Бьянка Питцорно - Послушай мое сердце
Левый ряд, не такой сплоченный и без признанных лидеров, обычно сохранял нейтралитет, за что и был прозван Крольчатником. Но в самых горячих схватках он примыкал к среднему. Не думайте, впрочем, что эта поддержка давала большое преимущество среднему ряду, потому что правый мог рассчитывать в случае надобности на более могущественного союзника в лице учительницы, обманутой коварным поведением Подлиз и Притворщиц.
Учительница — синьорина Соле, а не новая — не принимала всерьез стычки между своими ученицами. Она считала, что это нормально, и, со своей стороны, старалась быть справедливой, потому что была привязана к ним ко всем.
— Мне повезло, — говорила она коллегам. — У меня хороший класс. Все девочки порядочные, воспитанные, присмотренные. У меня с ними никаких проблем.
Хотя некоторые девочки были из очень небогатых семей, как дочка портнихи Луизелла или дочь сторожа Анна, в полдень все ходили есть домой, и никто не оставался на завтрак, который предоставлял самым бедным ученикам попечительский совет школы. Это тоже очень нравилось учительнице, которой не приходилось дежурить в шумной и вонючей столовой.
Неудивительно, что 4 «Г» славился как лучший женский класс школы, и поговаривали, что новая учительница согласилась перейти из школы «Благоговение» только при условии, что ей достанется именно этот 4-й класс, и никакой другой.
Сегодня в толпе ученицы 4 «Г» отличались от всех остальных школьников розовым бантом в голубой горошек. Правда, некоторые, как и Приска, не успели купить ленту.
Многие девочки пришли с мамами и с букетами в руках. «А вот и Подлизы готовятся заискивать перед новой училкой», — подумала Приска и поняла, что ничего не изменилось. Никакого перемирия не будет. Вражда вот-вот вспыхнет с новой силой. И она первой объявит войну.
— Подлизы! — крикнула Приска.
Одна из мам услышала ее и сказала дочери:
— Какая невоспитанная девочка. Кто это?
Синьора Пунтони побагровела.
— С ума сошла! Ты хоть знаешь, кто это? Жена судьи Панаро! От него зависит решение в процессе, который ведет твой отец!
Поиска стерпела подзатыльник, даже не пикнув, потому что поняла, что на нее смотрят. Незачем всяким Подлизам знать, что она чувствует.
Вообще-то она очень волновалась. Чем ближе они подходили к классу, тем быстрее колотилось сердце. Она взяла Элизу за руку и приложила к своей груди. Бум-бум-бум…
— Перестань! Ты нарочно так делаешь, чтоб меня пугать, — возмутилась Элиза.
— М-да, для племянницы кардиолога ты ужасная невежда, — ответила подруга, — ты что, не помнишь, как синьорина Соле объясняла нам, что работа сердца, легких и желудка непроизвольна? Невозможно так делать нарочно.
В этот момент прибежала Розальба, за ней — старик в серой рубашке с ее портфелем в руках (вовсе не ее дедушка, как многие думали, а заведующий складом ее отца по имени синьор Пирас).
— Видали, я пришла вовремя?! Все, синьор Пирас, идите в магазин, — запыхавшись сказала Розальба, которая, как и Элиза, стеснялась, что ее провожают. Синьора Пираса не пришлось просить дважды. Он поставил портфель на землю и побежал подметать магазин опилками[6], ему надо было успеть к открытию.
Подруги так радостно обнялись, будто не виделись целое столетие, хотя два дня назад все втроем играли у Элизы. Они повернули за угол и наконец увидели ее, свою новую учительницу, которая поджидала их в глубине коридора в дверях старого класса.
Глава пятая,
в которой мы знакомимся с новой учительницей
Учительница Арджиа Сфорца оказалась невысокой и полной. И старше, чем они ожидали. А может, так только казалось из-за того, что она была вся серая. У нее были серые волнистые волосы и очки в металлической оправе. А еще серая юбка и серая вязаная кофта. И лицо, подумала Элиза, тоже какое-то серое, несмотря на яркое пятно пунцовой помады.
Но тут лицо учительницы озарилось широкой пунцовой улыбкой: она увидела Эстер Панаро, которая подходила за руку с мамой, сжимая букетик цветов («Первая Подлиза нанесла удар!» — навострила уши Приска).
Не переставая улыбаться, синьора Сфорца любезно приветствовала родителей и выслушивала извинения тех, чьи дочки, как Приска, пришли без правильных розовых бантов в голубой горошек.
