Аделаида Котовщикова - Сплошные неожиданности
— Да больна, больна! — Старушка заплакала.
— Бабушка! — в ужасе вскрикнула Карина. — Ну что вы! Сядьте на скамейку.
Они как раз пересекали сквер. Карина усадила старушку на скамейку.
— Дома сидит, в детсад не ходит… — Старушка вынула из сумочки платок, высморкалась.
— А вы бы её навестили, — посоветовал Димка. — Или адреса не знаете?
Старушка прямо взметнулась:
— Как это — не знаю? Как я могу не знать адреса своего сына?
— А причём тут ваш сын? — спросил Димка.
— А при том, что Танечка — моего сына дочка.
— Как? — ахнула Карина. — Танечка — ваша внучка? Вы её родная бабушка?
— Бабушка, бабушка, — закивала старушка. — Не крокодилица же я! — И опять заплакала горько-горько.
Какая дикость
— Дикость! Нелепость! Ужас!
Карина бегала по комнате, сжимала и разжимала руки — так она выражала своё негодование. И зачем-то зажгла все лампы — и верхнюю люстру, и настольную под зелёным стеклянным абажуром, и бра над диваном.
Димка в одних носках, — разулся, чтобы не пачкать паркет, — сидел на диване, бормоча:
— Да уж… действительно…
За окном потемнело от дождя.
Дождь начал накрапывать, ещё когда они сидели на скамейке в сквере. Но никто из троих не обратил на него внимания.
— Конечно, Танечка — моя внучка, — рассказывала старушка. — Папа с мамой у неё в заграничной командировке, в Индию уехали на полтора года. Сын-то мой инженер, и жена с ним поехала. А дочку побоялись с собой взять: климат вредный для северного ребёнка, жарко очень. Осталась Танечка дома со своей тётей, старшей сестрой её мамы. Тётя к ним в квартиру переселилась. Целый год всё шло хорошо. Девочка здоровенькая, в садик ходит, и я часто приходила, помогала — живу недалеко, через две улицы. А месяца два назад Эльвира…
— Это кто Эльвира? — спросил Димка.
— Да тётя Танина! Эльвира… вообще она такая…
— Высокомерная, — подсказала Карина. — Я её видела. Только я думала, что это мама Танечки.
— Да, и высокомерная, и очень самолюбивая — слова против не скажи. Но главное… бессердечная она… — голос у бабушки прервался, перешёл на шёпот, — …обиделась на меня и выгнала, запретила приходить. И ко мне Танечку, как прежде, не пускает.
— За что обиделась? — спросила Карина.
— Очень грубо она обошлась с портнихой. Та ей блузку перешивала, принесла, а Эльвире показалось, что обузила. И так она на женщину накричала, отказалась за работу платить. А женщина немолодая, усталая, даже заплакала от обиды. Я ей потом говорю: «Нехорошо так, Эля, к себе-то ты вежливости требуешь!» А она разбушевалась: «Вы мне давно надоели! Таню балуете! Вон отсюда!» Таня заплакала. Она её отшлёпала… И вот не могу туда ходить: опять выгонит при ребёнке! Только в детсаду Танечку и вижу, чаще — издали. Маленькая, как увидит меня: «Бабуля, когда придёшь? Почему не приходишь? Пойдём к тебе в гости!» А разве я могу без согласия Эльвиры — ведь Таня ей поручена… А ссориться при ребёнке — последнее дело…
— Кошмар! — прошептала Карина.
— Тут ещё заболела девчушка…
Дождь разошёлся, и не понять было: залито морщинистое лицо старушки дождём или слезами.
Карина поднялась со скамейки, взяла старушку под руку, помогла ей встать:
— Бабушка, мы вас проводим домой. А то вы простудитесь. Это… это… слов не нахожу! Но мы что-нибудь придумаем!
Старушка покорно позволила себя увести, но говорить не перестала:
— Ведь я в каком положении оказалась? Написать сыну не могу — расстроится, а сделать ничего не сможет за тридевять-то земель. Ещё не дай бог, с женой там поссорится из-за этой Эльвиры. Сестра же она Таниной мамы, старшая. Убедить Эльвиру, что нехорошо она поступает, мне не под силу. Легче стенку в чём-нибудь убедить, чем женщину, которая считает, что её оскорбили. И ещё боюсь, как бы тётка не научила Таню бессердечию и корыстолюбию. И то и другое за Элей водится…
Ребята проводили бабушку до самой квартиры.
— Спасибо, милые. Выговорилась, вроде и легче стало. Заходите в гости!
— Непременно придём! — обещала Карина.
А Димке, когда остались вдвоём, сказала:
— Надо всё обсудить! — И потащила его к себе.
Красота — это не главное
До чего же эта Каринка самонадеянная!
Адрес Тани Крыловой выведала у бабушки, — Димке и в голову не пришло спросить про адрес. И отправились они на другой день, в воскресенье, к Эльвире за макулатурой.
