Юн Эво - Солнце — крутой бог
АДАМ: Ээээ-эээмм. (Громко кашляет, делая рукой знак, что ему ничего не нужно.)
ТОРГОВЕЦ: (Не понимая) Хочешь сказать, что возьмешь пять штук?
МАЛЕНЬКАЯ БУРЯ: (Снова поворачивается к Адаму и улыбается.) У тебя что, насморк?
АДАМ: (Маленькой Буре) Нет. (Мигая, с мольбой смотрит на нее. Торговцу.) Не мог бы ты убраться отсюда?
МАЛЕНЬКАЯ БУРЯ: Да ладно тебе, не кипятись. (Отворачивается и делает два шага к соседнему столику.)
ТОРГОВЕЦ: Я думал… (С отчаяньем оглядывается по сторонам.)
АДАМ: Забудь и отстань! (Поджимает губы.)
ТОРГОВЕЦ: Но… (Чуть не плачет.)
АДАМ: О'кей! Дай мне две штуки и исчезни! (Бросает на стол бумажку в пятьдесят крон.)
ТОРГОВЕЦ: Нехило! (Хватает деньги.) Если тебе потом понадобятся еще…
АДАМ: (Показывает пальцем на дверь кафе.)
ТОРГОВЕЦ: (Робко идет к двери.)
АДАМ: Послушай, ты… с пепельницами, я хотел тебе сказать (Опускает глаза. Выглядит так, будто читает что-то, написанное у него на руке. Кто-то меняет кассету, и на все помещение звучит грустная мелодия Альфа Прёйсена о парне, которому во всем не везло.)
МАЛЕНЬКАЯ БУРЯ: (Поворачивается к Адаму.) Что ты еще хотел сказать?
АДАМ: Я хотел… (Умоляюще смотрит ей в глаза.)
МАЛЕНЬАЯ БУРЯ: Что? (Неуверенно. Слегка отступает, как будто боится его.)
АДАМ: (Напряженно.) Иногда человек вынужден делать то, чего он больше всего боится. (Публика чувствует, что он заранее приготовил эту фразу.)
МАЛЕНЬКАЯ БУРЯ: (Кивает. Оглядывается по сторонам, чтобы проверить, где в эту минуту находятся ее коллеги. Видно, что она всерьез напугана этим странным парнем, который пытается, ей что-то сказать.)
АДАМ: Мне сейчас по-настоящему страшно… (Слова слетают у него с языка, и мы видим, что он не притворяется.)
МАЛЕНЬКАЯ БУРЯ: Мне тоже… (Что-то бормочет и отступает еще на несколько шагов.)
АДАМ: Давай вечером куда-нибудь сходим? Сделаем вид… будто у нас назначено свидание? Ну, вроде… назначим date? Я имею в виду настоящее свидание… Короче, я пытаюсь спросить тебя, согласишься ли ты встретиться со мной сегодня вечером? После работы? (Он краснеет так, что исчезает весь его загар. Краснота расползается по шее, стекает на плечи.)
МАЛЕНЬКАЯ БУРЯ: Что? (Берет себя в руки. Она больше не боится Адама и не смущается. Смотрит на него так, как будто его предложение не лезет ни в какие ворота.)
АДАМ: (Ему трудно заговорить и снова повторить свой вопрос. Но после короткого молчания он все-таки продолжает) Мне так хочется куда-нибудь сходить с тобой! Я не знаю, как тебя зовут, где ты живешь и кто ты. Но я видел тебя несколько раз и мне очень хочется куда-нибудь сходить с тобой. О'кей? (Теперь уже звучит не Прёйсен, а Пятая симфония Бетховена. По всему кафе и на улице слышно победоносное бам-бам-бам…)
МАЛЕНЬКАЯ БУРЯ: Нет. (Она произносит это спокойно и просто. В ее словах нет ни резкости, ни грубости.)
АДАМ: Что? (По его лицу видно, что он ожидал другого ответа.)
МАЛЕНЬКАЯ БУРЯ: (Так же спокойно.) Sorry, но нет.
АДАМ: Не хочу быть навязчивым, но объясни, почему?
МАЛЕНЬКАЯ БУРЯ: (Говорит, как нечто само собой разумеющееся. Как будто это и так ясно.) Вот подрастешь…
АДАМ: (Не в силах скрыть, что он сердится.) Я? Да мне семнадцать лет!
МАЛЕНЬКЯ БУРЯ: (С недоверием.) Хочешь сказать, что тебе столько же, сколько мне? Ха!
АДАМ: Но это правда! (Хмурит брови, напрягается, но тут же улыбается до ушей.) Все равно мы могли бы с тобой встретиться!
МАЛЕНЬКАЯ БУРЯ: Sorry. Мне надо убирать столики.
АДАМ: (Сидит, подперев голову руками. Смотрит на часы. 13:29. Он больше не слышит музыки, льющейся из магнитолы. Точка. Финал. Аплодисменты!)
