Израиль Меттер - Товарищи
На станции было много народу; об эту пору возвращались в Москву студенты, школьники, ехали домой дачники.
Станционные фонари освещали только пространство у вокзальных построек, а всё остальное было покрыто мраком. Поезд приходил из Ельца, стоял всего три-четыре минуты. Пытаясь угадать, где остановится их вагон, люди перетаскивали багаж с места на место, в темноте теряли друг друга, а потом двигались на знакомые голоса. От этой суматохи стоял шум, то озорной, радостный, то тревожный.
Анфиса Ивановна не двигалась. Маленькая, потерянная, несчастная, она уже ничем не могла помочь сыну: он был рядом, но его уже не было.
Витя в темноте приблизился к приятелю и, стараясь перекрыть шум, прокричал ему на ухо:
— Я все равно убегу!
— Куда? — спросил Митя, не поняв товарища.
— Может, к тебе убегу. Ты напиши.
В это время подбежал возбужденный Миша Зайцев который всё время исчезал и появлялся, и быстро заговорил:
— Ну, Митька, здорово! Сейчас один дядька сказал, что вас «ФД» повезет. В Кашире он воду будет набирать, ты обязательно выйди погляди. Главный кондуктор в пятом вагоне едет. У вас в поезде две собаки будут: одна охотничья, другая — не знаю, какая. Багажа можно шестнадцать килограмм…
Он выпалил всё, что слышал, толкаясь на станции, и был уверен, что эти сведения помогут другу добраться до Москвы.
Послышался дальний гул поезда, показались огни; суета и шум на станции возросли. Промчался паровоз, деловой, раздраженный, нехотя замедлил ход и остановился.
Анфиса Ивановна всё еще надеялась, что успеет сказать сыну какие-то самые главные напутственные слова, но мальчики уже втаскивали вещи в вагон. Митина голова мелькнула сначала в тамбуре, потом в освещенном окне; раздался пронзительный свисток главного кондуктора, и земля под ногами вздрогнула. С подножек посыпались провожающие. Поезд исчез за поворотом. На станции стало еще темнее: совсем тихо и сиротливо.
Из темноты к Анфисе Ивановне бежали три мальчика.
— Ну, тетя Фиса, — еще издали кричал Миша, — Митька барином поехал! На третьей полке, один!..
Володя дернул его за рукав, очевидно считая, что кричать сейчас неприлично; тихо и, как ему казалось, солидно произнес:
— Теперь, тетя Фиса, пойдем домой. А насчет Мити не расстраивайтесь. Птенцы — и те из гнезда улетают.
Рязанский мастер мог быть доволен: его слова падали на благодарную почву.
Вторая глава
Поезд пришел в Москву утром, на Павелецкий вокзал.
Забравшись вечером на третью полку, Митя поставил в головах сундучок, корзину, рюкзак и решил подумать обо всем, что ему предстоит. Но, только решив начать обдумыванье и устроившись для этого поудобнее, он сразу же заснул.
Разбудил его стук в перегородку: очевидно, козы требовали воды.
Митя хотел повернуться на другой бок, но кто-то потряс его за ногу и сказал:
— Эй, парень! Вставай! Москва.
Митя метнулся к окошку, думая увидеть Москву такою, какою он представлял ее по кино и открыткам. Поезд, погромыхивая, переползал с пути на путь, тащился вдоль редких кирпичных зданий.
Пассажиры готовились к выходу.
Больше всего на свете Мите хотелось сейчас освободиться от своего багажа. Ему казалось, что, как только он развяжется с багажом, всё пойдет как по маслу. Камеру хранения он нашел легко: туда стремилась толпа пассажиров.
Потный дядька в синем халате на голом теле подхватил Митины вещи с прилавка и понес их куда-то в глубину кладовой.
Вернувшись и записывая что-то на бумажке он спросил:
— Страховка?
Митя молчал.
Женщина, стоявшая позади, наклонилась к нему:
— Сколько стоят твои вещи?
— Я их не продаю, — быстро ответил Митя.
— Да нет же, — засмеялась женщина, — ты должен только назвать сумму, в которую оцениваешь свой багаж.
— Сто рублей.
Дядька сунул ему квитанцию. Митя был свободен.
Только теперь он вспомнил, что ведь его тетя должна была быть на вокзале, а он так и не задержался у своего вагона, как условился с матерью, чтобы тетка, не видавшая его двенадцать лет, могла подойти и спросить: «Ты Митя Власов?»
Он попытался снова попасть на перрон, но не помнил, на какую платформу пришел его поезд. Провозившись с полчаса на вокзале, Митя решил ехать к тетке домой.