Для чего?
Карина, видите ли, хотела с Таниной тётушкой потолковать, воздействовать на неё.
Как бы не так!
Эльвира их просто выгнала, и дело с концом. Открыла дверь на их настойчивый долгий звонок и сразу набросилась:
— Что за невоспитанные дети! Так звонить! Я думала, телеграмма.
— Извините, — вежливо сказала Карина. — Мы за макулатурой пришли. — И держится за дверную ручку. — А как Танечкино здоровье?
— Тебе-то какое дело? — У взрослой женщины сил побольше, чем у пятиклассницы. Дверь вырвалась из Карининых рук и с треском захлопнулась.
Разгневанная Карина дышала, будто пробежала семисотметровку. Щёки её горели.
— Я уверена, что есть у неё старые ненужные газеты. Просто на «Королеву Марго» копит!
— Пошли, — сказал Димка. — Чего стоять без толку?
Медленно спускаясь по лестнице — на лифт только рукой махнула, — Карина продолжала возмущаться:
— Сколько в ней злости! Бедная Танина бабушка! Но знаешь, она красивая, эта Эльвира, я успела разглядеть. Глаза синие, лицо тонкое, носик такой… И губы. Волосы белокурые, волнами. Может, крашеные? Но всё равно красиво. Нарядить её в подходящие одежды и — снимать в кино! В сказке какой-нибудь, фею. Только не добрую, а злую. Нет, красота — это не главное.
Смешная девчонка
Целую неделю Димка прожил попусту, без всяких происшествий. В школу ходил, на переменах прогуливался по коридору с мальчишками, норовя побороться где-нибудь в закоулке, подальше от глаз дежурных старшеклассников. Получил две четвёрки и три тройки по разным предметам. Кончался год — и на всех уроках спрашивали без конца. Гулял мало: дождик струился с неба, будто нанял его кто-то, и он усердствовал.
С Кариной и словом перекинуться не пришлось. Раза три подмигнула она ему издали, но что это должно означать, Димка не понял. А в воскресенье утром Шлыкова заявилась к Димке собственной персоной.
Как всегда при виде Карины мама посветлела лицом и заулыбалась:
— Здравствуй, Кариночка! Заниматься пришла? Может, чайку выпьешь? Или молока?
— Здравствуйте, Екатерина Дмитриевна! Спасибо, я уже завтракала. Как вы себя чувствуете? Надеюсь, здоровы? Нет, не заниматься. Разрешите, пожалуйста, Диме погулять. Наконец-то погода чудесная.
Уж эта Шлыкова!
А в коридоре у вешалки Карина Димку безо всякой такой учтивости в спину подтолкнула:
— Живее пальто надевай! Пойдём следить!
— Чего-о?
— Ты глухой? Поторапливайся, тебе говорят!
Вскоре они входили во двор того дома, где жила Таня Крылова. Двор отличный, на сквер похож — малым ребятам и пенсионерам раздолье.
— Вот она! — обрадовалась Карина. — Повезло нам! И без тётки гуляет.
Теперь и Димка увидел: скачет среди детей Таня Крылова.
Карина подошла к ней:
— Здравствуй, Танечка! Ты уже выздоровела? В садик ходишь?
— Завтра пойду. — Таня подумала. — Впрочем говоря, мне ещё завтра к врачу идти.
Наконец-то Димка её рассмотрел: курносая, глаза круглые, смотрят из-под чёлки как-то по-щенячьи. Нет, скорее — по-котёночьи. Наверное, и Карине так показалось.
— Впрочем говоря? — засмеялась Карина. — Пойдём, Танечка, на скамейку. Я тебе что-то подарить хочу.
От любопытства у Тани нос ещё больше вздёрнулся. Сели на скамейку. Карина вытащила из кармана пальто маленького целлулоидного пупса в голубом конверте.
— Ой, какой! — восхитилась Таня. Схватила пупсика и давай укачивать: — Баю-бай! Баю-бай! Спасибо, девочка, что ты мне такого хорошего подарила.
— Пожалуйста, пожалуйста! А ты… — Карина помялась, — бабушку вспоминаешь?
Димка испугался: вдруг заревёт? Но Таня ответила весело:
— Нет.
Глаза у Карины округлились.
— Нет? — переспросила она растерянно.
— А чего я её вспоминать буду? Я её и так помню. Баю-бай! Ты мой сыночек! Я его Витенькой назову, хорошо?
— Назови, как хочешь, — Карина с улыбкой разглядывала девочку. — Танечка, а где твой папа?
— Тётя мне не разрешает говорить, что мой папа в Индии.
Димка фыркнул:
— Но ты уже сказала.
Таня нахмурила брови:
— Что я сказала? Ты ко мне, мальчишка, не лезь, а то как дам!
— Не зубоскаль, Крюков, а ты, Таня, не груби!
