Андрей Ефремов - Я успею, ребята!
— Как дела-то? Пройдемся?
Ну я ему про ясагаси и рассказал. На нас прохожие оглядывались — так он смеялся.
— Ох, неслабые вы мужики с отцом! Не скучаете. А я, вообще-то, думал — раньше тебя увижу, да весь наш второй курс на картошку отправили… Котел-то допаял? А что дальше делать будете? Ты, случайно, радиотехникой не увлекаешься?
— Да ну, — говорю, — мы с Ваньчиком в прошлом году для увеличителя реле времени делали. Скучно, и током бьет. Нет, мне нравится, чтобы крутилось и ездило, а там провода всякие — ничего и не видно.
— Эх ты, — говорит, — провода… Не лазил бы руками куда не надо — вот и не било бы… А я вот радиотехникой хотел заняться, да одному начинать неохота.
Я так обрадовался, даже остановился.
— Ты к отцу моему приходи, к нему все ходят. Он в этом деле знаешь как рубит! Про него даже в газете статья была. Правда, правда, «Левша у осциллографа» — вот как называлась. С фотографией.
Юра подумал, подумал.
— А что? Возьму и приду.
В этот раз мы к самой Юриной парадной подошли. Не так уж от моего дома далеко. Я еще раз попробовать решил: ну откуда он про меня знает? Смеяться стал:
— Но это же элементарно, Ватсон!
И выскакивает тут из парадной Базылева.
— Ах, какая, — говорит, — встреча!
К Юре повернулась:
— Здравствуй, Юра.
И поскакала.
Ну Ленка, ну коза! Ясно теперь, кто про меня сведения доставляет. Сам ведь эту газету в школу таскал, показывал всем. Смотрите, мол, какой у меня отец выдающийся! А Ленка-то даже почитать просила.
— Она? — спрашиваю. А Юра опять смеется:
— Вычислил ты меня, старик.
Потом руку, как прошлый раз, подает.
— До встречи, Витя, теперь в городе буду.
И в парадную вошел.
Видел бы Ваньчик, как Юра со мной попрощался, так бы он тут и сел.
У Ваньчика медная трубка оказалась — первый сорт. Он ее в школу притащил.
— Все, сегодня гнуть будем. Паяльной лампой нагреем — и гнуть.
Я говорю:
— У тебя как дома-то, лампу раскочегарить можно?
— Да ты чего? Мы же на балконе, никто и не скажет ничего.
После школы домой сбегал, поел и — к Ваньчику. Лампа ревет, Ваньчик кричит, с соседнего балкона советуют что-то. Не заметил, как Ваньчиков отец пришел. Он на нас смотрел, смотрел.
— Кто же так змеевики делает, артисты?
Тут мы его и увидели.
— В трубку песок насыпать надо, а то она у вас как миленькая сплющится.
Так и простоял с нами, пока получаться не стало. Ваньчик говорит:
— Видал? Ты не думай, что он просто автобус водит. Он что хочешь для машины сделать может. Он однажды из двух плохих радиаторов один нормальный спаял. Сам видел.
Я бы у Ваньчика остался чаю попить, только мне на завтра еще геометрия оставалась. Я и пошел домой.
В прихожей говорю:
— Привет!
Папа из комнаты выскочил.
— Фу ты, — говорит, — напугал. Орешь как на пожаре.
А у меня в голове паяльная лампа гудит, я и не слышу.
Захожу в комнату — рядом с папой Юра сидит, а на столе какие-то блестящие книжки рассыпаны, штук десять, наверное. Юра на меня посмотрел, как будто виделись только что.
— Дмитрий Алексеевич, вы вот это еще не смотрели.
Вытягивает одну блестящую книжку и папе дает.
Ну и ладно, думаю. Пошел геометрию делать. Только писать кончил — Юра входит. Прямо я от этой лампы оглох — шагов не слышал.
— Ну, что сердитый?
Сзади ко мне подошел и легонько в спину толкает.
— Мы с Дмитрием Алексеевичем просто перепугались, когда ты заорал.
— Да ну, — говорю, — эти лампы паяльные… А ты как? Это у тебя что за книжки были?
Он портфель открыл и достает одну. А это, оказывается, заграничная аппаратура, магнитофоны, что ли. Картинки яркие, блестящие. Я думал — Юра книжку мне оставит, ребятам показать.
— Что ты, Витя, это вернуть надо. У тебя книги посмотреть можно?
Я ему рукой махнул, чтобы брал, что хочет, а сам историю читаю: мне еще устные оставались. Папа минут через двадцать вошел. Юра встал, какую-то книжку на место поставил.
— Да брось ты, Юра, вскакивать, — говорит папа и сам на чурбак садится. — Я, знаешь, думаю, не сложновато ли это для тебя. Сам ведь говоришь — начинающий, а это все аппаратура высококлассная.
— Что вы, я разберусь.
И опять свои блестящие книжки вытащил. Вытащил и молчит, как будто вспоминает что-то. Папа его толкнул легонько:
— Чего застыл?
