Юрий Коринец - Володины братья
— Ну что ты так смотришь на меня? Не веришь? — усмехнулся Главный Муравей.
— Не заблужусь я, — громко произнес Володя. — Я… я только что вышел… И деревня тут недалеко! И иду я правильно! — Володя все это говорил громко, а в сердце ему тихо закрадывалось сомнение…
— Деревня, конечно, ближе, чем избушка на плесе! — сказал Муравей. — Но вряд ли теперь стоит вертаться.
— Как же мне быть?
— Ну, а как ты думаешь?
— Дойти надо! — убежденно сказал Володя. — До дедушки!
— Вот это правильно! — воскликнул Муравей.
— Ты мне поможешь, — сказал Володя. — Ты и твои муравьи…
— Это как сказать! — ехидно воскликнул Муравей. — Помочь-то мы тебе поможем, но дорогу не укажем!
— А как же я… ты же обещал!
— Я не говорил тебе, что укажу дорогу! Во-первых, потому, что мы ее сами не знаем! Мы там никогда не бывали, в верховье… Не наши это сферы влияния…
«Как по радио говорит!» — подумал Володя, хотя ему и вовсе все равно было, как Муравей говорит.
— А во-вторых, — продолжал Главный Муравей, — какая же ты примерная личность, если сам не дойдешь? Смех! Мы тебе, конечно, поможем! И еще кое-кто тебе поможет, — добавил он загадочно. — Но ты должен сам искать дорогу! Найдешь — тогда я тебя люблю! А нет — пеняй сам на себя! Тогда и жить тебе не стоит! Вот и все мое слово! Ясно?
— Ясно! — тихо сказал Володя.
— А теперь иди!
Володя встал. Он благодарно посмотрел на этого непонятного — и доброго и жестокого — Главного Муравья. Муравей тоже посмотрел на Володю: то есть на Володю смотрели сотни маленьких сиреневых мерцающих глаз, бесстрастных и холодных, с сотнями холодных отражений неба, тайги, деревьев…
— Дай-ка я тебя поцелую… на дорогу! — сказал Муравей и вдруг прикоснулся к Володиной щеке жесткими колючими челюстями.
И от этого поцелуя Володя проснулся!
Он проснулся и сразу схватился за щеку, ощутив под пальцами малюсенькую крошку — жесткого муравья. Володя смахнул муравья наземь и увидел, как тот перевернулся со спины на живот, встал на лапки и быстро побежал вперед, пропав под травинками.
Щека у Володи горела — это муравей его укусил. Или поцеловал… Не все ли равно, что здесь правда!
Река шумела в нескольких шагах от Володи, подмывая длинные корни березы, качавшиеся, как удочки, в потоке голубой воды — как будто береза ловила рыбу!
Вокруг было светло, и небо розовело. «То ли вечер… — подумал Володя, — нет, утро!» Он увидел, как в этот самый момент над острыми, черными, как сажа, кончиками елей на том берегу реки показалась ослепительно-расплавленная точка, и в разные стороны от нее брызнули длинные оранжевые спицы лучей; внизу — под черным лесом на той стороне реки — светился темно-лиловый песок пляжа, и горела бледная медь воды; расплавленная точка над лесом становилась все больше, наливалась тяжелой каплей, ослепляя вокруг себя небо, лес, берег, пока не выкатился родившийся шар, как золотое яичко, снесенное невидимой курицей! Сплюснутое сверху и снизу, золотое яичко мгновение сидело на обугленной кромке леса, сжигая его нестерпимым светом, и вдруг виден стал радужный хвост волшебной курицы: разноцветный хвост, опущенный книзу — на деревья, берег и речку…
Володя смотрел на это чудо как завороженный, пока солнце не оторвалось от кромки леса и не поплыло над миром. Тогда только Володя опустил ресницы и вздохнул… Начинался второй день его странствований.
Он сел в траве поудобнее и вытер лицо — щека горела, а на пальцах осталась осенняя паутина. И сажа от костра. Рядом с Володей на черной, обгоревшей земле лежала сухая сосна, которую он подтащил сюда вечером для костра. Середина сосны обуглилась, покрылась ровными полукругло-квадратными трещинами, белесая пленка золы обметала эти трещины и выпуклые квадраты между ними. По черно-белесому углю, совсем остывшему, смело бегали крохотные красные муравьи.
Володя смотрел на них с удивлением: как изменились все соотношения! Муравьи опять были маленькими, а он большой! И мир вокруг Володи — земля, тайга, небо — стал опять просторным, бесконечным! И ночной страх Володи сразу прошел. И бодрость почувствовал Володя и легкий голод. Сейчас он позавтракает, но сначала надо хариуса поймать…
Ночью Володя хорошо выспался. Теплая была ночь. Да и костер он вчера хороший развел: полночи горел костер. Володя его два раза в сторону отодвигал, отгребал горячие угли и опять укладывался на нагретой черной земле. Как дома на печке. Вот и приснились ему муравьи… а может, и не приснились! Может, они и взаправду такими были, хотя это очень уж сказочно! Сейчас сказочно, а тогда, ночью…
— Ну ладно! — крикнул Володя муравьям. — Убирайтесь-ка отсюдова, буду костер разводить да завтрак готовить!
