Патрисия Сент-Джон - Трое отправляются на поиски
Ваффи огляделся вокруг, подошел на цыпочках к корзинам, набрал пригоршню ягод и быстро отправил себе в рот. Потом он отломил гроздь и сунул ее прямо под нос Давиду.
— Не надо; это же воровство! — воскликнул Давид, отпрянув. Но Ваффи не заботился о таких пустяках.
— Ты глупый, трусливый мальчишка, — прошептал он с презрением. — Испугался той лодки, а теперь боишься быть пойманным. Если ты такой размазня, иди, играй со своей сестрой в куклы, а я найду себе друзей постарше, которые ничего не боятся. Вчера Карем стащил огромную сладкую дыню прямо с лотка на базаре, вот.
Давид заколебался. Он мечтал быть храбрым и отважным, похожим на Мюррея, но он знал, что брат никогда ничего не крал. Даже страшно представить себе, что другие мальчики откажутся играть с ним, и он останется в одиночестве. Хотя, может быть, совсем не обязательно воровать, чтобы быть храбрым? А сейчас, еще не зная ответа на этот вопрос, может, лучше все-таки взять ягоды? Давид протянул руку.
— Хорошо, — сказал он сердито, чувствуя себя не в своей тарелке, — давай виноград. Я боюсь не больше тебя.
— Эта девчонка не проснется, — заметил Ваффи. — Она больна. Смотри, она мечется и разговаривает во сне! Возьми еще винограда. Вон ту спелую гроздь.
Ребята сидели на корточках, отправляя сочные ягоды в рот одну за другой. Украв раз, Давид уже не испытывал страха. Виноград ужасно вкусный, и его очень много! Смущало другое: кто мог оставить маленькую больную девочку одну под оградой? Она и впрямь выглядела очень нездоровой. Мухи ползали по ее лицу, по глазам и губам… Ответ на это не заставил себя долго ждать. Ералаш вдруг вскочил и принялся неистово лаять, а из-за угла появился чернобородый крестьянин в сопровождении жены, несущей на спине ребенка.
Ваффи их вовремя заметил. Он привык прятаться и убегать, поэтому в ту же секунду пустился наутек, просвистев как ветер мимо бородача, и теперь только гончая могла поспеть за его быстро мелькавшими загорелыми пятками. Но Давид сидел спиной к мужчине и женщине и едва успел понять, что произошло, как шершавая рука схватила его за шею.
— Я сообщу о тебе в полицию, — прохрипел бородач, теребя Давида за волосы и прицеливаясь, чтобы ударить щенка, заливавшегося лаем. Но, увидев испуганные и ясные глаза Давида, смекнул, что мальчик не из местных, и сдержался.
— Ты кто такой? — строго спросил он.
— Я сын врача, — ответил Давид, дрожа с головы до пят. — Простите меня, я съел только несколько ягод.
Искорка интереса мелькнула в темных глазах крестьянина. Все еще крепко держа Давида, он слегка пнул ногой спящую девочку.
— Немедленно вставай! — рявкнул он.
Девочка, уже проснувшись, застонала и попыталась подняться; но голова ее бессильно упала на землю. Лицо женщины выразило сострадание, она опустилась на колени возле лежащей.
— Плохи дела, муж, — сказала она. — Девочка не может подняться, а мы не сумеем нести ее, виноград, нашего ребенка и пустые корзины. Раз уж мы думаем добраться до нашей деревни до заката, надо оставить ее здесь. Больница уже закрылась, там не примут нас. Но если этот мальчик и правда сын врача, пошли его, чтобы он привел сюда своего отца. Пусть позаботятся о несчастной и возьмут ее в больницу. Я знаю, у этих людей добрые сердца.
— Я найду моего отца, — с готовностью заявил Давид, обрадовавшись тому, что бородач уже не пугал его полицией, — и отведу Вас к нему.
— Ладно, — сказал крестьянин, которому не терпелось отправиться домой. — Ты, женщина, останешься здесь стеречь виноград. А ты, мальчик, отведешь меня к своему отцу. Обещаю молчать о том, что ты воровал виноград; но если ты попытаешься надуть меня или сбежать, — будь уверен, я немедленно заявлю в полицию.
Крестьянин взял на руки больную девочку и последовал за Давидом. Ваффи же и след простыл…
Главные ворота больницы оказались закрытыми, но Давид знал другую дорогу. Отца он должен найти во что бы то ни стало.
— Подождите здесь, — сказал он крестьянину, указывая на низкий каменный выступ у ворот. Затем вихрем промчался через сад и проскользнул в служебную дверь больницы. В коридоре все еще оставалось несколько посетителей, ожидавших своей очереди, а значит, отец уже не успеет к обеду вовремя.
— Папа, — позвал Давид, пробираясь мимо всевозможных преград, людей и дверей, — там одна больная девочка ждет тебя.
