Януш Корчак - Король Матиуш Первый
Сидишь на этой странной птице и думаешь — вот она мчится как стрела, но неизвестно куда, мчится, пока есть бензин и масло, и упадает замертво, когда запас их кончится. А вместе со смертью этого великана — конец надеждам, тебя ждет смерть в раскаленных песках пустыни.
Два дня тому назад они пролетели над вторым оазисом, сегодня в семь часов утра должны были пролететь над третьим, а в четыре часа дня быть в стране Бум-Друма. Часы их маршрута были подсчитаны двадцатью учеными профессорами, и подсчитаны точно, с учетом силы ветра. Направление у них было прямое, ведь в воздухе нет надобности обходить какие-либо препятствия.
Что же случилось?
В семь часов утра они должны были пролетать над третьим, и последним, оазисом, а между тем уже без двадцати минут восемь, а под ними все песок и песок.
— Долго мы можем еще держаться в воздухе?
— Самое большое шесть часов. Бензина, может быть, хватило бы и на дольше, но масла эта бестия столько выпивает, что не знаешь, как быть. Жарко ей, хочется пить, ничего удивительного.
Они понимали эту жажду, потому что запас питьевой воды тоже был на исходе.
— Пейте вы, ваше величество, — мне меньше нужно воды, потому что ноги мои остались дома и вода им уже не нужна. Ох, и трудно мне будет после падения ползком возвращаться домой, чтобы отыскать свои ноги.
Казалось, он шутил, но Матиуш видел, что у храброго летчика в глазах стояли слезы.
— Семь часов сорок пять минут.
— Семь часов пятьдесят минут.
— Восемь часов.
А оазиса все не видно.
Если бы была буря или гроза, не жалко было бы погибать. Но все шло так хорошо! На десять секунд раньше пролетели первый оазис, с опозданием на четыре секунды пролетели второй. Летят с той же самой скоростью, ну, хоть бы на пять минут опоздали. А то — на целый час!
Уже почти у цели, уже сегодня должно было закончиться это последнее опасное путешествие Матиуша. Все зависело от этого путешествия. И что же?
— Может быть, изменить направление? ~~ советует Матиуш.
— Направление изменить легко. Мой самолетик послушный, стоит пальцем пошевелить. Как он прекрасно идет! Это не его вина, что так случилось. Не горюй, мой птенчик. Изменить направление — но почему — и какое выбрать? Я думаю, надо лететь дальше. Может быть, это опять какая-нибудь дьявольская проделка, как с колесиком. Как это оно могло пропасть и тотчас же отыскаться? Опять мотор хочет пить. На тебе, дурень, рюмку масла, но помни, что пьянство всегда влечет за собой несчастье, а тебя в особенности ожидает горькая доля.
— Оазис! — вскрикнул вдруг Матиуш, который не отрывал глаз от подзорной трубы.
— Тем лучше, — сказал пилот, такой же спокойный в удаче, как был спокоен минуту назад в беде.
— Оазис, так оазис. Опоздание на час пять минут. Ничего страшного. У нас запас на три часа больше, чем нужно. Все потому, что ветер нам мешает. А ну-ка, напьемся сейчас вместе. — Летчик налил себе кружку воды и чокнулся с масленкой.
— Твое здоровье, братишка.
— Твое здоровье, братишка.
И, обильно залив масла в машину, сам выпил целую кружку воды.
— Ваше величество, извольте дать мне на минуту подзорную трубу, посмотрю и я одним глазом на это диво. Хе, хе, хорошенькие деревца у Бум-Друма. А вы, ваше величество, уверены, что Бум-Друм перестал быть людоедом? Быть съеденным — это еще не самое плохое, если знаешь, что тебя, по крайней мере, похвалят, что ты вкусный. Но я жесткий и жилистый, притом бульон из сломанных ребер не очень-то питательный.
Матиуш не мог надивиться, как этот молчаливый человек, который почти ничего не говорил всю дорогу в поезде, вдруг стал веселым и разговорчивым.
— Ваше величество, а вы уверены, что это тот самый оазис? Может быть, мы опять наткнемся на проклятые пески, так уже лучше сесть здесь?
Матиуш не был уверен, — ведь сверху все выглядит иначе. Но садиться нельзя, здесь они могут встретить разбойников или попасть в лапы диких зверей.
— Может быть, мы немного снизимся, чтобы рассмотреть получше?
— Хорошо, — сказал Матиуш.
Они летели очень высоко, чтобы было не так жарко, — приходилось экономить масло. Но сейчас можно было не экономить, до конца путешествия оставалось несколько часов.
Самолет заворчал, дрогнул — и начал опускаться.
— А это что? — удивился Матиуш. И тут же крикнул:
— Вверх, как можно скорее вверх!
