Татьяна Богатырева - День матери
– Яихдомазабыл, – бормочу я.
Любовь Михайловна укоризненно качает головой. «Ты – дебил», – читаю я в ее глазах, но вслух она ничего не говорит и начинает вести урок.
Володя тыкает мне ручкой в спину.
– Что? – говорю я.
– Ты, нищеброд, получишь на перемене, – радостно говорит Володя.
Я киваю. Поворачиваюсь и открываю тетрадь. Смотрю на план комнаты-кладовки и начинаю считать на обратной стороне рисунка. Я рисую два столбика. В один столбик я пишу:
– еда
– коммунальные услуги
– проезд
– мамины антидепрессанты
В другом столбике я пишу: «Деньги за комнату Ларисы Дмитриевны». Потом подписываю цифры в оба столбика и понимаю, что на экскурсию в Пушкинские Горы денег никак не остается.
Дома я застаю маму сидящей на стуле в своей любимой позе – подтянув ноги к животу, с ненавистью смотрящей в мерцающий экран компьютера. Верхний свет она не включила, а за окном уже успело стемнеть.
– А, это ты, – говорит мама и снова поворачивается к экрану.
– Привет, мамочка, – говорю я. – Ты давно встала? Как дела?
– Я получила премию имени Бориса Рыжего, – отвечает мама так, как будто она не выиграла премию, а получила повестку в суд. – Да, – неопределенно говорит она, снова поворачивается к компьютеру и начинает яростно стучать по нашей старой клавиатуре.
– А что это ты пишешь? – спрашиваю я, подходя ближе и вставая у нее за спиной.
– Отказ, конечно, – говорит мама так, как будто я спросил какую-то невероятную глупость.
Я кусаю нижнюю губу.
– А что дает эта премия? – спрашиваю я.
– Ну что, что. Диплом, публикацию в их альманахе, деньги там какие-то, – сердито отвечает мама.
Денежная премия. Здравствуйте, Пушкинские Горы!
– Как будто мне нужна премия там, где в жюри сидел твой папаша! – с презрением бросает мама.
Прощайте, Пушкинские Горы.
* * *Я сижу на скамейке в коридоре музея и листаю учебник по английскому. Делать задания мне не хочется, встаю и заглядываю в зал, из которого доносится голос мамы. В зале за дверью мама читает стихи перед слушателями. Манера речи у нее быстрая, с нервными нотками, и какая-то своя интонация, – мама читает совсем не так, как принято декламировать.
Меня кто-то трогает за плечо, я вздрагиваю и случайно хлопаю дверью. Передо мной стоит девочка лет четырнадцати.
– Извините, – говорит она. – Я от группы отстала, а что там, в зале?
– Стихи, – говорю я.
Девочка смотрит на меня с непониманием.
– Чтения, – поясняю я.
Девочка смотрит с непониманием.
– Это в каком, – переспрашивает она, – смысле стихи читают? Вслух?
Мы с ней прислушиваемся к голосу за дверью. Я киваю.
– А кто читает? – спрашивает она.
– Елизавета Белых, – говорю я, не уточняя, что это моя мама.
– А она поэт, да? – уточняет девочка.
Я киваю.
– А ты ее знаешь? – спрашивает она.
Я еще не успел подумать, а уже неожиданно для себя качаю головой. Я почему-то не хочу, чтобы девочка знала о моей маме.
– Никогда не была на чтении стихов! Даже не думала, что люди собираются и вслух их читают, – просто рассказывает она. – Кстати, я Женя.
– Иннокентий, – бормочу я и втягиваю голову в плечи, ожидая, что девочка будет смеяться.
Но она не смеется. Она садится на скамейку и берет в руки учебник.
– О, у нас такой же был! Это твой, да?
Я снова киваю.
– Я тут пока совсем никого не знаю, – рассказывает Женя. – Мы сразу после Нового года переехали. Слушай, а в какую школу ты ходишь?
Она болтает и болтает, и я с опаской кошусь на закрытую дверь, – чтения могут кончиться, и тогда выяснится, что на самом деле я знаю поэта Лизу Белых лучше, чем иногда хотелось бы.
Тут Женю окликает дама в меховом жилете, появившаяся в конце коридора.
– О, это мама моя, – говорит Женя и неожиданно предлагает обменяться номерами мобильников.
– У меня нет телефона, – бормочу я.
Я уверен, что теперь-то она точно поймет, что я дебил. Но нет.
– Ну давай домашний, – говорит она, – а свой я напишу тебе где-нибудь, ну давай хоть на учебнике.
Пока Женя пишет номер, ее мать подходит к нам. Она старше моей матери, ей уже явно за сорок, она красиво подстрижена и ярко накрашена. Жилет только у нее смешной – как будто из каких-то меховых хвостиков сделанный.
– Мам, это Иннокентий, – говорит Женя. – А там – поэтические чтения! – Она указывает на закрытую дверь.
