Виктор Савин - Лесная книга
Старик Векшин спустил с поводка свою рыжеватую собаку, рвущуюся по следу, и подбодрил:
— Хриплый, возьми! Давай, давай… Гони его сюда.
Пёс перебежал полянку, покрутился возле мелкого осинника, потом углубился в ельник. А через несколько минут послышался его визг, а затем задорный, настойчивый лай. И, хотя лай удалялся и становился чуть слышным, Яков Тимофеевич заявил:
— Скоро сюда косой придёт. Тут у него лёжка. Круг сделает и придёт. По старому следу пойдёт.
Старик расставил сыновей цепочкой вдоль прогалины, сам отошёл в её конец и тоже приготовился.
И действительно, лай снова стал приближаться. Хриплый уже не спешил, не горячился. Он уверенно шёл по горячему заячьему следу, взлаивая, давая знать о себе.
Вскоре зайчишка выбежал на край елани, приподнялся на задних лапках, вытянул шею, повёл ушами, прислушиваясь, оглядываясь. А когда увидел направленные на него три ружья и двух собак, вздыбившихся на поводках, страшно перепугался, припал к земле, но тут же, видимо, сообразил, что так делать не годится, приготовился к отчаянному прыжку, собрав все свои силы. В это время раздался выстрел и эхом плеснулся в сухом, морозном воздухе, загудел громовыми раскатами и заглох где-то в дальних перелесках.
Звонкий и Семён побежали к добыче.
Возбуждённый, с пылающими щеками, Семён схватил беляка, торжествующе взметнул его над головой, потом прижал к груди, погладил пушистую шёрстку и сунул в сетку.
— Нет, погоди! — остановил его отец. — Погоди в сетку класть. Ты про собак забыл. Задаром тебе Хриплый зайца гонял? Гляди, пёс облизывается. Отрежь лапку, дай ему… Звонкому и Стреле тоже по лапке дай. Больше азарта будет у собак. Лесные порядки нельзя нарушать.
Собаки были спущены. Охотники углубились в ельник, Шли по мягкому, чуть запорошённому белой крупкой мху, снег лежал лишь на широких лапчатых ветвях деревьев, образующих внизу шатёр, похожий на подземные выработки в шахтах, освещённых блеклым светом.
— Ну, а здесь-то кого мы будем искать? — спросил старый охотник сыновей, следовавших за ним по пятам. — Медведя, что ли, будем искать?
Георгий приметил хитринку в глазах отца и сказал в задор ему:
— А что косолапому делать тут?
— Как что?
— А где он гойно[1] устраивать будет, берлогу-то? Медведя надо искать в горах, в Каменном хребте. Кроме белки, тут никого нет.
— Пошто нет? А птица?
— Птица — она как самолёт: ей простор нужен. Как она взлетит здесь? В ветках запутается. Тут только белке можно жить, бегать, взбираться на деревья. Тут вон и шишек еловых полно. Живи да жирей, шёрстку-то бархати.
Глаза у Якова Тимофеевича потеплели.
— Гошка, ты молодец! У тебя есть охотничья смётка. Хорошо соображаешь. Без этой смётки человеку в лесу делать нечего… Тише, чу!
В стороне, слева, послышался лай. Сначала редкий, неуверенный, потом частый, задорный.
— Это Звонкий лает, — заметил Георгий, — на белку.
— Всяк из-под своей собаки бьёт, — заявил Семён, словно опасаясь, что кто-то другой воспользуется зверем, облаянным его псом.
— Это тоже лесной закон, — подтвердил Яков Тимофеевич. — Нельзя брать из-под чужой собаки ни птицу, ни зверя. А взял — всё равно что украл. У охотника должна быть чистая совесть… Ступай, Семён. Белку бей в голову. Дробинкой бей, из вкладыша. Шкурку нельзя дырявить.
Когда старший сын скрылся за деревьями, отец сказал младшему:
— Семён-то в азарт входит. На елани я нарочно поставил его с краю. Знал, что косой на него выбежит. Он убил, задорнее стал. Так-то охотником будет. А то говорит: «Скучно здесь на стану. В Глухариное поеду. Либо в колхоз, либо в библиотеку». Жалко мне отпускать Семена. В нашем роду все охотники были. Какой толк в конторе сидеть, бумагу марать!
Яков Тимофеевич и Георгий долго ждали выстрела, но его все не было. Тогда они пошли на лай. Звонкий на задних лапах стоял у ствола огромной седой, словно бородатой ели, надрывно лаял и скрёб когтями кору, будто сам хотел взобраться на дерево. Стрела и Хриплый были тут же. Они сидели поодаль, поглядывали на острую вершину ели и подлаивали Звонкому. Семён ходил вокруг дерева и никак не мог разглядеть затаившегося в густых ветвях маленького зверька.
— Семён, ты отойди от дерева подальше, скорее увидишь, — сказал отец.
