Аделаида Котовщикова - Кто бы мог подумать?
— Иду я себе, иду, — шептала Ната. — Смотрю — и-и вдруг!.. Да кто же это такой по мостовой шагает? Уши длинные, сам серый, немножко коричневый даже, на четырёх ногах…
— Заяц? — замирая от нетерпения, спросила Лёля.
— С копытами-то? — насмешливо покосилась на неё Ната. — Не заяц. Что заяц! — И воскликнула торжествующе:
— Ослик! Вот кто! Хорошенький, ну просто невозможно! И мордочка такая ослиная-ослиная! Он не просто так шёл, не думай! Он тележку вёз. Да-а…
Всё, о чём рассказывала Ната, Лёле очень хотелось посмотреть, а больше всего — ослика!
— На тележке фанеры такие большие стоят, — продолжала Ната. — На них про цирк написано. Какие будут представления.
— И он шёл, ослик? — с сомнением спросила Лёля.
— Шёл, конечно! — подтвердила Ната.
— И ты успела прочесть, что написано?
— А что ж? Прочла. Про цирк было написано.
— Прочла ты, ка-ак же! — протянула Лёля, мрачно усмехаясь. — Конец одного словечка, может быть, ты и прочла.
Углы губ у Наты опустились.
— Противная ты какая, Лёлька! Тебе просто завидно.
— Ната! — окликнула мама из другой комнаты. — За уроки немедленно! А то погулять не успеешь.
— Фу-у, — недовольно сморщилась Ната, встала и подмигнула Лёле: — Прощай, фасоня!
Слон — дочка
Только успела Ната уроки выучить, как звонок раздался. Пришла в гости мамина знакомая с дочкой Ниной. Нина училась в одном классе с Натой. Она была такая худенькая, проворная девочка, годом старше Наты и ростом повыше. Училась Нина отлично и редко получала замечания в классе. Увидев подружку, Ната очень обрадовалась.
Мама Наты, Нинина мама и бабушка уселись на диван в столовой и занялись разговорами. А дети ушли в спальню и стали играть в дочки-матери.
У Наты было пять кукол, из них три с разбитыми носами и одна без ноги. Трёх кукол, которые поцелее, Ната отдала Нине, а двух поломанных взяла себе. Усаживая их на полу, она приговаривала:
— Что, шалунишки, допрыгались? Столько озорничали, что и ноги поотрывались? Баловство до добра не доводит. — Последнюю фразу бабушка часто говорила самой Нате, когда та падала со стула или с дивана, куда забиралась попрыгать.
Лёля принесла свою Маринку и целлулоидного пупса, и у неё тоже стало двое детей.
Игорёк закричал:
— Я тоже буду мама! У меня будет дочка слон!
Нина рассмеялась:
— Какая же ты мама? Ты — папа. А слон будет твой сыночек. Где он, этот слон?
Ната покосилась на Лёлю. Лёля нахмурилась и расправила на Маринке платье.
Тогда Ната села перед Игорьком на корточки, взяла его за руку и стала уговаривать:
— Зачем тебе слон? Возьми своего Мишку. И ещё моего. Смотри, какие у тебя будут два хороших мохнатеньких сыночка.
Но Игорёк заплакал:
— Хочу, чтобы слон-сыночек!
И до того разошёлся, что ногами затопал.
Нина даже испугалась:
— Да дайте вы ему скорей слона! Как расплакался, бедненький! Маленький мой, не плачь! — И она стала гладить Игорька по голове. — Ната, найди же слона!
— Лёля… я принесу слона? — неуверенно спросила Ната.
— Нельзя! Слон мой. Не дам! — отрезала Лёля.
Игорёк пуще разревелся. Он отталкивал от себя Нину и Нату. У Нины от недоумения глаза округлились.
— Почему ты ему не даёшь, Лёля? — спрашивала она. — Неужели тебе не жалко, что он плачет? Да что это за слон такой особенный, что его нельзя дать Игорьку?
Лёля надула губы и молча, стала перевязывать ленточку в Маринкиных волосах. Вместо неё ответила Ната:
— Он совсем мягкий, слон, и не разобьётся. У него хобот длинный. Игорёк его любит, а Лёля ни за что не даёт.
В коридоре послышались торопливые шаги. В дверях появилась мама. За ней Нинина мама идёт, а позади всех бабушка шаркает широкими домашними туфлями.
Мама кинулась к Игорьку.
— Что такое? Что с тобой?
А Игорёк ревёт во весь голос и сквозь слёзы говорит что-то непонятное. Только два слова можно разобрать: «слон» да «сыночек».
— Лёля ему слона не даёт, — объяснила Ната.
— Ох уж этот слон! — с досадой воскликнула мама. — Лёля, стыдись! Перестань, Игорь, а то отшлёпаю!
Она подхватила Игорька на руки и, сердито посмотрев на Лёлю, унесла его в столовую.
Нинина мама ушла за ней.
