его Василиса Федоровна работает. Я тоже годов пять назад там с почками лежал.
— А Васька-то где?
— Васька за лимонами побежал. Лимонов Иван Дмитриевич запросил. Васька из магазина прямо туда, в больницу, отправится.
Коля скороговоркой попрощался и побежал в больницу. Обежав несколько корпусов, он, наконец, нашел хирургическое отделение.
— Куда это ты разогнался?! Как будто не знает, что с четырех прием, — остановила его в дверях санитарка.
— Тетя, мне нужно насчет Фатеева узнать, у которого нога гноится, — взмолился мальчик.
— Фатеева? Это насчет мужа нашей сестры из инфекционного, Василисы Федоровны?
— Да.
— Так вроде у нее посветлее мальчишка был. Здесь она. Худо отцу-то стало. Совсем худо. Операцию ему сделали… Ну, пойду мать позову.
Колю зазнобило.
Вдруг в глубине коридора послышался стук каблуков. В халате, наброшенном на плечи, в вестибюль вбежала Василиса Федоровна. Увидев Колю, она бросилась к нему, обняла и зарыдала.
Коля почувствовал, как несколько горячих капель упали ему на шею.
— Это ты, Коленька? А где же Вася? Плохо, очень плохо дяде Ване…
— Не плачьте, тетя Ася, — прошептал Коля.
— Придет Вася, вы, миленькая Мария Ильинична, дайте ему халат и покажите, куда идти, — попросила Василиса Федоровна санитарку.
Каблуки Фатеевой застучали по кафелю коридора. Неожиданно для себя Коля всхлипнул:
— Дядя Ваня умрет… Умрет…
Приоткрылась дверь, и робко вошел Вася. Коля быстро отвернулся, чтобы друг не видел его слез, и пробурчал:
— Васька, возьми халат, иди к отцу… Мать велела. Вот она тебя отведет.
Вася покорно последовал за сиделкой, Коля остался один.
Вернулась сиделка.
— Чего-то не разберусь, — сказала она. — Двое вас у Василисы Федоровны, что ли?
Коля не ответил. Ему представилось, как стоит сейчас Вася около умирающего отца и плачет.
И вот в коридоре раздаются быстрые шаги. В вестибюль вбегает Вася и, всхлипывая, падает на деревянный диван. Плечи его вздрагивают.
— Умрет, умрет папа! — всхлипывает он. — Нет у них в больнице какой-то нулевой группы. А «Скорая помощь» никак не едет. Я им говорил: у меня кровь берите!
— А они?
— Говорят, законом запрещено у ребят брать.
— Значит, из-за этого закона твой отец умирать должен?
Коля гневно смотрит в глубину коридора. Потом хватает друга за плечи, встряхивает и говорит:
— Фатей! Не имеют права! У тебя не хотят брать, у меня пусть берут! Я здоровый! Пойдем, Фатей!
— Пойдем, Колька, — шепчет Фатеев. — Ты даже не знаешь, что я тебе за это сделаю. Я… Я подарю тебе всего Жюль Верна, хочешь, самокат…
Когда мальчики вошли в ординаторскую, Василиса Федоровна сидела, опустив голову на стол, и беззвучно плакала. Рядом стояла какая-то женщина, видимо врач, и кричала в телефонную трубку:
— Вы понимаете? Первое переливание вызвало шок. Больной при смерти. Я не могу рисковать. Мне нужны свежие ампулы. Немедленно!
Врач увидела ребят.
— Вы у меня возьмите. У меня кровь здоровая. Подойдет, — прошептал Коля.
К Коле кинулась Василиса Федоровна.
— Коленька, миленький, родной мой! — шептала она, целуя смущенного Никифорова.
— Ну, берите, — просил Коля, засучив рукав.
Врач погладила Колю по голове, вздохнула и сказала:
— Добрая душа у тебя, мальчик. Но кровь я у тебя брать не стану. Ни у тебя, ни у Васи. Ни у одного мальчика, ни у одной девочки. Для этого существуют сильные люди — доноры… А вы идите домой. Сейчас приедет «Скорая помощь», привезет кровь. Все будет в порядке.
— Папа выздоровеет? — спросил Вася.
Врач не ответила. За окном послышался шум автомобильного мотора, и Василиса Федоровна бросилась к окну.
— Приехали! — воскликнула она, затем обернулась и сказала: — Вам, ребятки, сейчас здесь делать нечего. Я останусь на всю ночь. Поезжай, Вася, к Коле. Переночуй у него. А ты, Коля, объясни все маме.
В ординаторскую вошли работники «Скорой помощи».
Глава шестая
Поеживаясь от холода, мальчики быстро шли по аллее больничного парка. Проснулись они рано, раньше Надежды Григорьевны, и тихонько, чтобы не разбудить ее, стали собираться в больницу. Они съели оставшийся от ужина винегрет, захватили с собой по ломтю хлеба и вышли на улицу.
Окраина перекликалась заводскими гудками. По тому, в какую сторону шли люди, на какую улицу, в какой переулок сворачивали, ребята знали, кто они. Вот идут металлисты, вот стеклодувы, вот авторемонтники.
— Вон отец и брат нашей Сорокиной пошли, — показал Коля. — Они на чугунолитейном работают. Там батареи для парового отопления делают.
Ребята вышли на шумный перекресток. Мимо, терпеливо соблюдая очередь, ползли припудренные серой пылью цистерны с надписью «Цемент»; ворчливые, окутанные синим дымом семитонные «МАЗы» на огромных прицепах тащили облепленные глиной бульдозеры. Прогромыхал прицеп с маслянистыми стальными прутьями, «ЯАЗ» повез станок. Потом дорогу ребятам преградила целая колонна грузовиков с кирпичными контейнерами.
«С папиного завода везут», — подумал Вася.
— Видишь, Фатей, какой кирпич? С дырочками, — заметил Коля. — В такой эти самые пластиночки можно даже не запрессовывать, а прямо вставлять.
— Ну и провозишься целый месяц с одним кирпичом! Тут надо так придумать, чтобы все делалось автоматически. Специальную машину изобрести надо, — возразил Вася.
Светофор перекрыл дорогу машинам, и ребята побежали дальше.
— Я, Фатей, вот что думаю. Выпишется дядя Ваня из больницы, выйдет на работу и сделает на заводе хотя бы пятьдесят электрических кирпичей. Мы из них у тебя дома для пробы печку сложим. Представляешь!
— И отцу веселее поправляться будет!
…В больничном парке было пустынно. В вестибюле хирургического отделения сидел какой-то вредный старикан, который наотрез отказался пустить ребят.
— Вы бы еще в четыре часа ночи пришли, — пробурчал он и выпроводил их во двор.
Рассчитывая в каком-нибудь из окон увидеть Василису Федоровну, ребята решили обойти вокруг корпуса.
Деревья медленно роняли желтые листья. К ногам Коли опустился большой красивый кленовый лист. Он не удержался, чтобы не поднять его. Едва поспевая за Васей, который шумел ногами по листопаду, Коля любовался тоненькими жилками, разбегавшимися по листу.
