Редьярд Киплинг - Подарки фей
«Слишком много хлопот, – отвечал мне сэр Гийон. – Дело это почти невыполнимое. Во-первых, младенца надо взять так, чтобы не причинить зла ни ему самому, ни матери, ни отцу. Во-вторых, он должен быть рожден подальше от Холодного Железа – в таком доме, где Железа никогда не водилось, и в-третьих, во все дни, пока он не вырастет, его надо оберегать от Холодного Железа. Трудное это дело», – и сэр Гийон отъехал от меня в глубоком раздумье.
Случилось так, что на той же неделе, в день Одина (так в старину называлась среда), был я на базаре в Льюисе, где продавали рабов, – вот как сейчас продают свиней на рынке в Робертсбридже. Только у свиней кольца в носу, а у рабов – на шее.
– Кольца? – переспросил Дан.
– Ну да, железные, в четыре пальца шириной и в палец толщиной, вроде тех, что бросают в цель на ярмарках, только с особым замком. Такие ошейники для рабов когда-то изготовляли и в здешней кузне, а потом укладывали в ящики с дубовыми опилками и отправляли для продажи во все концы Старой Англии. Спрос на них был большой! Да, так вот, на том базаре один местный фермер купил себе молодую рабыню с младенчиком на руках и завел перебранку с продавцом из-за ребенка: на что, мол, этакая обуза? Он, видите ли, хотел, чтобы новая работница помогла ему отогнать домой скотину.
– Сам он скотина! – воскликнула Уна, сердито стукнув голой пяткой по забору.
– А тут, – продолжал Пак, – девушка и говорит: «Это не мой младенец, его мать шла вместе с нами, да померла вчера на Грозовом холме».
«Ну, так пусть о нем позаботится церковь, – обрадовался фермер. – Отдадим его святым отцам, пусть вырастят из него славного монаха, а мы, с Божьей помощью, отправимся домой».
Дело шло к вечеру. И вот он берет малыша на руки, относит к церкви Святого Панкратия и кладет у входа – прямо на холодные ступени. Тут я тихонько подошел сзади и, когда он нагнулся, дохнул этому малому в затылок. Говорят, что с того дня он все мерз и не мог согреться даже у жаркого очага. Еще бы!.. Короче говоря, подхватил я ребеночка и помчался восвояси быстрей, чем летучая мышь к себе на колокольню.
Ранним утром в четверг, в день Тора, – вот таким же утром, как нынче, – пришел я по первой росе прямехонько сюда и опустил младенца на траву перед Холмом. Народ, конечно, высыпал мне навстречу.
«Так ты все-таки раздобыл его?» – спрашивает меня сэр Гийон, уставившись на малыша совсем как простой смертный.
«Да, – говорю, – и теперь самое время раздобыть ему поесть».
Младенец и впрямь вопил во все горло, требуя завтрака. Когда женщины унесли его кормить, сэр Гийон повернулся ко мне и снова спросил:
«Откуда он родом?»
«Понятия не имею. Может быть, месяц небесный и утренняя звезда ведают о том. Насколько я мог разобрать при лунном свете, на нем нет ни метки, ни родимого знака. Но ручаюсь, что родился он вдали от Холодного Железа, потому что родился он на Грозовом холме. И забрал я его, не причинив никому никакого зла, ибо он сын рабыни и мать его умерла.
«Тем лучше, Робин, тем лучше! – воскликнул сэр Гийон. – Тем дольше ему не захочется уходить от нас. О, мы обеспечим ему блестящее будущее – и через него станем влиять на Спящих Под Крышей, как нам всегда хотелось».
Но тут подошла супруга сэра Гийона и увела его внутрь холма: поглядеть, что за удивительный ребенок им достался.
– А кто была его супруга? – спросил Дан.
– Леди Эсклермонд. Она тоже была когда-то женщиной из плоти и крови, пока не последовала за сэром Гийоном «за овраг» – как у нас говорят. Ну, меня-то младенцами не удивишь, так что я остался снаружи. И вот, слышу, в Кузне, вон там – Пак показал на домик Хобдена, – загремел молот. Для работников было еще слишком рано, но я вдруг подумал: сегодня четверг, день Тора. Тут потянуло ветром с северо-востока, древние дубы зашумели, заволновались, как когда-то, и я подкрался поближе – посмотреть, что там такое.
– И что же ты увидел?
– Кузнеца, который ковал Холодное Железо. Он стоял ко мне спиной. Когда он закончил, то взвесил готовую вещь на ладони, размахнулся и зашвырнул ее далеко через долину. Я видел, как она блеснула на солнце, но не успел заметить, куда она упала. Неважно! Я-то знал: рано или поздно ее найдут.
– Откуда ты знал? – удивился Дан.
– Я узнал кузнеца, – сказал Пак, понизив голос.
– Это был Виланд?[2] – спросила Уна.
