Гелена Крижанова-Бриндзова - Душан
— Ну и что? — надулась Бетка. — Всё равно. Я не пущу в комнату эту грязную подкову.
Душан обиделся за себя и за Белуша и хотел было уйти. Но тут Бетка говорит:
— Знаешь что? Пусть это будет мой дом, а тебе мы сделаем другой домик.
Они выкопали новую ямку, нарвали цветов и стали делить имущество.
— Подкову можешь взять себе, — говорит Бетка, — и вот это белое стёклышко, и ушко от чашечки.
— А это можно взять? — спрашивает Душан и показывает на красивый фарфоровый черепок. Тонкий белый черепок с голубой незабудкой посередине и с золотым ободком по краю.
— Это моё! — крикнула Бетка и прижала к себе черепок.
— Дай мне его, — просит Душан. — Вон у тебя и синее стёклышко, и стёклышко с розочкой, а у меня только ушко от чашки.
— Не дам, — говорит Бетка. — Я тоже хочу, чтобы у меня было красиво.
— У-у-у, жадина! — сердится Душан.
Вдруг, откуда ни возьмись, поросёнок. Похрюкал, покрутил хвостиком — и шасть под изгородь. Прямо к Беткиному домику.
— Кыш! Кыш! — кричит Бетка и шлёпает поросёнка по спине.
А тот хоть бы хны, роется грязным пятачком в её домике.
— Душан! Душан! — зовёт девочка на помощь.
— А ты мне черепок давала? — отвечает Душан и не трогается с места.
Пока Бетка прогоняла поросёнка хворостиной, Душан — цап! — и стащил черепок.
Положил его в свой домик и любуется: до чего же он красиво выглядит между подковой и ушком от чашки!
А вот и Бетка вернулась. Отшвырнула хворостину, присела на корточки перед разрушенным своим домиком. Душан искоса поглядывает на девочку: заметила ли она, что он взял самую красивую её вещь?
Бетка ничего не говорит. Сидит на корточках перед своим домиком и тихо, жалостно плачет. Глаза утирает, а руки-то у неё в глине. Теперь и лицо у неё перемазано глиной. Только Душану почему-то не смешно.
Душан глядит на свой домик, потом на разорённый домик Бетки, и ему кажется, что блестящий черепок почему-то потускнел. Он достаёт черепок из ямки и осторожно кладёт его Бетке в подол передника.
— Вот, бери, — говорит он. — Я ведь не хотел… Это я так, от поросёнка спрятал.
Бетка хнычет, размазывает глину по лицу.
— Знаешь что? — предлагает Душан. — Давай сделаем новый домик. Общий. Раз-два и готово. И черепок будет общий.
— А подкову? — спрашивает Ветка. — Подкову возьмём в комнату? Давай возьмём, если хочешь.
— Не надо, — говорит Душан. — Лучше мы сделаем ещё один домик, поменьше. Это будет конюшня. И подкова будет в конюшне.
Душан копает ямки, Ветка убирает глину. Душан ладошками пришлёпывает стенки, Ветка раскладывает цветы. А посредине домика, там, где солнышко светит ярче всего, блестит черепок. Белый, тонкий, прозрачный, с незабудкой и с золотым ободком.
Дом, который должен умереть
Воскресенье. Жара. Мама и Душан с утра купались в озере и загорали. А теперь солнце уже перевалило далеко за полдень. Они посмотрели на часы — половина четвёртого.
Ещё припекало, но им не хотелось больше валяться на одеяле и плескаться в воде. И они пошли домой.
Полевая тропа вывела их на асфальтовое шоссе. Впереди, недалеко от них, остановился автобус.
— Поедем автобусом?
Душан наморщил нос, подмигнул маме.
— Ну его, — говорит.
— Ладно, — соглашается мама, — ну его. Что хорошего в автобусе в воскресенье, да ещё в эту пору? Жарища и духота.
Укатил автобус, и остались на дороге только Душан и мама.
— Как пойдём? — спросила мама.
Душан осмотрелся, прищурился.
— Так пойдём, — сказал он наконец.
Они не любят ходить по знакомым улицам. Душан всегда норовит выбрать новую дорогу.
— Так пойдём, — говорит он, и они идут, надеясь повстречать в пути что-то интересное.
Сегодня путь перед ними далёкий, улицы всё незнакомые, но они не боятся, что заблудятся. Куда-нибудь да выйдут.
И вот они выходят к новым, красивым домам. Их много, целая улица. Дома разноцветные: жёлтые, белые, розовые.
— Жалко, розовых мало, — говорит Душан.
— А жёлтые тебе не нравятся?
— Жёлтые тоже красивые, но розовые — лучше всех.
Улица перекопана, заставлена кладками кирпича, черепицы, деревянных брусьев. То и дело Душан с мамой возвращаются, обходят препятствия, но им это нравится. Они перепрыгивают ямы, топают по доскам, перекинутым через канавы.