Всё время ощупывая на груди деньги и документы, он вышел на площадь. Он еще в Лебедяни так подготавливал себя к первой встрече с Москвой, что в общем сейчас не растерялся.
Да, конечно, город побольше Лебедяни. Шумно. Много автомобилей. Ну и что ж? Он не маленький. А то, что он не знает, в какую сторону итти, так москвич в Лебедяни тоже б растерялся. Попробуй, например, найди у нас Задонскую сторону, когда у Дона две стороны и не знаешь, какая Задонская, а какая просто так.
Вот он сейчас спросит у кого-нибудь, где здесь у них в Москве Спиридоньевский переулок, — и всё. Подумаешь!
Если б кто-нибудь из прохожих москвичей знал, что именно такие смелые мысли мелькали в голове мальчика, поящего у вокзала, они б, вероятно, очень удивились. Митя застыл посреди тротуара и только растерянно вертелся в разные стороны, когда его задевали прохожие.
Они пробегали с таким деловым видом, что трудно было решиться остановить их. Но в конце концов он тоже приехал сюда не баклуши бить. Вот только сходит к тетке, определится куда-нибудь…
Сейчас самое важное попасть к тетке.
Митя спросил, как пройти к Спиридоньевскому.
Четыре человека ответили: «Я не здешний».
Три человека сказали: «Не знаю».
Два человека показали в разные стороны.
Десятый переспросил:
— Спиридоньевский переулок?.. Это, брат, далеко. Площадь Маяковского знаешь?
— Знаю, — соврал Митя. Ему показалось неловким совсем уж не знать Москву.
— Ну, вот доедешь до Маяковского, а там спросишь.
Пришлось начинать с начала.
Через десять минут он был в метро.
Что можно сказать о четырнадцатилетнем мальчике, попавшем впервые, прямо из Лебедяни, в московское метро?
Если б Мите, когда он спустился по эскалатору и вышел в просторный зал, сказали, что сейчас раздвинутся стены и он увидит морское дно со всеми его причудливыми обитателями, или с потолка спустится машина, которая увезет его на пятьдесят лет вперед, если бы ему пообещали сейчас показать самое громадное, самое немыслимое чудо, — он бы не удивился и поверил.
Всю меру своего удивления он израсходовал. Сейчас всё казалось ему возможным. И когда из туннеля, гудя, вылетел поезд, Митя уже спокойно, как заправский пассажир, входил в вагон. Пять минут в метро, как казалось мальчику, сделали его взрослее и солиднее. Где-то далеко-далеко были бедные Миша, Витя и Володя, была мама, были люди, которые не видели этого чуда.
Он так и шел потом по Москве от площади Маяковского к Спиридоньевскому, уже не удивляясь громадным домам, двухэтажным троллейбусам, потоку автомашин. Для каждого человека есть предел впечатлений, которые он может впитать за короткий промежуток времени. За этим пределом приходит абсолютное насыщение, и дальше впечатления уже не растворяются, а только всплывают и барахтаются на поверхности сознания.
«Сейчас это я только так смотрю, — думал Митя, — а потом рассмотрю как следует».
В Спиридоньевском переулке он легко нашел дом № 13, взобрался на третий этаж и позвонил.
Дверь не открывали.
Митя снял фуражку, пригладил волосы и снова позвонил.
За дверью не было слышно ни звука.
Он надавил кнопку и приложил ухо к двери: звонок работал. Позвонил еще и еще раз. Решил считать до пятнадцати и каждый раз после этого нажимать кнопку. Считал и звонил несколько раз.
Потом сел на ступеньку и съел яблоко.
Снова принялся звонить. Он еще ничего худого не предполагал, а просто злился на тетку: жаль было терять столько времени зря. Лучше уж было еще раз прокатиться на вокзал и обратно.
Он вышел во двор и посидел на крыльце.
Двое ребят играли в футбол. Вратарь стоял между портфелями, положенными на землю. Парнишка лет тринадцати разгонялся и ухарски бил по воротам. Вратарь, зажмурив глаза, кидался на мяч. Играли не важно. Стали играть еще хуже, когда увидели, что Митя смотрит на них.
— Хочешь, ударь, — сказал мальчик, бивший по воротам.
— Можно, — согласился Митя.
Он ударил. Немного поспорили, попал ли мяч в штангу или в ворота. Потом повозились с мячом, обводя друг друга. Двое ребят пошептались, и вратарь спросил:
— Ты на какой улице живешь?
— Ни на какой.
— Я серьезно спрашиваю.
— Правда, нигде не живу. Я только приехал.
— Из деревни?
— Из города.
— Из какого?
— Из Лебедяни.
Вратарь посмотрел на своего товарища и спросил у него:
— Коля, мы Лебедянь проходили?
