Люси Монтгомери - Энн из Зелёных Крыш
Станционный смотритель присвистнул.
– Думаю, здесь какая-то ошибка, – сказал он. – Миссис Спенсер сошла с поезда с этой девочкой и поручила её мне, сказав, что вы и ваша сестра взяли ее из детского дома, и скоро за ней приедете. Вот и все, что я знаю об этом. И я не видел тут других детей-сирот.
– Я не понимаю, – сказал Мэтью беспомощно, желая, чтобы Марилла была рядом, чтобы помочь ему справиться с этой ситуацией.
– Ну, вы лучше спросите девочку, – сказал станционный смотритель небрежно. – Я думаю, что она в состоянии сама всё объяснить – язык у неё хорошо подвешен, это точно. Может быть, у них не было таких мальчиков, какие вам нужны.
Он быстро ушел, т. к. был голодным, а жаль, ведь Мэтью нужно было сделать то, что было труднее для него, чем навестить льва в его логове – подойти к девочке, чужой девочке – сироте, и спросить у неё, почему она не мальчик. Мэтью внутренне застонал, когда повернулся и побрел медленно по платформе прямо к ней.
Она наблюдала за ним с тех пор, как он прошел мимо нее, и смотрела на него и сейчас. Мэтью не смотрел на нее и не видел, какой она была на самом деле, но обычный наблюдатель увидел бы девочку лет одиннадцати, одетую в очень короткое, тесное, уродливое платье из желтовато – серой полушерстяной ткани. Она носила выцветшую коричневую матросскую шляпу, из под которой на спину спадали две ярко-рыжие косы. Ее лицо было маленьким, бледным и худым, с множеством веснушек, большим ртом и непонятного цвета глазами – они казались то зелёными, то серыми – в зависимости от освещения и настроения.
Всё это увидел бы обычный наблюдатель; а более внимательный человек мог бы заметить, что подбородок её чётко выраженный и решительный; что большие глаза полны воодушевления и жизнерадостности; что рот красиво очерченный и выразительный; а лоб – широкий и совершенный. Короче говоря, наш проницательный необыкновенный наблюдатель мог бы прийти к выводу, что удивительный дух живёт в теле этой бездомной девочки, которой стеснительный Мэтью Касберт так смехотворно боялся.
Мэтью, однако, был избавлен от испытания говорить первым, потому что, как только она поняла, что он идёт к ней, она встала, схватив одной тонкой смуглой рукой свой ветхий, старомодный саквояж; а другую она протянула ему.
– Я полагаю, вы мистер Мэтью Касберт из Зеленых крыш? – сказала она приятным, звонким голосом. – Я очень рада вас видеть. Я начала бояться, что вы не приедете за мной, и пыталась представить все, что могло случиться, чтобы помешать вам. Я решила, что, если вы не приедете за мной, я пойду по дороге к этой большой дикой вишне на повороте, залезу на неё, и останусь там на всю ночь. Я бы нисколечко не боялась, и это было бы прекрасно – спать на дереве дикой вишни, в белых цветах и лунном свете, как вы думаете? Можно представить, что живешь в мраморном дворце, не так ли? И я была совершенно уверена, что вы приедете за мной утром, если бы вы не приехали сегодня вечером.
Мэтью неловко взял худую маленькую руку – тогда-то он и решил, что делать. Он не мог сказать этому ребенку с горящими глазами, что это ошибка; он заберёт ее домой, и пусть Марилла скажет ей. Так или иначе, он не может оставить её в Брайт Ривер, пусть даже и произошла ошибка. А все вопросы и объяснения могут быть отложены до их возвращения в Зеленые крыши.
– Я сожалею, что опоздал, – робко сказал он. – Пойдем. Лошадь во дворе. Дай мне свою сумку.
– О, я сама могу нести её, – сказала девочка весело. – Она не тяжелая. Я храню там все мои вещи, но она совсем не тяжелая. Её нужно нести определенным образом – а то ручка отваливается, так что лучше я буду сама держать её, потому что знаю, как. Это очень старая сумка. О, я очень рада, что вы приехали, хотя спать на дикой вишне тоже интересно. Нам далеко ехать, правда? Миссис Спенсер сказала, восемь миль. Я рада, потому что люблю ездить. О, так хорошо, что я буду жить с вами, и принадлежать вам. Я никогда не принадлежала никому – по-настоящему. Но самым худшим был детский дом. Я была там только четыре месяца, но этого достаточно. Я не думаю, что вы когда-нибудь были сиротой в детском доме, так что вы не можете понять, как это. Это хуже, чем вы можете себе представить. Миссис Спенсер сказала, что плохо так говорить, но я не имею в виду ничего плохого. Очень просто сделать что-то нехорошее, даже не зная об этом, правда? Вообще-то воспитатели в детском доме были хорошими. Но там было так мало возможностей для воображения – только про других сирот. Было довольно интересно воображать разные вещи о них – представить себе, что, возможно, девочка, которая сидела рядом – в действительности дочь графа, которая была украдена в младенчестве у своих родителей злой нянькой, умершей прежде, чем она смогла признаться. Раньше я не спала по ночам и представляла всякое, потому что у меня не было времени на это днём. Я думаю, я поэтому такая худая, ведь я очень худая, не так ли? Сплошные кости. Я люблю представлять, что я хорошенькая и пухленькая, с ямочками на локтях.