— Ничего страшного, синьора. Да, понимаю. Разумеется, во всем виноват галантерейщик… Не волнуйтесь. Пока я закрою на это глаза. Но, пожалуйста, как только будет возможность… Я очень рада, что ваша дочь оказалась у меня в классе. До свидания! Идите спокойно. Ничего страшного.
— Видишь, какая она милая? — прошептала синьора Пунтони дочке. — Стоило поднимать меня с постели в такую рань! Вечно ты делаешь из мухи слона.
Учительница горячо пожимала руки родителям, гладила по головкам девочек, поправляя им прически. Элиза вздохнула с облегчением.
Но когда они сели за парту, Приска шепнула ей:
— Мне не нравятся ее руки. Даже не знаю, как объяснить… Ты как следует их разглядела? Они белые и мягкие, будто без костей. Погладила — как змея проползла.
Элизе нечего было на это сказать, потому что ее учительница не погладила. Ее она, нагнувшись, поцеловала в лоб, оставив на нем яркий пунцовый след. Элиза решила, что поцелуем удостоили только ее за то, что она сирота. Наверное, учительница узнала это из табеля или классного журнала. Наверное, там написано: Маффеи Элиза Лукреция Мария, отец — покойный Джованни, мать — покойная Гардениго Изабелла.
Родители Элизы погибли во время бомбардировки, когда их первой и единственной дочери было два года. Сама Элиза спаслась, потому что была не с ними, а в эвакуации в деревне вместе со своей тетей и бабушкой Мариуччей. Но она не осталась на свете одна-одинешенька, как героини слезливых романов, которые так нравятся Розальбе. Наоборот, у нее была куча родственников, которые перессорились из-за того, кто возьмет ее к себе. Ожесточеннее всех спорили две бабушки.
Бабушка по материнской линии, Лукреция Гардениго, настаивала, что у нее девочке будет лучше, потому что она живет на вилле с садом, тремя горничными и шофером. Бабушка по отцу, Мариучча Маффеи, говорила, что раз «ребята» доверили ей малышку на время эвакуации, значит, они считали, что она лучше всех справится с ее воспитанием.
В конце концов они так и не смогли договориться и решили довериться судьбе: дядя Леопольдо предложил дедушке Анастазио срезаться в кости. Победивший забирал Элизу. Как мы видели, судьба решила спор в пользу семьи бабушки Мариуччи, и Элиза осталась жить с ней, старой няней Изолиной и тремя дядями: Казимиро, Леопольдо и Бальдассаре, братьями ее отца. Когда на дядю Леопольдо находило настроение телячьих нежностей, он сажал Элизу на колени, целовал ее за ушком и говорил:
— Ты моя, и только моя. Это я выиграл тебя в кости, и пусть только кто-нибудь попробует отыграться!
Глава шестая,
в которой на сцену выходят две новые ученицы
Все родители ушли. Девочки расселись по партам, заняв свои обычные места.
И тут, за несколько секунд до звонка, в класс робко зашли две новые ученицы. Все сразу поняли, что они из тех бедных девочек, что живут в старом квартале у рынка или на окраине, где город сливается с деревней. И не только по синим выцветшим бантам на шее вместо розовых в голубой горошек, как требовала синьора Сфорца.
Месяц назад бабушка Мариучча вызвала портниху сшить Элизе пару новых школьных платьев — за лето она вытянулась на четыре сантиметра! — и, как обычно, принялась причитать:
— Почему обязательно черная форма? У меня сердце сжимается, когда она выходит на улицу вся в черном, как сиротка из приюта.
Элиза не раз видела этих сироток в их черных накидках — они часто сопровождали похоронные процессии. Сиротки пели на латыни и казались очень грустными. Но стоило опекавшей их монахине отвернуться, как они начинали хихикать, строить рожи, пихаться и толкаться, а если замечали, что Элиза на них смотрит, показывали ей язык. Элиза частенько задумывалась о том, как так получилось, что никто из родственников не добился чести взять их к себе. Может, они играли в кости с приютом, и монахини всегда выигрывали.
А дядя Бальдассаре, когда бабушка сетовала на цвет фартука, всегда заступался за спартанскую школьную форму:
— В ней все мальчики и девочки выглядят одинаково. И не видна разница между богатыми в красивой и модной одежде и бедными в лохмотьях. Форма скрывает все различия и не может породить зависть и соперничество. Мы же столько боролись за бесплатное и обязательное образование; и вот, начальная школа — единая, одинаковая для всех… Школьная форма — это символ равенства, и мы должны им гордиться!
И ничего этот дядя Бальдассаре не понимает, подумала в тот день Элиза, глядя на двух новеньких. И она, и ее подруги способны с ходу распознать бедную девочку по тысяче других деталей.