– В том-то и дело, что нет. С Виландом мы бы нашли, о чем потолковать. Но это был не он, нет… – Палец Пака прочертил в воздухе странный знак, вроде полумесяца. – Затаившись в траве, я следил, как былинки колышутся у меня перед носом, пока ветер не стих и кузнец не исчез, забрав свой молот.
– Так это был Тор? – прошептала Уна.
– Кто же еще? Это был день Тора. – Пак снова начертил в воздухе тот самый знак. – Я не стал ничего рассказывать сэру Гийону и его госпоже. Уж если накликал беду, не стоит делиться с соседом. К тому же я ведь мог и ошибиться. Может быть, он взялся за молот от скуки, хоть это на него и не похоже. Может, просто выбросил ненужную железяку. Как знать! В общем, я помалкивал, радуясь вместе со всеми на нашего малыша. Это был чудесный ребенок, и Народ С Холмов так его полюбил! – они бы мне все равно не поверили.
Ко мне малыш привязался сразу. Как только он научился ходить, мы с ним обошли весь этот Холм. Хорошо ему ковылялось по густой траве и мягко падалось. Он всегда знал, когда наверху занимается день, и сразу же начинал возиться и стучаться под Холмом, точно матерый кролик в норе, повторяя: «Откой! откой!», пока кто-нибудь, кто знал заклинание, не выпускал его наружу. И тут уж он пускался искать меня по всем закоулкам, только и слышно бывало: «Робин! Где ты?»
– Вот лапочка! – засмеялась Уна. – Как бы я хотела на него посмотреть!
– Мальчишка был хоть куда! А когда пришло ему время учиться волшебству – заклинаниям и так далее, – помню, как он сиживал вечерами на склоне холма, повторяя слово за словом нужный стишок и порой пробуя его силу на каком-нибудь прохожем. И когда птицы опускались рядом или дерево склоняло перед ним свои ветки, он, бывало, кричал: «Робин! Гляди – вышло!» – и снова шиворот-навыворот лопотал слова заклинания, а у меня не хватало духу объяснить ему, что это не чары подействовали, а лишь любовь к нему и птиц, и деревьев, и всех обитателей Холма. Когда он стал поуверенней говорить и научился произносить заклинания без запинки, как мы, его все больше стало тянуть в мир. Особенно его интересовали люди, ведь он и сам был из плоти и крови.
Видя, что он может запросто шнырять между людьми, живущими под крышей, вблизи Холодного Железа, я стал брать его с собой в ночные вылазки, чтобы он мог получше изучить людей, но при этом следил, чтобы он ненароком не коснулся чего-нибудь железного. Это было не так трудно, как кажется, ведь в домах помимо Холодного Железа есть множество других вещей, привлекательных для мальчишки. Бедовый был парень! Не забуду, как я его взял с собой в «Липки» – в первый раз ему случилось побывать под крышей дома. Теплый дождь накрапывал снаружи. От запаха деревенских свеч и висящих под стропилами копченых окороков – да еще в тот вечер набивали перину – у него помутилось в голове. Не успел я его остановить – мы прятались в пекарне, – как он полыхнул таким шутейным огнем, со сполохами и гуденьем, что люди, визжа, выскочили в сад, а одна девочка впотьмах опрокинула улей, и пчелы – он-то никак не думал, что они на такое способны, – искусали беднягу так, что он вернулся домой с лицом, распухшим, как картошка.
Сэр Гийон и леди Эсклермонд пришли в ужас. Уж как они ругали бедного Робина – мол, мне нельзя больше доверять ребенка и все такое прочее. Только Мальчик на эти слова обращал не больше внимания, чем на пчелиные укусы. Наши вылазки продолжались. Каждую ночь, как только темнело, я высвистывал его в зарослях папоротника, и мы уносились куролесить между Спящими Под Крышей до самой зари. Он задавал мне уйму вопросов, а я отвечал, как умел. Пока мы снова не попали в переделку! – Пак поерзал немного на воротах, отчего перекладина закачалась и заскрипела.
В Брайтлинге мы наткнулись на одного мерзавца, который дубасил во дворе свою жену. Я как раз собирался перекувырнуть его носом через колоду, как мой Мальчик спрыгнул с изгороди и бросился на защиту. Жена, конечно, тут же приняла сторону мужа, и, пока тот колотил Мальчика, она пустила в ход свои ногти. Мне пришлось исполнить огненный танец на грядке с капустой, сверкая, как Брайтлингский маяк, чтобы они испугались и убежали в дом. Зелено-золотой костюм Мальчика был разодран в клочья, ему досталось не меньше двадцати синяков от палки, да вдобавок все лицо было расцарапано в кровь. В общем, выглядел он как гуляка из Робертсбриджа в понедельник утром.
«Робин, – говорил он мне, пока я пытался счистить с него грязь пучком травы, – я что-то не понимаю Спящих Под Крышей. Я хотел защитить эту женщину, и вот что я получил за это, Робин!»