— Это для меня не новость, — ответил отец, коротко взглянув на Давида. Рубашка и штаны сына были в грязи, а чуб торчал кверху, словно гребешок петуха. Обычно ему не позволялось входить в кабинет отца, но, вероятно, в этот раз было что-то срочное.
— Какая девочка? — спросил отец. — Что с ней случилось?
— Ей плохо, — ответил Давид, — намного хуже, чем всем этим людям; а ее отец отпихнул ее ногой!
— Так, так, — наморщив лоб, сказал отец Давида. — Приведи девочку, я ее осмотрю.
Давид снова побежал к воротам больницы, и спустя несколько минут они вернулись уже втроем. Крестьянину явно хотелось поскорее избавиться от своей ноши.
— Это не моя дочь, — сказал он, протягивая девочку врачу. — Ее родители умерли от тифа в прошлом году, и девочке было бы лучше умереть вместе с ними. Разве в этом мире есть место для горбатой нищей, да еще и без родителей? Никому нет до нее дела, разве моя жена иногда покормит ее, за это девочка ей помогает. Сегодня она пошла с нами на базар, тащила корзину винограда, и по дороге ей стало плохо. Но у меня была еще корзина гранатов, поэтому я оставил девочку лежать возле бамбукового плетня. На обратном пути я купил на базаре мешок зерна и нашел ее вот в таком состоянии… Несподручно нести ее, нашего ребенка, да еще виноград, корзины и мешок с зерном обратно в деревню. Кроме того, повторяю, она не наш ребенок, и в моем доме нет места для больной.
Крестьянин так держал несчастную, что, казалось, собирался уронить ее. Врач поспешно принял девочку на руки и осторожно уложил ее на больничную кушетку. Сейчас больная лежала очень тихо и, по всей видимости, ничего не слышала или ее совершенно не волновало всё, здесь сказанное. Трудно было определить, сколько ей лет. Сгорбленное тело казалось крохотным, но лицо выглядело утомленным, как у взрослого человека. Давид почувствовал ком в горле, когда взглянул на девочку, и, развернувшись, выбежал из кабинета. В руках отца и сестер больная была в безопасности.
Мама уже отправилась на поиски сына, когда увидела его, бегущего по тропинке.
— Где ты был, Давид? — спросила она. Прошло больше получаса, как я позвонила в колокольчик.
— Я не мог прийти вовремя, мама, — оправдывался Давид. — Со мной приключилось вот что: я нашел больную девочку с горбом на спине. Никому нет до нее дела, а один человек ударил ее ногой. Я решил отвести ее к папе. Мама, а нельзя, чтобы она, когда выздоровеет, жила у нас? Ведь у нее никого нет, ни папы, ни мамы.
Мама улыбнулась.
— Я пойду повидаю эту маленькую девочку, — ответила она. — Мне кажется, кто-то о ней уже заботится. А теперь иди, вымой руки и садись обедать. Папа еще не собирается прийти?
— У него сегодня много посетителей, — сообщил Давид и добавил: — А мы с Ваффи нашли спрятанную лодку, она прикована к скале цепью. Как ты думаешь, может быть, это лодка контрабандистов?
— Думаю, это лодка рыбаков, — сказала мама, завязывая тесемки нагрудника Джоаны. — Успокойся и садись за стол, Давид; все остывает. Джоана, я слушаю тебя, только сначала съешь свой суп, а потом расскажешь мне всё, что пожелаешь.
У Джоаны была наготове длинная история о кошке с котятами, жившими в довольно неприятном месте за мусорными баками, куда детям ходить не разрешалось, но которое всё-таки стало для них страшно притягательным местом.
Давид ел молча, слушая лепет сестры. Он тосковал по брату. Они не увидятся год, а это целая вечность. Да еще эта больная девочка, до которой никому нет дела. Но самой большой тяжестью на душе была его тайна о краденном винограде, тайна, о которой он никому не мог рассказать. Может, это случилось не в последний раз, потому что Ваффи нравилось это делать, и он назовет его трусом, если Давид не будет воровать вместе с ним, да еще высмеет его перед другими мальчиками. Давид резким движением отодвинул от себя тарелку.
— Я не хочу есть, — пробурчал он. — Мне кажется, я заболел.
Как только он произнес эти слова, вошел отец.
— Ну, — сказал папа, — как проводили Мюррея? Сейчас он, должно быть, уже летит над Францией.
Джоана болтала свое, а они опять поговорили о Мюррее. Давид прильнул к плечу матери. Никто не удивлялся тому, что ему тоскливо. Мюррей уехал, а потому каждый из них имел право немножко погрустить.
— Кстати, — заговорила мама, — Давид рассказал мне о больной девочке. Как она себя чувствует?
— Еще не ясно, — ответил папа. — Ее отвели в палату, и я собираюсь навестить ее после обеда. Признаки болезни налицо, да к тому же девочка истощена, видно, долгое время о ней никто не заботился. Сможем ли мы ей помочь — не знаю, но самое печальное то, что у нее нет никаких родственников, никого, кто мог бы приютить ее.