Вдруг Душан говорит:
— Здесь мы уже были.
— Когда?
— В прошлом году. Не помнишь? Только домов тогда ещё не было. Здесь был огород. Вот такие были подсолнухи! — И Душан широко разводит руки.
Теперь и мама вспомнила. В самом деле, подсолнухи были огромные, как колёса.
— Гляди, какой дом! — Душан потянул маму за руку.
Длиннющий обшарпанный дом тянется вдоль дороги, пересекая новую улицу.
— Уродина, — бормочет про себя Душан.
Действительно дом безобразный. Он уродует всю улицу.
— Недолго ему здесь стоять, — говорит мама. — Гляди, вокруг растут новые дома. Когда улицу достроят, этот дом снесут, а его жильцы переедут в новые дома.
— В розовые? — жадно спрашивает Душан.
— И в розовые, и в жёлтые, и в зелёные. Все они хороши. Они куда красивее этого. И удобнее.
Душан свысока поглядывает на старый дом.
— Он умрёт, — говорит, наконец, мальчик, — умрёт.
Окна этого уродливого дома — все в потёках от сырости и от дождей. Можно подумать, что дом плачет. И Душану вдруг становится его жалко.
— Не огорчайся. — Мама погладила Душана по голове. — Так уж это бывает. Я думаю, этот дом построил когда-то первый богач в округе. И дом был похож на своего хозяина. Он стоял над маленькими лачугами как барин, дымил из своих труб и чванился: «Куда вам всем до меня! У меня целых два этажа!» Он воображал, что красивее его нет на свете. Стены у него были сырые, лестницы тёмные, но всё равно он раздувался от гордости. А теперь он злится, что появились дома лучше и красивее его.
— Смотри, мама, он нахмурился, — говорит Душан.
В самом деле, дом глядел всеми своими окнами и окошечками мрачно, исподлобья.
А маме с Душаном весело.
Они перепрыгивают канавы, топают по доскам, радуются. Старые, мрачные, неуютные дома отживают свой век, рождаются новые. Они повидали много таких новых домов. Розовых, зелёных, жёлтых и белых. Хорошо, что они не поехали автобусом.
Завтра…
Дома у Душана есть целая полочка книг. Красивые, интересные книжки, но какой от них прок, если ты не можешь их прочесть? А всего обиднее то, что все в доме умеют читать — кроме него. И папа, и мама, и старший брат Ратьо, и обе старшие сестры, Данка и Любка.
Только разве станут они тебе читать? Ни за что не допросишься!
— Ты что, не видишь? Я ещё русский не дописала! — говорит Люба.
— Не путайся под ногами, мне нужно закончить чертёж, — отмахивается Ратьо.
А Данка — та и вовсе его не замечает; знай бренчит себе на пианино. Мама, бывает, сжалится над Душаном, прочтёт одну сказку. Но не больше.
— На сегодня хватит, — говорит она. — У меня работа.
И вот Душан сидит в углу, листает книжки. Ух ты! Дракон нарисован, трёхголовый, с длиннющим хвостом. Пасти разинуты, а пламя так и пышет, и дым идёт. А перед ним богатырь мечом замахнулся, сражается со злым драконом. Но как сражается, из-за чего сражается, победил он дракона или нет — по одной картинке никак не догадаешься.
«Ну ладно, погодите! — думает Душан. — Я тоже пойду в школу, выучусь читать — и тогда всё-всё прочитаю. Ни одной книжечки вам не оставлю!»
Да, скоро, совсем скоро Душан пойдёт уже не в садик, а в настоящую школу. Это будет завтра.
Душан включает приёмник. Он хочет услышать, какая завтра будет погода. Первый день в школе — это же такое важное событие! И если пойдёт дождь — это будет неправильно и несправедливо.
Приёмник откашлялся, зашуршал, заблестел зелёным кошачьим глазом. Вот сейчас он скажет:
«Завтра будет отличная погода!» Но вместо этого он начинает передавать музыку.
— Это что ещё за фокусы! — кричит мама из своей комнаты. — Поработать спокойно нельзя!
Мама сидит за столом над какими-то бумагами и ерошит волосы. А это значит: она устала.
— Это ты включаешь радио? — сердито говорит она Душану. — Я же тебе тыщу раз говорила. У человека дел выше головы — и никто-никто его не жалеет.
«Человек» — это мама. «Никто» — это все остальные: Дана, Ратьо, Любка, Душан и — что греха таить? — и папа тоже.
Душан всегда очень огорчается, когда мама так говорит. Как это «никто»? Душан маму жалеет, потому что он её любит. И все остальные тоже. Зря она так говорит.
— Я только послушать, какая завтра погода, — виновато бормочет Душан и глядит исподлобья на маму: не сердится ли она?
Нет, мама не сердится. Она глядит на Душана, потом на календарь, потом опять на Душана.
