Радий Погодин - Ожидание (три повести об одном и том же)
Бабка шумно сморкнулась в большущий, словно наволочка, платок.
– Если бы училась, я бы сейчас в Москве проживала, в самом высоком доме. На лифте бы ездила…
Учительница повернулась к Варьке. Сказала:
– Каждый день будешь оставаться после уроков.
– За что?
Учительница подпёрла руками голову.
– Вот именно, за что?.. – И добавила:—Буду учить тебя музыке.
Варька училась легко. Пальцы у неё были гибкие, сильные. Учительница показывала упражнения и уходила, оставив её одну в пустой школе. Ноты роились в Варькиных глазах, как пчёлы возле летка. Из месяца в месяц она постигала их строй и музыку песен.
В пятом классе весной учительница сказала Варьке:
– Скоро в рыбацком клубе концерт. Ты сыграешь.
– Не буду, – сказала Варька. – Я для себя играю.
– И песни поёшь для себя?
– И песни для себя. Для кого же?
Учительница села к роялю.
– Варька, – сказала она, – я всё время думаю о тебе. Мне не хочется тебе говорить, но я должна. Ты пойми, Варька, талант обязывает служить людям. Тогда он похож на родник. Тогда у него смогут напиться многие. Тогда они смогут унести его в своём сердце. И это будет счастьем для тебя и радостью для других.
Варька уловила в её словах горечь.
– Смешная вы. Плюньте, и всё тут.
– Не понимаешь ты, Варька, – ответила ей учительница.
– А мне наплевать! – Варька поднялась, пошла к двери. – Я на сцене-то онемею, как рыба, а может, зареву. Народ ведь от скуки в клуб ходит. Нешто я их веселить стану.
Когда Варька уходила, обернулась в дверях. Учительница плакала, уронив голову.
Она не перестала учить Варьку, но больше уже не заговаривала с ней ни о таланте, ни о выступлениях в рыбацком клубе.
Зато бабка с тех пор обезумела словно. Она принялась копить деньги на это проклятое пианино. И хвастает на базаре.
– Вы, – говорит, – все тут село, селом и останетесь. Когда Варька моя артисткой станет, я к вам на самолете прилетать буду, чтобы смеяться.
ВАРЬКА РЕВЁТ БЕЗ СТЫДА
Когда Варька пришла домой, на крыльце её встретили Пашка и Петька. Они посмотрели на неё с испугом.
– Тебя ж ведь не драли, чего ж ты ревела? – спросил Пашка. – У тебя всё лицо полосатое. Иди холодной водой умойся.
Петька смотрел на неё и мигал.
– Я знаю, от кого ты плакала. Ты от себя плакала.
Пашка поливал ей из кружки. Петька держал мыло и полотенце. Губы у Варьки были горькими.
– Батька с бабушкой чуть не подрались, – сообщил Пашка. – В школе какой-то отчёт, и деньги нужно выплатить завтра, иначе на батьку в суд подадут.
Отец гладил брюки. Встряхивал их, сбивал пальцем пылинки. На стуле висел его новый выходной костюм. На полу стояли новые сапоги.
– Продавать понесу, – сказал отец. Сказал не зло, с облегчением.
– Где жить станем? – спросила Варька.
– Перебьёмся, – сказал отец. – Самоеды большие уже, в детский сад бегают. Я, Варька, на «Двадцатку» пойду.
– Там механик есть.
– Тогда на другой сейнер пойду. Сегодня капитан Илья флот пригонит, обязательно станет матросов и механиков брать.
Варька чувствовала в отцовских словах уверенность.
Бабка бегала по дому. Хваталась что-то делать. Выскакивала во двор. Лицо у неё двигалось, брови, и уши, и нос, и подбородок, и щёки зажили отдельно, толкались и спорили между собой.
Бабка посмотрела на Варьку с испуганным вздохом.
– Отдай! – крикнула Варька.
Бабка убежала на улицу, но вскоре вернулась спокойная.
– Брось, Петро, – сказала она. – Нешто я допущу, чтобы ты оборванцем ходил. Побудь тут. Принесу тебе деньги. В долг возьму. Отдадим помаленьку.
– Не нужно, – сказал отец. – Перебьёмся.
