Иван Соколов-Микитов - На теплой земле (сборник)
Охотники не решились стрелять и просидели на дереве до самого света, а когда рассвело, увидели, что медведицы уже нет, а под елкою спокойно спят медвежата. Они тихо спустились, положили сонных медвежат в мешок и пошли на деревню. Сытые медвежата все время крепко спали в мешке и не шевелились.
Целый год после того они жили на колхозной мельнице, и колхозники иногда угощали их молоком и медом. Они брали в лапы медовые соты, опрокидывались на спину и сосали, как сосут грудные ребята соску. Молоко и мед им очень понравились, и их прозвали на мельнице сладкоежками.
Волки
В зимнюю морозную ночь под самыми окнами нашего дома прошли волки. Утром я стал на лыжи, пошел тропить. Волчий след тянулся вдоль изгороди, спускавшейся к берегу пруда. Волки ступали след в след по глубокому рыхлому снегу, и даже самый опытный глаз не мог определить количество волков в их зимней стае.
Только у старого пня, на берегу пруда, волки ненадолго разделились. Так же как собаки-кобели, самцы помочились на старый пень, и следы волков вновь слились в единую цепочку.
Спустившись на пруд, я шел по волчьему следу, извивавшемуся стройной цепочкой. По крутому берегу пруда волки вышли на снежное поле. Там, среди кустов ивы, ложились обычно на днёвку русаки. Я увидел ночной след жировавшего русака. Напав на свежий след русака, волки широкой цепью рассыпались по снежному полю. Только теперь я мог сосчитать количество волков в их охотничьей стае. В ней было не меньше семи или восьми волчьих голов.
Разглядывая следы волков, я отчетливо представил картину ночной охоты. Волки кольцом окружили бедного растерявшегося русака, метавшегося в их смертном круге. На том месте, где волки поймали свою добычу, на белом снегу было видно лишь несколько капелек алой заячьей крови и приставшие к снегу шерстинки. Зайца они разорвали на ходу – на расправу понадобилось несколько мгновений.
Продолжая тропить волков, после расправы над русаком опять сомкнувшихся в стройную стаю, я увидел на другом берегу пруда бежавшего на маха́х одного отставшего волка. Низко держа голову, волк бежал вдоль лесной темной опушки. Увязавшаяся за мной гончая собака догнала меня и убежала в лес, в котором скрылся отставший волк. Подойдя на лыжах к лесной опушке, я услышал гонный лай собаки, поднявшей в лесу зайца. Преследуя зайца, собака делала круг, и лай ее удалялся. Стоя за молодой елочкой, прислушиваясь к гону собаки, я неожиданно увидел за редкими деревьями волка, преследовавшего мою собаку. Волк иногда останавливался, так же, как я, прислушиваясь к удалявшемуся тонному лаю. Не сходя с места, я поднял ружье и на большом расстоянии заячьей дробью стал стрелять в волка. Боже мой, какие прыжки стал делать испуганный волк, которого поцарапала моя дробь! Подойдя к волчьему следу, я убедился в необычайной длине волчьих прыжков.
В нашем глухом лесном краю в те времена водилось много волков. Летом волки держались у большого, почти непроходимого болота, где каждый год подрастал молодой волчий выводок. Из окружных деревень волки таскали в свое логово овечек, гусей и поросят. У самой ближней к логову лесной маленькой знакомой мне деревеньки они никогда не трогали домашней скотины. Так поступают многие хищные звери, не желая выдать место своего пребывания.
Некогда, еще до революции и Первой мировой войны, в глухие наши смоленские места иногда приезжали из Москвы на волчьи охоты богатые охотники. Они присылали наемных окладчиков, егерей-псковичей, клавших на краю леса приваду. Волки ходили на приваду, и сытых волков обложить было легко. По рассказам старых деревенских людей, после удачной обла́вной охоты богатые наезжие гости пировали в маленьких лесных деревушках, поили коньяком и заставляли петь, плясать деревенских баб-молодух.
В двадцатых годах, когда мы жили в смоленской деревне, я много охотился на волков. Мы сами устраивали летние и зимние облавные охоты. Летом в лесу у глухого Без дона окладывали и убивали волчат. Старые волки от летних облав обычно уходили. Хорошо помню места, где жили и гнездились каждое лето волки. Это был мелкий и редкий сосенник вблизи самого края болота. Множество выбеленных солнцем костей валялось возле старого волчьего логова, от которого расходились протоптанные зверями тропы. Летом молодые волки-нынешники и годовалые волчата-переярки из логова не выходили. Пищу им приносили их родители-старики, таскавшие по утрам овец и гусей, ловившие зайцев и зазевавшихся птиц. Мы подходили тихонько к волчьему логову и, сняв шапки, начинали в них подвывать. Боже мой, какой шум и визг поднимали прятавшиеся за мелкими соснами молодые волки! Иногда за деревьями нам удавалось видеть их серые мелькавшие спины. Чтобы не напугать старых волков, мы примолкали и терпеливо ждали, пока успокоятся молодые.