Вскочив, Володя хлопнул по обгоревшей сосне ладонью — легкая дымка золы, относимая ветром, поднялась над деревом, и муравьи заметались во все стороны, засуетились, убегая прочь.
— То-то! — важно сказал Володя.
«Сейчас я искупаюсь, а потом разведу костер и буду хариуса ловить! — подумал он. — Нет, сначала костер разведу», — решил Володя. Он посмотрел на застывший костер, потом на реку и, прищурившись, на солнце… Красиво было вокруг! Все сверкало: и серебряная, седая зола, и зеленая трава, и голубая вода, и камни, и небо! «Нет, сначала все-таки искупаюсь!»
Он весело сбежал по мягкой траве и ромашкам, а потом по прибрежным валунам к воде, разделся на полукруглом, уходившем в землю огромном гладком камне; снял куртку, рубашку, кеды, брюки и даже трусы. Никого вокруг не было. «Можно и голым искупаться, — подумал Володя. — Самое что ни на есть приятное — купаться так одному…»
Камень хотя и освещен был солнцем, но еще не успел сверху нагреться, и Володя, усевшись на него, подстелил одежду; в воздухе же, с растворенными в нем солнечными лучами, было тепло. Комары уже вились над Володей, но их было мало, Володя от них даже не отмахивался. Иногда он просто вздрагивал кожей, и напившийся крови, отяжелевший комар отлетал куда-то в тень, под травинки. Володя сидел почти не дыша, расслабившись, попеременно ощущая кожей теплое дыхание солнца и прохладные воздушные дуновения. Ветер был слабый, он явно засыпал, уступая в воздухе место солнечным лучам, которые становились всё теплее. Володя подставил солнцу белую грудь, задрав голову и лениво опустив глаза вниз — на воду и камни: он любил так сидеть перед тем, как окунуться. «Сейчас я буду играть с рекой, — подумал Володя. — Она уже ждет меня не дождется… Ну ничего, пусть потерпит…» Он посмотрел на реку — она нетерпеливо ревела в нескольких шагах от него.
Немного выше, где кончалась галька и где невысокий берег, покрытый мягкой травой, обрывался в воду ровной линией, торчала над водой — почти горизонтально — береза: она полоскала в быстром течении обнаженные корни и ветви, а зеленая густая вершина погрузилась в воду и шумела там, то всплывая на поверхность, то уходя в глубину; перепутанные волосатые корни всё время шевелились, теребимые течением, и ветви с отяжелевшими от воды листьями тоже шевелились — вся береза дрожала бесконечной дрожью, забрызганная водой с головы до ног. Река играла с березой упорно и бесконечно, как может играть только река.
Для березы эта игра была последней игрой, не то что для реки; береза дрожала уже много дней и ночей, но и ночи эти и дни были для нее сочтены: скоро вода совсем оголит ей корни, вымоет их из берега, и береза поплывет по волнам, перекатываясь через пороги, а река все будет с ней играть и играть, пока не выбросит где-нибудь на берег. А может, река дотащит ее до моря-океана, и там березу выловит какой-нибудь иностранный корабль, подбирающий в океанских просторах, возле наших берегов, даровую древесину, — и пойдет тогда береза на бумагу или на дрова. А может, просто сгниет от сырости, а потом высохнет на солнце до гнилушечной трухи, рассыплется, и будет эта труха поздней осенью, в долгие темные ночи, светиться промежду камней или кустов голубоватым сиянием…
Володя смотрел на березу: по ярко-белой мокрой коре воинственно бегала взад-вперед маленькая птичка — вьюрок-драчун. Эта птичка — черная с голубоватым отливом, с желтым брюхом и белым, задорно поднятым хвостиком — всегда жаждала с кем-нибудь подраться, даром что сама крохотная — от земли на вершок! Задорная и веселая была птичка, и река, и солнце, и Володя веселый — только береза грустная…
В это время ветер в последний раз сильно вздохнул — как всегда перед полуденным сном, зарябила гладкая поверхность реки, река на мгновение нахмурилась, и от белого буруна долетели до Володи легкие, как туман, брызги — они странно пахли! Володя готов был поспорить, что брызги пахли горелым!
Но опять заснул ветер, уже надолго, до вечера, а может быть, даже до утра, река опять стала гладкой и веселой, и брызги над белым бурунчиком опять остановились в воздухе прозрачным облачком, в котором бледно угадывалась маленькая зеленовато-красно-желтая радуга. «Чудеса! — подумал Володя про пахнущие гарью брызги. — Неужели я уловил запах радуги?»