Бабушка повздыхала и позвала:
— Идёмте, девочки, чай пить.
После чая Нинина мама заторопилась домой. Так и не поиграли в дочки-матери.
Ты — старшая сестра
На другой день Ната и Нина вместе шли из школы домой. Нина сказала:
— Моя мама говорит про вашу Лёлю: «Бедная девочка!»
Рот у Наты стал как буква «о».
— Чем она бедная?
Нина покачала портфелем.
— Моей маме жалко вашу Лёлю, потому что её плохо воспитывают.
— Как это «воспитывают»?
— Ну, говорят: это нельзя делать, а это можно. Что надо каждое утро уши мыть и зубы чистить.
— Лёля чистит зубы.
— Да ведь не только про зубы говорят, когда воспитывают. Какая ты, Натка, беспонятная! А про всё…
— А тебя воспитывают?
— Конечно. Мама, и папа, и Зоя, моя старшая сестра, она уже в восьмом классе учится.
— А меня, должно быть, не воспитывают, — задумчиво сказала Ната.
— Не может быть! — возразила Нина. — Во-первых, в школе нас всех Надежда Ивановна воспитывает.
— Надежда Ивановна учительница, — значит, она нас учит… Ну, может быть, она воспитывает тоже, — согласилась Ната, вспомнив, как Надежда Ивановна ей часто говорит перед большой переменой, на которой завтракают: «Ната Спиридонова, хорошенько вымой руки!»
— А дома разве тебе не говорят: «Не вертись за столом!» или: «Перед сном прибери все игрушки и книжки»?
— Говорят. И ещё: «Не ходи в комнату в калошах» и «Ната, не дразни Лёлю». — Ната смутилась.
— Так ты её дразнишь?
— А если она жадничает, и воображает, и всё хочет по-своему?! — закричала Ната. — Она маленькая, а такая бывает… знаешь!
— Оттого, что не воспитывают.
— А кто её должен воспитывать?
— Её папа, и мама, и бабушка. А у меня нет бабушки, — вздохнула Нина и продолжала: — Потом в детсаду воспитательница.
— Папа у Лёли со скалы убился, — быстро проговорила Ната, — он тоже геолог был, как тётя Маруся; мама у Лёли в экспедицию уехала, бабушка у нас старенькая. Мой папа сейчас в Москве, а мама моя работает, её долго дома нет. А в детсад Лёля не ходит. Бабушка не позволяет, потому что там Лёля скарлатиной заболеет.
— А я ходила в детсад и не болела скарлатиной.
— И я ходила. И болела и скарлатиной, и корью. Так кто же Лёлю будет воспитывать? Выходит, некому.
— Значит, ты! — решительно сказала Нина.
— Я?!
Ната даже остановилась от изумления, потом пошла, медленно зацепляя ногу за ногу.
— Да, ты! — твёрдо повторила Нина. — Ты ей старшая сестра, как мне Зоя, хоть ты и двоюродная, а Зоя родная, но это всё равно.
— Но я… как же? Я не умею воспитывать.
— Ты постарайся! Я бы, наверно, сумела, если бы у меня была младшая сестрёнка. Во всяком случае, я бы постаралась. Ты ей всё объясняй, что вот это плохо — ну там не давать свои игрушки или что, — а вот так надо делать.
— Уж не зна-аю… — протянула Ната.
Палочки — считалочки
Под вечер Ната сидела за большим столом в столовой, делала домашнее задание и всё поглядывала на Лёлю. Лёля стояла коленями на стуле по другую сторону стола и рисовала цветными карандашами.
Ната две буквы напишет, голову поднимет и на Лёлю поглядит. Всё думает: «Как начать её воспитывать?» А перо уже высохло, надо его снова макать в чернильницу.
Когда Ната в четвёртый или в пятый раз поглядела на Лёлю, Лёля тоже посмотрела на неё и лукаво улыбнулась.
Ната сдвинула брови, обмакнула высохшее перо, наклонилась над тетрадкой и стала быстро-быстро, одну за другой писать буквы. Потом глянула мельком, а Лёля с неё глаз не спускает — так и уставилась.
— Ты что? — спросила Ната.
— Ничего. А как нарисовать петуха?
— Не умеешь? Сейчас я тебе живо нарисую!
Ната бросила ручку, подбежала к Лёле, взяла красный карандаш и давай рисовать. Потом говорит:
— Вот и готово!
— Это кто? Это петух? — недоверчиво спросила Лёля.
— Конечно!
— А почему у него лицо собачье?
— И никакое не собачье, — обиделась Ната. — И ты мне так не говори. Я твоя старшая сестра.
— Старшая! — Лёля скорчила гримасу и понарочному громко засмеялась: — Ха-ха-ха! А сама глупее меня.
— Чем это я глупее? Ты, Лёлька, фасоня!
— Бабушка! Ната меня дразнит! — закричала Лёля.
— Ты еще и ябеда!
Пришла бабушка.