На летних и зимних охотах обычно устраивали мы многолюдные, шумные облавы. Нередко удавалось уничтожить почти весь выводок волков. И тогда долго слышался в лесу вой старых волков, скликавших свой потерянный выводок.
Особенно интересны были зимние облавы. Зимою голодные семьи волков в поисках пищи широко разбредались, заходили по ночам в деревни, выманивая доверчивых собак, забирались иногда в плохо закрытые овчарни. В холодные вьюжные зимние ночи мы часто слышали голодный волчий вой.
Как-то однажды волки похитили и мою охотничью собаку. В ту ночь меня не было дома. В доме с собаками осталась жена. Ночью собаки стали проситься. Жена выпустила их на крыльцо, и одна собака не хотела возвращаться. Жена поленилась подождать ее и вернулась в дом. Наутро я приехал из соседней деревни. По следам было видно, что волки схватили нашу собаку почти у самого крыльца и, оттащив на лед мельничного пруда, быстро ее растерзали. От погибшей собаки на снегу остался лишь кожаный ошейник, точно острым ножом наискосок перерезанный волчьими зубами, немного собачьей шерсти и крови.
Выйдя однажды утром на крыльцо, я услыхал, как на мельнице воет и причитает мельничиха. Так в наших смоленских глухих местах в прошлые времена выли и причитали женщины, когда в семье умирал человек. Я подумал, что умер наш толстый мельник Емельяныч. Быстро одевшись, я пошел на мельницу, где под колесами в мельничном буковище темнела широкая незамерзшая полынья. Оказалось, что ночью у мельницы побывали волки. Они охотились на Мельниковых уток, неосторожно оставленных ночевать в буковище на открытой воде. Мельничиха выла по своим погибшим уткам. На снегу отчетливо можно было прочитать, как охотились волки. Два волка спустились в холодную воду, где плавали утки, и заставляли их подняться на крыло. Плохо летавшие домашние утки падали близко в снег, и с ними безжалостно расправлялась стая волков.
Я побежал домой, захватил ружье и лыжи, направился тропить сытых волков, уничтоживших около сорока Мельниковых уток. Оказалось, что волки залегли недалеко в поле, в ольховых кустах, но проезжавшие близко подводы их испугали. В мелких кустах я нашел свежие лёжки, с которых бежали волки. Этих волков нам удалось нагнать только на второй день. Они залегли в молодом лесу, недалеко от открытого поля и протекавшей за полем реки. Мы осторожно сделали круг, обошли лежавших в мелком лесу зверей, вернулись в ближнюю деревню скликать мужиков, баб и ребятишек на облаву. Эта облава была особенно удачна. По праву главного охотника я стоял на входном надежном следу. Тихо ступая, загонщики широким кругом рассыпались по лесу. По данному моим помощником Васей сигналу они начали кричать, стучать обухами топоров по стволам деревьев. Стоя на своем номере, скоро увидел я большого гривастого волка, с опущенной головой бежавшего между деревьями прямо на меня. С ветвей молодых елей на его спину сыпался легкий снег. Напустив волка, я выстрелил, и он лег в снег, но его хвост продолжал судорожно шевелиться.
За первым головным старым волком показался другой. Увидев лежавшего подстреленного волка, его мотавшийся хвост, он остановился. Я поднял ружье, выстрелил и, не зная результата, соблюдая правила облавной охоты, не сходил с места. Справа и слева слышались редкие выстрелы стрелков, приглашенных мною на охоту. Ближе и ближе звучали голоса загонщиков, круг которых медленно смыкался. Два перепуганных молодых волка пробежали вдоль стрелковой цепи, и я застрелил еще одного. Последний уцелевший волк, ошалевший от страха, с разинутой пастью и высунутым языком, пробежал в трех шагах от меня. Я попытался стрелять в него, но ружье сделало осечку: в автоматическом пятизарядном ружье, с которым тогда я ходил на волчьи охоты, застрял в магазине патрон. Я ничего не мог сделать, и единственный уцелевший от стаи волк благополучно скрылся.
Вырубив колья, связав убитым волкам ноги, веселые загонщики на плечах отнесли добычу к проезжей дороге, где нас ожидали подводы. Почуяв звериный дух, лошади начали фыркать, прядать ушами и рваться. Мы уложили нашу добычу в широкие розвальни. В деревне убитых волков освежевали, сняли волчьи теплые шкуры, которые долго висели потом в моем охотничьем кабинете. Эта охота на волков была, пожалуй, самой удачной в моей охотничьей жизни.