Из-за двери раздаются аплодисменты. Сейчас люди начнут выходить, и встреча с моей мамой неизбежна. Я делаю вид, что собираюсь уходить, и вместе с Женей и ее мамой беру в гардеробе куртку. Получается все глупо – мы вместе выходим на улицу. Мы доходим до машины Жениной мамы и наконец прощаемся. Я смотрю, как они отъезжают, и не решаюсь сразу вернуться в музей. Женя машет мне рукой.
Бегом возвращаюсь обратно в зал на втором этаже. Мама обнаруживается сидящей на заднем ряду, она подписывает книги. У нее усталый и несчастный вид. В зале шумно, накрывают столы. Мы не остаемся на фуршет. По дороге к метро мама молчит и хмурится. Снежинки ложатся на волосы, торчащие из-под шапки. Я тоже молчу.
Так мы и идем, и мама неожиданно говорит:
– Давай купим тебе мороженое. – Она говорит это как утверждение. Заходим в магазин, покупаем. – Спасибо, что сходил со мной, – говорит мама. – Я боялась… что Леня придет.
Она немного успокаивается и говорит со мной так, как будто я ее подружка. Хотя подруг у мамы нет. Есть только я.
Мы стоим у входа в метро, чтобы я успел доесть. В метро с едой нельзя. Я не хочу есть, но выкидывать неудобно, потому что мама в упор смотрит на меня.
– Я вернула Чернышову его рукопись. Не могу это редактировать, – говорит она.
– Почему? – спрашиваю я.
– Потому что он графоман, – безапелляционно резюмирует мама. – Я ему так и сказала.
Периодически мама предпринимает попытки работать редактором, но обычно эти начинания не заканчиваются успехом.
Как-то она пыталась работать в книжном магазине, но вместо нормальной работы у нее почему-то постоянно выходили скандалы с покупателями, которые все как на подбор оказывались хамами и не могли внятно объяснить, что именно им нужно. Мама пыталась рекомендовать им действительно качественную, по ее мнению, литературу, но покупатели почему-то отличались редкостным упрямством и ограниченностью мышления.
Если скандалы еще терпели, то после истории с презентацией книги одного популярного сетевого автора, издавшего несколько сборников матерных частушек (мама тогда пришла в ярость и пыталась саботировать работу всего отдела, устроив забастовку), терпению администратора пришел конец, и маму уволили.
Я замерз и хочу скорее в метро, поэтому пытаюсь как можно быстрее есть мороженое, а от него мне становится еще холоднее. Наконец с ним покончено, и мы заходим внутрь.
* * *Сразу после звонка я стараюсь как можно быстрее и незаметнее выскользнуть из класса, не попавшись ни Володе, ни Любови Михайловне. Чуть ли не бегу по коридору, но меня останавливает группа старшеклассников.
– Э, Вяземский! – говорит Костя Спиваков из 11 «А». – Прикол, мы батю твоего по литературе щас проходим!
– Класс, – говорю я и бегу дальше.
Женин дом находится на Крестовском острове, прямо в парке, и я долго блуждаю, сверяюсь с бумажкой, на которой записан адрес. Оказавшись у нее дома, я очень стесняюсь, особенно после того, как Женина мама сообщает, что скоро ужин.
Готовит моя мама или нет – зависит от ее состояния. После моего дня рождения ей становится все хуже и хуже, поэтому она часто не придает еде никакого значения, а мне неудобно напоминать.
В прихожей у Жени висит портрет Николая Второго в тяжелой позолоченной раме. Женя ведет меня в свою комнату. Я ожидаю увидеть в комнате что-то такое же помпезное и позолоченное, но стены Жениной комнаты покрывают коллажи из фотографий. На стеллаже целая полка с фотоаппаратами. Я изучаю фотографии – пейзажи и городские зарисовки перемешаны со сценами из жизни, смешными портретами, фотографиями незнакомых людей на улице.
– Люблю фотографию, – поясняет Женя, садясь за стол и включая ноутбук. Она хочет добавить меня в друзья «ВКонтакте».
Выяснив, что страницы «ВКонтакте» у меня нет, Женя предлагает мне создать страницу. Для этого нужно заполнить анкету, где следует указать не только возраст, семейное положение и место учебы или работы, но и вещи, вызвавшие у меня затруднение:
– мировоззрение
– деятельность
– интересы
– любимая музыка
– любимые фильмы
– любимые книги
– о себе
Я печально ковыряю пальцем пуговичный глаз плюшевого слоника, обнаруженного мною на Женином диване. Я получаюсь каким-то скучным человеком: мировоззрения у меня нет, общаюсь я в основном только с мамой и Эдиком. Как рассказать что-то о себе, не упоминая, что я сын известной поэтессы Лизы Белых и еще более известного Леонида Вяземского, для меня загадка. В кино я не разбираюсь, читаю мало, музыку слушаю, только когда мы с мамой ходим время от времени на квартирники ее знакомых. Женя ждет ответа.