И в ту минуту около десятка стрел вонзились в крылья самолета.
— Ты не ранен? — с беспокойством спросил Матиуш.
— Ничуть, — сказал летчик. — Хорошо же нас принимают, нечего сказать.
Еще несколько стрел прожужжало рядом с самолетом, и путешественники снова поднялись высоко.
— Теперь я уверен, что это тот самый оазис. Разбойники слишком далеко в лес не заходят, потому что им там нечего делать. Они кочуют невдалеке от лесов Бум-Друма и располагаются в ближайшем оазисе.
— Значит, мы будем возвращаться не самолетом, а на верблюдах?
— Очевидно, Бум-Друм отправит нас, как и в первый раз. В стране Бум-Друма, пожалуй, можно было бы получить масло, но бензина там, разумеется, нет.
— Если так, — сказал летчик, — можно рискнуть. Порядочный машинист, если опоздал, едет быстрее, чтобы прибыть вовремя. И я так сделаю: пущу машину с самой большой скоростью, чтобы прибыть точно по расписанию. Может быть, это мой последний полет, так уж я воспользуюсь случаем.
И пустил мотор с такой скоростью, что уже через минуту и оазис, и разбойники остались далеко позади.
— А стрелы не вредят? — спросил Матиуш.
— Нисколько: пусть себе болтаются.
Летят, летят, летят, летят. Мотор, хорошо смазанный, работает как надо. Опять начинают попадаться то кусты, то низкие деревья.
— Хо, хо, моя лошадка уже чувствует конюшню, — шутит летчик.
Выпили последнюю воду, доели остатки еды, чтобы не приезжать голодными. Ведь неизвестно, сколько будет продолжаться торжественная церемония встречи, пока их накормят.
И вообще, нехорошо приезжать в гости голодными, а то негры могут подумать, что они сюда приехали специально для того, чтобы их накормили.
Начали осторожно спускаться, снизили скорость, так как Матиуш уже издалека заметил серый песок лесов Бум-Друма.
— Ну, хорошо, — говорит пилот, — а есть там в лесу какая-нибудь полянка, ведь мы не можем сесть на деревья? Правда, однажды я сел в лесу, собственно говоря, не столько я сел, сколько самолет меня высадил. Тогда-то я и потерял глаз. Я был тогда еще молод, и самолеты были молодые и непослушные.
Как раз перед дворцом, то есть перед королевским шатром Бум-Друма, была большая поляна. И теперь, пролетев уже совсем низко над лесом, самолет искал эту поляну.
— Немного правее! — крикнул Матиуш, глядя в подзорную трубу. — Слишком далеко, надо вернуться. Левее, меньше круг, хорошо.
— Вот, вижу, вижу, да, поляна, но что это?
— Вверх! — крикнул перепуганный Матиуш. Снова поднялись выше. До их ушей донесся снизу такой крик, как будто орал весь лес.
Вся поляна перед королевским шатром была полна людей. Голова к голове.
— Что-то случилось. Или Бум-Друм умер, или у них какой-то праздник.
— Да, но мы ведь не можем опуститься им на головы.
— Мы должны подниматься и опускаться до тех пор, пока они не поймут, что надо разойтись, иначе мы их раздавим.
Семь раз поднимались они вверх и снижались, пока дикари не поняли, что большая птица хочет сесть на поляне, отошли назад к деревьям, и самолет спокойно сел.
Только Матиуш ступил на землю, как к нему подбежало какое-то лохматое существо и изо всех сил обхватило его за шею.
Когда Матиуш немножко постоял и у него уже не кружилась голова и перед глазами не мигало, он увидел у своей щеки курчавую голову негритянского ребенка; а когда ребенок поднял голову и посмотрел ему в глаза, Матиуш сразу же узнал королевскую дочь, милую Клю-Клю.
32
Матиуш не понимал, что происходит. Все случилось так быстро, что ему казалось, что он видит это во сне. Сначала Матиуш увидел Бум-Друма, связанного веревками. Бум-Друм лежал на костре, а около него стояли черные жрецы. Все жрецы были страшные, но один был особенно страшный: у него было два крыла, две головы, четыре руки и две ноги. Так он был одет. В одной руке он держал какую-то доску, на которой было что-то нарисовано или написано кровью, а в другой руке держал зажженный фонарь. Матиуш догадался, что Бум-Друма должны сжечь. Тут же стояли связанные его двести жен, и каждая держала в руке отравленную стрелу, острием направленную в собственное сердце. Дети Бум-Друма ужасно плакали, ходили на четвереньках или с жалобным видом кувыркались. Одна только маленькая Клю-Клю тянула Матиуша за руку в сторону отца и что-то говорила, но что — Матиуш не понимал. Матиуш на всякий случай вынул револьвер и выстрелил в воздух.