Вот и все. Такой вот денек. Должен признаться, что многое из написанного выше — чистая ложь. Например, все эта история с торговцем — чистая выдумка. Музыку я вообще не помню. Но мне хотелось сделать эти три роковые минуты немного повеселее. Потому что сам по себе разговор достаточно трагичен. Во всяком случае, таким он мне запомнился.
Я осмелился сделать то, чего больше всего боялся.
Но из этого ничего не вышло.
Ладно, теперь тот день — чистая страница.
Не хочу ничего помнить.
И не помню.
И чтобы закруглиться, скажу так: остаток дня Маленькая Буря, должно быть, ходит и думает: откуда взялся этот чудак? Потом она расскажет обо мне своим товаркам, они посмеются. И кто-нибудь скажет, что мир полон таких идиотов.
— Мужчины! — скажет на это Маленькая Буря. — Жить без них невозможно. Но и говорить с ними тоже нельзя.
А я, очевидно, остаток дня буду бродить по городу, собирать себя по частям, раздумывая, какая часть подойдет, а какую можно выкинуть как хлам. И приду к выводу, что от меня остались только негодные детали.
Если бы торговец существовал на самом деле, его остаток дня выглядел бы примерно так: он бы посмеивался и думал, что ручки, которые он спер в книжном магазине на Сторгата, а потом впарил молодому человеку в кафе, едва ли тому пригодятся. Потому что писать ими вообще нельзя. Торговец зайдет еще в несколько кафе и за полчаса продаст ручек больше чем на две сотни. И поскольку эту историю вам рассказываю я, Братья & Сестры, я решил отомстить за эти три несчастные минуты разговора и позволю торговцу угодить под ржавый «фиат» и погибнуть на месте. Ни одна живая душа не пожалеет о нем, и все происшествие займет семь строчек внизу на странице «Афтенпостен». Примерно так я себе это сейчас представляю: семь строчек в газете. Семь строчек, которые никто не станет читать. Маленькая заметка о незначительном парне, о котором забудут раньше, чем ты дочитаешь эту страницу.
Четверг, 18 июля
— Главное — не сдаваться, — говорит Сёс. В минуту слабости я посвятил ее в суть дела. Иногда бывает необходимо поговорить и с «врагом», дабы узнать, что он думает и чувствует. А Сёс все-таки принадлежит к иному лагерю.
— Вот увидишь, на нее произведет впечатление, если ты не сдашься, — говорит Сёс.
— Главное — не сдаваться, — говорит Старикашка-Солнце. Сегодня оно взяло выходной и лежит, откинувшись на своем солнечном троне. В руке у него запотевший стакан, над головой — зонтик, а на ногах сандалии. Не больно-то оно похоже на того, кто не должен сдаваться. Скорее выглядит так, как мне сегодня хотелось бы выглядеть самому. Если бы Маленькая Буря не тянула вниз мою леску. Ведь я закинул леску, а она — рыбка — заглотнула наживку. Поплавок прыгает по поверхности воды, и я вынужден подтащить добычу к берегу, чтобы посмотреть, богат ли улов.
— Много ты в этом понимаешь, — сухо говорю я Солнцу.
Оно надменно щурится и отвечает:
— Да уж побольше твоего.
Я не в силах болтать с ним и отправляюсь к Франку. Он только что проснулся. Вчера он поздно лег после того, как позволил себе «прошвырнуться», как он выразился. Не знаю, куда он прошвырнулся, в город или на крышу элеватора. Да, впрочем, это мне все равно. Меня сейчас заботит лишь одно — я должен хорошо подготовиться. Из вежливости я спрашиваю его, чем он сейчас занят.
— У меня еще не кончился тайм-аут, — отвечает он, и, видно, сам доволен своим ответом. Хоть кто-то чем-то доволен! Я-то едва ли могу думать о чем-нибудь другом, кроме тех трех трагических минут. Но тем не менее принимаю его приглашение вместе позавтракать. Желудок требует топлива. А может, вовсе не желудок, а мозг? Ведь он полон воды и все время требует витаминов, минералов и протеина. Он должен следить, чтобы мотор в голове беспрерывно работал. Особенно у того, кто вознамерился изменить свою жизнь. Это, само собой, связано с тем, что я каждый день понемногу взрослею. Тело тоже требует своего топлива. Нельзя построить нового, современного и взрослого Адама всего за несколько часов.
Я пытаюсь вытянуть из Франка побольше о том, как создать свой собственный стиль. Мне необходимо несколько хороших примеров.
Франк долго смотрит вдаль. Глаза у него почти такие же черные, как волосы. Наконец он произносит:
— Нет, этого я не знаю.
И люди еще считают, что быть взрослым приятно! Потому что тогда в твоей жизни будто бы появляются порядок и система. Тогда ты все понимаешь! А как же иначе, взрослые все понимают!
— Иногда мне кажется, что быть взрослым — это не иметь простых и ясных ответов. Я убеждаю себя, что вовсе не обязательно знать все, как мне раньше казалось, — говорит Франк. Он улыбается, но лицо у него все-таки грустное. Я тоже почти готов взять тайм-аут.