– Мне лучше знать! – закричала старуха. – Ты, может, в одних исподних с Ксанкой по улице прогуливаться пойдёшь? Хлопцы подросли, теперь тебя и оженить можно. – Бабка накинула на плечи толстый клетчатый платок. Подошла к зеркалу. – Варька, со мной пойдёшь, – приказала она.
Бабка стала будто осанистей. Движения её плавные и упругие. Голову она откинула назад.
– Пойдём.
Они прошли через весь город. Варька боялась спросить, к кому они направляются. Она не могла представить себе человека, который бы одолжил бабке денег. У неё не было друзей в городе. И когда бабка вошла в распахнутую настежь калитку, Варька остановилась. Пробормотала:
– Ты не сюда, бабушка… Ты что?
– Сюда, – сказала старуха и, приподняв плечи, словно ей стало холодно вдруг, пошла к хате старика Власенко.
Варька остановилась у дверей – заробела. Ей не хотелось видеть, как высмеет бабку старик. Она побрела вокруг дома по дорожке из чистых ракушек. Ракушки эти добывают не в море. Их добывают в степи, в оврагах, в обнажённых пластах. Может, и неумолчна степь потому, что хранит она шум древних морских прибоев. А ракушками посыпают вокруг хат, чтобы пресные дождевые брызги не пачкали белых стен.
И вдруг Варька сообразила, что здесь она может столкнуться лицом к лицу с Васькой. Она похолодела вся, прижалась спиной к хате.
– Я у неё не был.
– Почему? – услышала она разговор.
Голоса принадлежали Славке и его отцу. Варька стояла под окном. Ей было неловко, – вдруг выглянет Славкин отец. Посмотрит будто сквозь неё, не сразу соберёт её в зрении, потому что думает постоянно о чём-то своем. А когда поймет, что перед ним Варька, скажет:
– Здравствуй, девочка в брюках.
Варька отодвинулась от окна, стараясь, чтобы меньше хрустели ракушки. Ей захотелось уйти, убежать. Но она боялась двинуться с места, боялась, что встретит за углом Ваську.
В комнате за открытым окном молчали. Послышался треск, хрипение. Славкин отец настраивал приемник. Он ловил отголоски остывших гроз. Они врывались со свистом в комнату. И, наверно, Славкиному отцу они были сейчас нужнее самой прекрасной музыки. Он сказал:
– Ты, Славка, не пойми плохо. Я очень хотел зайти к маме. Но есть в людях нечто такое, что мешает им делать простые поступки. Бывают такие обстоятельства. Я говорил с нею по телефону.
– Она не хочет, чтобы ты помогал ей, и не приедет.
– Да, – ответил Славкин отец и, словно спохватившись, принялся оправдывать маму. Он говорил: – Когда мы злы, люди кажутся нам хуже, чем они на самом деле. На всё нужно время…
Варька уловила в его словах недосказанность. Он не договаривал из боязни причинить Славке боль. Славка, наверно, тоже почувствовал это. Он сказал тихо:
Мы на неё не в обиде… Нам ведь с тобой хорошо.
– Да… – ответил отец.
Варька пошла по хрустящим ракушкам. Села на скамейку у двери.
– А я дура дурой, – шептала она.
Дверь отворилась скрипнув, Старик Власенко пропустил мимо себя Варькину бабушку.
– Мы уже старые, Ольга.
На порог вышла бабка Мария, медленная и задумчивая, как течение лесной реки. Варька всегда робела перед этой старухой.
– У тебя ребятишки, – сказала бабка Мария. – Им жить нужно. В мою хату ступайте. Петро её подлатает, руки у него ловкие.
Варька почувствовала, что не нужны сейчас бабке её независимая осанка и гордость. Бабке нужно именно то, что сейчас происходит. Бабка хочет добра и прощения. Но по упрямой привычке бабкины плечи были откинуты назад. Подбородок приподнят, но он дрожал.
– До свидания, – сказала она. – Дай вам бог…
Варька испугалась, что бабка обмякнет сейчас, что кончатся у неё силы. Она подошла, коснулась плечом бабкиной руки.
Только на другой улице бабка закачалась на ослабевших ногах.
Голова упала на грудь. Плечи опустились, ссутулилась сухая спина, в пояснице надломилась. Бабка почти упала на придорожную траву.
Она вытащила из кармана деньги. Выронила на колени. Посмотрела на Варьку пустыми, как высохшие колодцы, глазами.
