Эдуард Бабаев - Новоселье
— Меня зовут Али. Ты очень хорошо играешь. Приезжай, моим гостем будешь…
— Очень рад, — сказал Гера, — очень рад. — И снова заиграл на флейте.
И вдруг, словно из-под земли, выросла худая насторожённая собака и подошла к фургону.
— Волчок! — закричал я.
Волчок подошёл к машине.
Но Крестинский крепко спал и не видел этого.
— Орфей! — сказал Муравьёв, обращаясь к Герасиму Утину. — Ничего не скажешь.
— Теперь вы понимаете, — воскликнул Гера, — что такое музыка!
Я схватил Волчка и поднял его с земли. Мама помогла мне, и Волчок прыгнул в кузов, стал тормошить Крестинского, лизать ему щёки.
Крестинский обнял его за шею и тихим голосом сказал:
— Волчок!
14
Ночью мы проехали Дехканский мост.
У мамы хранились газеты и фотографии тех лет, когда строился этот мост. И я узнавал отца на фотографиях среди рабочих и военных на берегу реки или под навесом инженерного домика.
Я очень хотел увидеть Дехканский мост, но сквозь сон запомнил только огни на башнях, стальные переплёты и далеко внизу тёмную воду, по которой гналась за нами луна.
А утром, уже вблизи Верблюжьего колодца, мы вдруг увидели маленького мальчика лет шести.
На нём была высокая туркменская шапка, тёплый халат и мягкие сапоги.
— Кумли, — сказал о нём с уважением Бахрам. — Сын пустыни.
Пески здесь называют «кумы», и того, кто родился в пустыне, называют «кумли».
Мальчик остановился и поздоровался с нами.
— Он потерялся, — сказала мама. — Мы должны взять его с собой…
Бахрам засмеялся и спросил мальчика по-туркменски:
— Ты потерял дорогу? Может быть, поедешь с нами?
Мальчик поклонился и покачал головой.
— Он знает здесь все дороги, — сказал Бахрам, — и никуда не торопится.
Он посмотрел с уважением на Кумли.
— По крайней мере, — настаивала мама, — мы могли бы его подвезти до Верблюжьего колодца.
— У него свой транспорт, — ответил Бахрам. — Вон, посмотрите!
На вершине бархана стоял в ожидании бурый верблюд. На спину ему был наброшен чёрно-красный текинский ковёр.
— Байрам! — сказал Кумли и указал рукой в ту сторону, откуда слышался гул железной дороги.
И мы долго ещё видели фигурку мальчика и его верблюда на фоне синего неба и золотых песков, около последнего колодца.
15
На переезде два пограничника у шлагбаума проверяли документы. Мы въехали в военный городок. Гера Утин вместе с документами протянул и свою флейту.
Муравьёва и Крестинского пограничники знали в лицо.
— Проезжайте! — сказали они и открыли шлагбаум.
Вдали стояли большие зелёные облака. Это были деревья Байрама.
Наш дом был расположен на окраине городка в небольшом саду. Дом был старый. В пустых комнатах гуляло эхо.
До нас в этом доме жила другая военная семья, такая же, как наша. Теперь они уехали в другой, дальний гарнизон. На ступеньках крыльца мелом было написано: «С приездом!» А на веранде мы нашли записку: «Во время грозы закрывайте ставни, а то стёкла бьются. Счастливо оставаться!» И дата — апрель 1939 года.
Бахрам поставил машину на отдых под навес и молча копался в моторе. Как только мы поселялись в каком-нибудь городе, он переставал петь. Он тоже был Кумли — сын пустыни.
На веранде зажгли свет. Мама накрыла стол белой скатертью. И отец сказал:
— Всех прошу на новоселье.
Позже, когда все уже сидели за столом, пришёл начальник военного городка, комбриг Пряхин, взглянуть, как мы устроились на новом месте. Он пришёл не один, а со своим сыном Виктором. Этот Виктор мне сразу понравился. Славный такой мальчик. И Волчок вдруг подошёл к нам, как к старым знакомым, и стал слушать, о чём мы говорим.
Пока взрослые шумели за столом, Виктор отвёл меня в сторону и сказал:
— Я тут порох изобретаю. Как ты думаешь?..