Юра себя блестящей корочкой по ладони похлопал, помолчал еще и говорит:
— Да есть еще одно дело, прямо неудобно мне говорить.
Папа улыбнулся, говорит:
— Валяй, чего там.
— У меня знакомый один есть, в ателье работает, звукотехнику всякую ремонтирует. Он мастер классный. Если у кого аппаратура нормальная, его на дом зовут. Особенно если импорт. Ну а тут у него какой-то мертвый случай, никак разобраться не может. А уже обещал. Неудобно, понимаете?
— Эх ты, — говорит папа, — дипломат. Проспекты свои разложил, вопросы умные задает. Сразу бы дело говорил.
— Вы скажете: дипломат. Уж заодно просто. В курсе-то хочется быть. Что, где?
Я говорю:
— Когда…
Они засмеялись, а папа спрашивает:
— Проветриваться идете?
Юра в дверях обернулся:
— А к вам, Дмитрий Алексеевич, еще зайти можно?
Папа говорит:
— Ради бога. Только предупреждай, архаровцу вот скажешь.
Мы на улице сперва молча шли. Полдороги уже прошли, наверное.
— Знаешь, Витя, у тебя отец… — Юра рукой покрутил. — Схемы эти читает, как семечки… Ты не знаешь, сколько он за ремонт берет?
— Какой, — говорю, — ремонт?
— Ну мало ли, у людей импорта много. Успевай поворачиваться.
Я смотрю на Юру и не пойму чего-то. А он засмеялся и опять рукой махнул.
Около Юриного дома мы назад повернули. Опять он меня проводил.
Папа спрашивает:
— Ты где с Юрой познакомился?
Я рассказал. Он говорит:
— Занятный парнишка.
— Ничего себе парнишка, — говорю, — на втором курсе учится в техникуме.
— Да я не в том смысле. Он парень серьезный. А как у вас, кстати, с Ваньчиком? Пароход-то ваш не уплыл еще?
Кто это придумал желтые листья мусором называть? Весь город шуршит, как живой, и грибами пахнет. Я от листопада дурею прямо. С утра специально крюка дал — через сквер пошел. Там этих листьев — травы на газонах не видно. Я их разгребал, думал — желудей наберу, да нет, видно, рано еще. Одни поганки трухлявые попадаются. Чуть в школу не опоздал. И бежал зря. Бориса Николаевича куда-то вызвали, он только к концу урока вернулся.
Девчонки наши этих листьев в класс понатащили, стали венки плести. Базылева с листьями возилась, даже спиной ко мне повернулась, потом спрашивает:
— Витька, а Витька, я тебе нравлюсь?
Стал я думать, как ей ответить, чтобы не заважничала.
— Ну тебя, Витька, думаешь долго. Это ты вчера с Юрой к нашему дому подходил?
Я к ней так и развернулся.
— Без тебя, Базылева, что, шагу ступить нельзя, следишь ты за нами, что ли? Дела у нас, может!
— Де-ло-вые, — говорит. И пошла со своим венком к остальным девчонкам.
Ваньчик у нас опять отчебучил. Венок навертел не хуже, чем у девчонок. Я слышу — смеются. Обернулся — рыжий Ваньчик в рыжем венке и в зубах еще листок держит. Девчонки набежали, зеркало ему суют. Визг, писк.
Мы потом у меня за партой уселись. И Ленка, между прочим, тоже с нами сидела. Такую они с Ваньчиком возню устроили, чуть меня на пол не столкнули. Ваньчик ей потом свой венок нахлобучил.
— Помни, — говорит, — мою доброту!
Ленки из-под этих листьев прямо не видно стало.
Выхожу на другой день из школы — на ступеньках Гудилин с магнитофоном сидит. Магнитофон, конечно, в мешке полиэтиленовом, уж и не понять, какая картинка на мешке была, все облезло, а он сидит довольный, клавишами щелкает, Гудок несчастный! Я внизу остановился Ваньчика подождать, и тут вылетает из школы какой-то третьеклассник, что ли. Он прямо в этот гудилинский агрегат так портфелем и врезался. Я даже зажмурился: ну, думаю, плакала музыка! Только у этого слона разве из рук выбьешь что-нибудь? Мальчишка и испугаться-то не успел, а его Гудилин свободной рукой зацапал и трясет.
— Ослеп ты, салага, что ли? Ты же ему в самое такое место своим дурацким портфелем долбанул! Да я теперь не знаю, что с тобою сделаю, зелень пузатая!
А ко мне уж Ваньчик подошел, и опять я сзади, а Ваньчик около Гудилина. Я только к нему придвинуться хотел — бац! — а перед Гудком Юра.
— Как дела, — говорит, — в мире прекрасного? Это тут что, музыкальное воспитание трудных подростков?
Гудилин мальчишку выпустил, стоит, глазами хлопает, а Юра его музыку послушал-послушал…
— Отлично, — говорит, — ансамбль сантехников. Соло на водопроводе.
Гудилин от злости прямо ошалел. Как двинет своим кулачищем!
