Владимир Железников - Чудак из шестого «Б». Повести
— Я тоже, когда вырасту, поеду в Сибирь,- сказал я.
— Говорят, там такие степи, что за целую неделю можно ни одного человека не встретить.
— Ну и что?
— Ничего,- ответила Нина.- Но, говорят, там по степям рыщут голодные волки и нападают на овец.
— Ну и что? — сказал я.- Этих волков охотники расстреливают прямо с самолетов. От самолета далеко не убежишь.
На прощание Нина сказала:
— Приходи к нам в класс почаще.
— Хорошо,- ответил я.
У подъезда меня поджидал Сашка.
— Ты чего стоишь? — спросил я.- Пошли ко мне.
— Не собираюсь к тебе заходить. Мне у тебя нечего делать. Просто я хотел посмотреть на твою нахальную физиономию.
Сашка был мокрый и злой, как пес, который два часа бегал за кошкой и не поймал ее. Я сразу догадался, что наши проиграли. Сашка был такой усталый, что мог заплакать от обиды.
Глупо, конечно. И со стороны может показаться смешным. Подумаешь — проиграли в футбол. Но я-то знал, что проигрыш для Сашки большое несчастье.
— Да брось ты переживать! Мы еще разделаем их под , орех.
— Воспитатель,- ехидно произнес Сашка.
Значит, он все же видел меня с Ниной. Я промолчал: не сообразил сразу, что ему ответить. А Сашка повернулся и пошел. Ленивой походочкой, помахивая портфелем.
«Это он уже зря,- подумал я.- Смеется. Когда от злости над другим смеются — это всегда зря».
* * *
На следующий день на перемене пришла Наташа.
Я хотел улизнуть, но она окликнула меня:
— Боря, как октябрята?
Вокруг нас собрались ребята. И особенно много было девочек. Ужасно до чего они любили сюсюкать: «Наташенька, Наташенька, какой у тебя симпатичный воротничок!» или «Какой у тебя симпатичный значок!»
Не хотелось при них разговаривать, но другого выхода не было.
— Подтянул одну девочку по арифметике,- сказал я.
Тут откуда-то вынырнул Сашка и закричал:
— Ура! Придуманто воспитал нового математика. Это сенсация!
Так мою фамилию еще никто не переделывал. Я засмеялся вместе со всеми, думал, убью сразу двух зайцев: помирюсь с Сашкой и отделаюсь от Наташи. Но она строго сказала:
— Это частности. А ты глубже смотри на вопрос. Вовлекай весь коллектив в общественную работу.
Ох, какая меня охватила скука, когда она сказала эти слова!
— Кое-что задумал.- Я протянул ей тетрадь с фамилиями октябрят.
Она полистала ее, а все остальные вытянули шеи, чтобы заглянуть, что там такое. Шеи у них стали прямо как у жирафов.
— В чем дело? -спросила Наташа. — Ничего не понимаю.
— Мы пойдем в ГУМ, там ребята сфотографируются в моментальной фотографии. А я наклею эти снимки в тетрадь.
— А зачем? — еще больше удивилась Наташа.
— Фотография автоматическая. Работает без фотографа.
— По-моему, ты пошел не по тому пути. Какие-то фотографии…
Все захихикали.
Я разозлился. Она, конечно, не поняла, что малышам интересно сфотографироваться в моментальной автоматической фотографии.
— Ну, потом будем записывать в эту тетрадь про свои дела,- выдавил я.
Скучно мне было. Даже расхотелось идти к октябрятам.
— Это все не имеет отношения к работе вожатого, но для начала сойдет.- Наташа посмотрела на ребят.- Вожатый- это кто? Воспитатель и политический руководитель своих младших товарищей. А ты, Збандуто, еще не понял этого.
— А что же имеет отношение к работе вожатого? — разозлился я.
— Ну, организуй танцевальный кружок. Разучи, например, танец гопак.
— У него нет никакой склонности к пластике! — снова крикнул Сашка.
Я думал, он убежал, а он еще околачивался тут.
— Я позову Смолина,- ответил я.- Он у нас знаменитый учитель танцев.
* * *
И все же я повел ребят в ГУМ. И не зря. Автоматическая фотография — великолепная вещь. Зайдешь, сядешь в кабину и можешь корчить любые рожи — фотографа ведь нет. Потом получай сразу девять фотокарточек. Три — с левого профиля, три — с правого, три — анфасные.
О том, что можно корчить рожицы, я, конечно, никому не говорил. Но Толя Костиков сам догадался и другим рассказал.
Что это было за веселье! Толя Костиков сфотографировался с оскаленными зубами. Гена Симагин к подбородку прилепил обрывок газеты. А Гога Бунятов — тот высунул язык. Все хохотали и никак не могли остановиться.