Ещё с подхода Георгий заметил белку, зарядил дробинкой свою одностволку и начал целиться. Серый зверёк, вскинув вверх распушённый хвостик, спокойно сидел меж золотистых шишек и умывался лапкой. Видимо, прошло достаточно времени, для того чтобы он успокоился, забыл об опасности и занялся своим делом. То, что происходило внизу, теперь его уже не касалось. Он был очень высоко, над ним висело ясное бирюзовое небо, перед ним без конца-краю расстилалась дремотная тайга, посеребрённая первыми снегопадами. Так о чём же волноваться? Мало ли что происходит внизу. Внизу происходит всякое. А здесь неприятен бывает только верховой ветер.
Яков Тимофеевич задержал руку Георгия.
— Не надо, Гошка, не тронь! Семён, иди-ка сюда, — позвал отец.
Когда старший сын стал рядом, он молвил:
— Посмотри-ка на четвёртую ветку. Вон, справа от вершины.
Лицо Семена просияло. Он вскинул двустволку и выстрелил. Собаки в ярости заметались возле дерева, но к их ногам упала лишь пропоротая дробинкой, выщербленная еловая шишка.
— Не торопись, Семён, не торопись, — спокойно проговорил отец. — Это белка, не глухарь ведь. Не улетит. Снизу подводи мушку, под мордочку. И курок-то плавно спускай.
После второго выстрела белка комышком свалилась с дерева. Собаки кинулись к ней, чтобы схватить, жамкнуть зубами.
— Туба! — прогремел на них Яков Тимофеевич.
Три пса как вкопанные стояли вокруг распластавшейся возле дерева белки, и ни один не осмелился дотронуться до неё.
Подбежал Семён. Он подхватил свою добычу и начал разглядывать.
— В глаз попал, в глаз! — торжествуя, крикнул он. — Глядите!
— Это случайно, — заметил отец.
— Как же, «случайно»! Куда нацелился, туда и попал.
— Ну, коли так — молодец! — похвалил Яков Тимофеевич.
— Опять лапки собакам отрезать? — тиская в руках пушистого зверька, спросил Семён.
— Лапками-то они только облизнутся, — молвил отец. — Им нужно разделить всю тушку. Освежевать и разделить.
— А как свежевать?
Старый охотник перочинным ножичком распорол шкурку белки на задних лапках, сделал надрезы у хвоста и на голове, а затем стянул мех, как варежку.
— Так-то вот, — отдавая сыну шкурку и тушку, проговорил отец. — Хороший охотник не портит шкурку, первым сортом сдаёт. Убить зверя ещё не все, надо ладно с него шубку снять.
Из ельника старик Векшин вывел детей к реке. Лёд уже стал, и только в буях, на быстрине, бурлила и дыбилась синяя, живая, чуть парящая вода.
— А это кто тут был? — притворно спросил Яков Тимофеевич, разглядывая на льду след, проложенный вдоль берега: прямой, узкий, точно строчка из-под гигантской швейной машины на гигантском полотне. — Уж не дикий ли козёл пошёл в Глухариное стойбище? Там ведь скоро большой праздник будет — Великий Октябрь, с ним пришло наше счастье. Люди съедутся со всей округи на олешках, на собаках, на лошадях, на лыжах придут. Флагов будет столько, сколько бывает рябины в урожайный год!
Парни подошли к отцу. На первый взгляд отпечатки на снегу были похожи на след молодой косули. Но Георгий сразу определил, что отец хитрит. В оттиске ног не было признаков копыт и характерной чёткой стрелочки в ту сторону, куда шёл зверь. Вместо этой стрелочки был распушённый снежок. Ясно, что прошёл не козёл, а самая обыкновенная лисица со своими когтистыми мягкими лапками. Далеко впереди Георгий увидел разрытую кочку на берегу и брызги земли на льду. Кумушка старательно разрывала норку, чтобы полакомиться мышкой. Однако Георгий и виду не показал, что разгадал замысел отца, и тоже притворно проговорил:
— А ведь, пожалуй, в самом деле тут козёл ходил.
Семён клюнул на удочку.
— Давайте спустим собак, — торопливо заговорил он, — они вон как рвутся по следу-то. Козёл, видать, только что прошёл. Они догонят его, окружат, остановят.
— Козёл-то ведь не сохатый, — сказал отец, обращаясь к старшему сыну. — Сохатого собаки могут задержать. Он большой, сильный. Он не боится собак. Драться с ними станет. Рогами отбиваться, ногой. Охотник тут не зевай, подходи со сторонки, не шуми, стреляй. А козла собаки не удержат. Увидит собак, ему дай бог ноги. Как начнёт отмахивать через кусты, будто по воздуху летит, — только его и видел. Пойдёшь искать по следу — след не скоро найдёшь, ямка от ямки в снегу через пять саженей. Собакам он только издали платочком белым помашет.
— Каким платочком?
— Эх, Семён, Семён! Разве не видал диких козлов? Сам-то козёл серый, а старый-то почти как синий, а зад у него белый, будто платочек приколотый. А хвостик у него как пушок — модным девчатам пудриться.