И тут спутница Мэтью перестала говорить, отчасти потому, что она запыхалась и отчасти потому, что они пришли к кабриолету. Ни слова она не сказала, пока они не покинули деревню и не поехали вниз по крутому небольшому холму. Дорога тут врезалась так глубоко в мягкий грунт, что края её, с бахромой из цветущих веток диких вишен и тонких белых берез, поднимались на несколько футов над их головами.
Девочка протянула руку и отломила ветку дикой сливы, которая задела кабриолет.
– Разве это не прекрасно? На что похоже это дерево, наклонившееся над дорогой, все в белых кружевах, как вы думаете? – спросила она.
– Ну, я не знаю, – сказал Мэтью.
– Конечно же, на невесту… Невесту, всю в белом, с прекрасной кружевной вуалью. Я никогда не видела невест, но я могу себе представить, как она будет выглядеть. Я такая некрасивая, что никто никогда не захочет жениться на мне, разве что иностранный миссионер. Я думаю, иностранные миссионеры не очень переборчивы. Но я надеюсь, что когда-нибудь у меня будет белое платье. Это моё самое заветное желание. Я просто очень люблю красивую одежду. И у меня никогда не было красивого платья, насколько я помню, но зато есть, о чем мечтать, правда? Я могу себе представить, что одета великолепно. Сегодня утром, когда я вышла из детского дома, мне было так стыдно, потому что я была одета в это ужасное старое платье из полушерстяной ткани. Понимаете, все сироты должны были носить такие платья. Один купец из Хоуптона прошлой зимой пожертвовал триста ярдов полушерстяной ткани для приюта. Некоторые люди говорили, что это потому, что он не мог продать её, но я скорее поверю, что это было из милосердия, как вы думаете? Когда мы сели в поезд, я чувствовала, как будто все жалеют меня, когда смотрят в мою сторону. Но я просто представила себе, что я одета в самое красивое голубое шелковое платье, потому что, если уж представлять, то что-то стоящее, и большую шляпу с цветами и перьями, и золотые часы, и лайковые перчатки, и сапоги. Я сразу повеселела, и вовсю наслаждалась моей поездкой на остров. У меня даже не было морской болезни на пароходе. И у миссис Спенсер тоже, хотя обычно ей плохо. Она сказала, что у неё не было времени болеть, т. к. она наблюдала, чтобы я не упала за борт. Она сказала, что никогда не видела такого беспокойного ребёнка, как я. Но если это защитило ее от морской болезни, то это же хорошо, что я такая беспокойная, правда? И я хотела увидеть все, что только возможно на этом пароходе, потому что я не знаю, будет ли у меня еще такая возможность. О, сколько тут вишневых деревьев в цвету! Этот Остров весь такой цветущий. Я уже люблю его, и я так рада, что я буду жить здесь. Я и раньше слышала, что остров Принца Эдуарда самое прекрасное место в мире, и я представляла себе, что я живу здесь, но я никогда не ожидала, что на самом деле приеду сюда. Это восхитительно, когда ваши мечты сбываются, правда? Но эти красные дороги такие смешные. Когда мы сели на поезд в Шарлоттауне и стали проезжать красные дороги – я спросила миссис Спенсер, почему они красные, и она сказала, что не знает, и чтобы я, ради Бога, не задавала ей больше никаких вопросов. Она сказала, что я, должно быть, задала ей уже тысячу вопросов. Я думаю, она права, но как же узнать о разных вещах, если не задавать вопросы? А почему эти дороги красные?
– Ну, я не знаю, – ответил Мэтью.
– Что ж, это ещё одна из вещей, которые мне нужно узнать. Разве это не прекрасно, что существуют так много вещей, о которых можно узнать что-то новое? Вот почему я чувствую радость от жизни – ведь вокруг такой интересный мир. Было б и вполовину не так интересно, если б мы знали все обо всем, правда? Тогда не было бы никакой возможности для воображения, не так ли? Но я, наверное, слишком много говорю? Мне всегда делают замечание, что я слишком болтлива. Может, вы хотите, чтобы я помолчала? Если что – вы говорите, и я не буду болтать. Я могу помолчать, хотя это трудно.