Взрослые на нас оглядывались и, может быть, даже возмущались. Но я-то уж знал: если смешно, тут ни за что не остановишься. Тогда нужно придумать что-нибудь особенное, и я сказал:
— Сейчас пойдем есть мороженое. Из стаканчиков.
— Ура! Ура! — закричали все.
— А мне мороженого нельзя,- сказал Толя Костиков,- Я болел недавно ангиной.
— Жаль,- ответил я; Толя Костиков сразу скис.- Ну что же, полная солидарность. Мороженое есть не будем. Купим пирожки с повидлом.
— Полная солидарность, полная солидарность! — обрадовался Костиков.- Это я понимаю.
Когда стали покупать пирожки, я увидел, что Гена Симагин отошел в сторону и уставился на витрину с коврами. Точно его с самого рождения интересовали только ковры и всякие там узоры на них.
Ясно: у него не было денег на пирожок. А у меня в кармане лежали три новеньких рубля, которые мне оставил папа. Я должен был на них купить маме подарок ко дню рождения.
Пришлось вытащить один из этих новеньких рублей и купить пирожок Гене Симагину.
Мне ничуть не было жалко денег. Все уплетают за обе щеки пирожки, а один малыш рассматривает в это время какие-то пыльные ковры. Кем надо быть, чтобы такое терпеть? Но я все же вздохнул, потому что прекрасно знал — стоит разменять рубль, и он весь разойдется.
Я подозвал Нину и дал ей пирожок для Гены. Не знаю, что она ему там говорила, но они очень быстро после этого отошли от витрины.
Вечером я расклеил фотографии малышей в тетрадь. И она стала как живая. Интересно было ее перелистывать.
Смешные рожицы у этих малышей. Потом я принялся за уроки. Поучу, поучу и снова полистаю тетрадь с фотографиями.
Захотелось мне придумать для малышей что-нибудь особенное, какое-нибудь тимуровское дело. Думал, думал. Ничего не придумал. Пошел посоветоваться к Ольге Андреевне.
Она сидела в кресле и читала старые письма. Она часто читала эти письма. Это были письма ее мужа к ней, когда они были молодые.
Я ей рассказал о своих делах.
Ольга Андреевна сняла пенсне. Она носила старомодное пенсне на черном плетеном шелковом шнуре. Пенсне часто соскакивало у нее с носа, но она упорно не желала с ним расставаться. Это пенсне подарил ей муж. В общем, у нее в жизни было два «ангела»: ее муж и ее сын.
— Организуй хоровой кружок. Хорошо, когда люди поют. А у детей очень звонкие, чистые голоса. Я даже сама могу с ними позаниматься.
Дело в том, что у Ольги Андреевны был редкий голос — контральто. Но ее отец, отсталый человек, не разрешил ей учиться в консерватории.
Мне не хотелось огорчать Ольгу Андреевну, но, по-моему, в пении тоже ничего тимуровского не было.
— Главное не в том, что ты придумаешь,- снова заговорила Ольга Андреевна.- Главное, чтобы твои октябрята росли добрыми, честными людьми.
Я вернулся к себе и снова начал думать. Ничего не придумывалось.
«Ладно,- решил я.- Буду пока их закалять физически. А там разберемся».
В первое же воскресенье я повел весь класс в бассейн. В этом бассейне был детский кружок по плаванию.
Плавание я выбрал не случайно. Во-первых, этим видом спорта можно заниматься с детства, а во-вторых, всем известно, что с плаванием у нас в стране далеко не все в порядке. В Риме на Олимпийских играх мы получили уйму медалей, а по плаванию — ни одной.
Вот почему я решил записать своих малышей в плавательный кружок. Кто знает, может быть, из них вырастут рекордсмены страны или даже мира. Это было бы, конечно, здорово.
Но не так-то все оказалось просто. Сначала нас не хотели пускать в бассейн. Там у них всё по расписанию и по пропускам.
Малыши притихли, как мыши.
А я долго спорил и кричал, что я вожатый, и что мы всем классом, и что мы не позволим срывать общественное мероприятие.
Наконец появился какой-то длинный мужчина в синем спортивном костюме и велел нас пропустить. Он нас провел в зал и приказал:
— Раздеться и выстроиться по росту!
Все, конечно, запищали и захихикали.
Тогда он оказал:
— Быстро. У меня нет времени.
Пришлось мне раздеться. Надо было показать пример, а то еще этот длинный разозлится и выгонит нас. Остался только в трусиках и майке.
— Майку тоже снять,- приказал длинный.
Следом за мной стали раздеваться ребята. Они стеснялись, конечно, но длинному их ни капельки не было жалко.
Когда я посмотрел на них, мне вдруг стало смешно. Они были смешно одеты. Мальчишки еще ничего. Мальчишки в черных трусах. А девочки были в цветных: голубых, розовых, желтых. Они сбились в стайку и что-то там чирикали. Настоящие страусята — худенькие, тоненькие. Ноги длиннющие, спичками. Как они на них ходят, непонятно.
